Самовоспитание (перевод с английского)

     С младых лет я был весьма озабоченным юношей в сексуальном плане. Еще только вошедши в подростковый возраст, не зная еще отличий в строении между организмами мужским и женским, но уже испробовав наслаждение от мастурбаций, я вскакивал на письменный стол и представлял себя учителем класса, руководящим групповым сексуальным уроком.
     — Девочки встали к стене! Наклонились и выпятили попу! — орал я, представляя себе действующими лицами своих одноклассниц. — Мальчики подошли к ним, приставили кончики членов к попам и меееедленно вводим, — при этом я тыкал пенисом в стену, представляя попу одной из подружек, которой носил портфели домой, и дергал рукой по стволу своего жестко торчащего орудия, как будто бы входил в эту попу.
     Юный, совсем юный и необразованный мой ум был уверен, что впереди у девочек тоже находится торчащий мочеиспускающий орган, а сношение, подробности о котором шепотом передавались беседами в туалете, производится путем введения пениса мальчика в девичью попочку.
     Переворот в представлении произошел тогда, когда мой приятель, с которым мы неоднократно мастурбировали вместе, не переходя, однако, на грань взаимного онанизма, продемонстрировал мне сокровенное место своей младшей сестренки, слишком маленькой для того, чтобы понимать, что сия демонстрация неприлична.
     — Хочешь посмотреть, как у нее тут? — спросил он и, не дожидаясь моего ответа, быстро стянул трусики с ребенка. Я ошеломленно глядел на гладкую кожу, без малейших признаков пениса и яичек, а даже более того — со складками, намекающими на отверстие под ними.
     Приятель мой тем временем, глядя на божественное зрелище, довел себя до оргазма и исторг тоненькую струйку жидкости, которую мы по тому времени еще считали нечистой, но уже успели испробовать на вкус и прийти к выводу, что это не моча.
     — Да, Тони, да, — воскликнул он неведомо к чему, и при этом зацепил пальцем капли своего нектара, провел им по гладкой коже девочки, оставив блестящий след. Малышка смеялась, не понимая происходящего.
     Следующее мое выступление перед неведомой аудиторией было иным. Я поворачивал девочек спиной к стене, велел им выгнуться животиком вперед и подставить свои лона жаждущим мальчишеским органам. Далее все шло по прежнему сценарию, разве что мальчикам предстояло иначе испускать свои соки — прежде в целях гигиены я не позволял своему сказочному классу завершать сношения в рот, ныне же, полагая, что в переднем отверстии кала нет и быть не может, а капли мочи не слишком-то и страшны, я заставлял половину своих воображаемых воспитанников завершать действие в рот партнершам.
     Часть моих грез выросла из симбиоза этих двух времен. Возможно, переведи мы с приятелем личную мастурбацию во взаимную, могли бы изведать и гомосексуальный опыт и, как знать, попробовав раз, отвернулись бы от него навсегда. Так, однако, не произошло.
     В выпускном классе мы с приятелем, уже другим, часто заходили ко мне домой, либо к нему, ибо сильно интересовались одним и тем же предметом. О его сути не требуется упоминать, ибо он никакого отношения не имеет к сексу, а скорее к мальчишеским ролевым играм, и однако он стал поводом к тому, чтобы испробовать нежные отношения между мальчиками на собственном опыте.
     Первый шаг к этому сделал я. Возможно, мальчишеские грезы не давали мне покоя, детское видение девочки с эрегированным фаллосом накладывалось на новые впечатления, полученные от просмотра эротических журналов, услышанных холодящих душу историй про публично опущенных мальчиков, а также внезапно возникнувших фантазий о гомосексуальном контакте с участием меня в роли девочки.
     Итак, я предложил приятелю гомосексуальный акт. Предложил иносказательно, боясь, что он воспримет это жестко и негативно, и тогда можно будет свести все к безобидной шутке. Приятель же, правильно меня поняв, прямо уточнил:
     — Гомми, что ли?
     И, не дожидаясь ответа, продолжил:
     — Давай. Попробуем.
     Видимо, у него тоже были подобные мысли, только он не решался их высказать.
     Мы были слишком закомплексованы, слишком скованы предрассудками. Поэтому и тот, и следующий разы были ограничены лишь взаимным минетом, — стоит упомянуть, что я еще не знал этого слова, и называл его прямо — сосанием члена. «Пососать член» — это было поначалу пределом наших мечтаний. Когда же я захотел, чтобы приятель освободился мне в рот, он не позволил:
     — Я кончу — будет противно, я тебе отсосать не смогу.
     Это оказалось веским аргументом. Видимо, каждый из нас боялся показаться в глазах другого более развратным, нежели есть. И хотя я очень хотел попробовать на вкус его сперму, опасение, что он сочтет меня девкой для траха, было сильнее.
     Когда мы встретились во второй раз, я захотел, чтобы он трахнул меня в зад. Приятель был не против. Но мы не знали, как это следует делать, не пользовались смазкой, даже слюной — и он не смог войти в меня. Возможно, продлись наши встречи еще несколько недель, и мы бы все испытали. Однако обстоятельства, или взаимный стыд, или еще что-то привели к тому, что те две наших встречи оказались единственными.
     И единственными для меня на много лет вперед.
     Шесть лет после этого моя сексуальная жизнь была однообразна: собственная рука и фантазии. Я был слишком робким юношей, чтобы напропалую знакомиться с девушками, но и не хотел, чтобы та, кто лишит меня девственности, была проституткой. Однако в грезах своих позволял такие оргии, что Нерону стало б завидно. Я познакомился с гомосексуальной порнографией, бисексуальной, всякой другой. Некрофилия, копрофагия и подобные вызывали у меня отвращение, но зоофилия внезапно вывела на свет очередную тайную ниточку души. Мне доставляло удовольствие смотреть, как женщины облизывают собачий член, такой необычный и притягательный, но представлял я себя не ни месте пса, а на месте женщины! Поначалу не понимая этого, со временем я осознал в себе такую тягу и сделал соответствующие выводы.
     Тем не менее, девственности я лишился тоже несколько странным образом. Однажды во время вечеринки, уже после окончания Гарварда, я сошелся с однокурсницей, свысока глядевшей на меня все учебные годы. И не то чтобы я был слаб на учебу, а она сильна, как раз наоборот. Но я был неопытен в человеческих отношениях, хотя и имел свои принципы, жесткие и нерушимые. Ей же, как и всем остальным, была видна моя внешняя оболочка, скрывающая ранимую и чуткую натуру. И вот, произошло так, что она сумела проникнуть сквозь эту оболочку sp;  — Прощай, дружище.
     С первой своей такою любовью я целовался тайком. Я был совсем молод и боялся, что окружающие будут смеяться надо мной и моими чувствами. И в первую очередь — Она. И я улучал момент, когда это, мне казалось, пройдет безнаказанно, и упивался сладким нектаром Ее губ.
     — Хватит, — смеялась она, — мама идет, — и отталкивала меня, и снова притягивала, и мы отрывались друг от друга только когда ее мама уже ступала на порог ком-наты, и виновато глядели в разные стороны.
     Возможно, будь я чуть настойчивей, я бы добился исполнения своей мечты, а — как знать! — может, и ее тоже! Но мои неуклюжие попытки поймать момент, когда ее можно поцеловать, а не когда это нужно мне, привели к той минуте, она сказала, пряча глаза, что вся дружба — дружба! — со мной была попыткой отвлечься от предыдущего романа, закончившегося как раз за неделю до знакомства со мной. Я очень замечательный, и мне большое спасибо за чуткость и нежность, но ты ведь понимаешь!
     Я понимал. Я понимал, что я недостоин ее, что я слишком слаб, слишком робок, но не мог преодолеть себя. Я уговорил ее на то, чтобы мы еще месяц встречались, и весь месяц она исправно ходила на свидания. Думаю, если б я проявил настойчивость, никуда б от меня не делась. Однако против натуры не попрешь — и с грустною улыбкой мы расстались.
     Следующая моя любовь возникла внезапно, как мартовский сон. Я был молод, она — еще моложе, причем значительно, соплячка, пытающаяся показать себя чем-то большим, нежели есть. Я не смел даже поцеловать ее, любовался ею со стороны, всюду сопровождая, как безмолвный телохранитель. Хотя телохранитель из меня получился аховый, как-то в небольшой пивнушке мы нарвались на небольшую, но агрессивную компанию парней, один из которых начал приставать к нам. Я ему вежливо отвечал, не зная, как бы его спровадить, но получалось это плохо. Я никогда не умел разговаривать с хулиганами. В итоге я отказался от драки с ним, памятуя, что рядом есть его друзья, которые вряд ли будут придерживаться джентльменских условностей «двое бьются — третий не мешай». Возможно, девушке это показалось недостойным молодого человека, и она сделала некие выводы. Да мне и самому это кажется недостойным, даже сей-час, спустя многие годы. Да, струсил, что уж там говорить. И все оправдания здесь мало уместны.
     Эта девушка мне тоже сказала, что у нее есть другой кавалер, которому она более благоволит, нежели мне. Воспитанный прежним опытом, я стерпел новость стоически, но ночами едва сдерживался от слез и проклятий, всячески третируя свою злосчастную долю. В третью я был влюблен сильнее, нежели в первых двух, но и она ответила мне тем же.
     Возможно, дело не в том, что они не любили меня. Возможно, они подсознательно чувствовали, что я далек от них, или же что я — наоборот — слишком близок к ним, что я бисексуален, и могу оказаться конкурентом, а не партнером? Все это время я не переставал мечтать, грезить о всевозможного рода сексуаль-ных контактах. Я мастурбировал, мечтая о любви, я вытягивал свой пенис до собственного зада, представляя, как он вырастает до такой длины, что без труда входит внутрь. Будучи тогда еще гибким молодым человеком, я сумел изогнуться так, что коснулся языком кончика собственного напряженного пениса, а потренировавшись немного — вобрать в рот почти половину его! Это, однако, было весьма тяжело, поэтому в дальнейшем я ограничивался тем, что касался его языком, и это меня так сильно заводило, что несколько раз я в том же изогнутом положении бурно кончал — и во избежание лишних пятен на белье старался, чтобы вся сперма вылилась мне в рот.
     Поначалу сразу по завершении этого процесса я чувствовал отвращение и стремился рот тут же прополоскать, позже отвращение сгладилось, а потом я уже начал получать даже некое удовольствие от вкуса спермы. Впрочем, это настало много позже. Вероятно, именно тогда у меня появилось четкое желание испытать себя в роли женщины, в роли женщины и одновременно мужчины, наконец, в роли подстилки для сексуальных гигантов. Будучи в сильном возбуждении, я раз за разом просматривал порнографические фильмы, в которых одну женщину брали несколько мужчин, и представлял себя на ее месте. Представлял, как мой рот заполняют их члены, как мой зад, расслабленный и безвольный, утверждают в позе, удобной для проникновения, и могучий фаллос пронзает узкое отверстие анального прохода, нанизывая меня на себя, как шлюху, а спереди при этом неустанно трудится его напарник. И когда иссякают силы у одного, все новые и новые партнеры рвутся в бой.
     Я нашел фильмы, в которых имелись бисексуальные сцены, и с восторгом пересматривал их вновь и вновь. Я проталкивал себе в анус палец, одновременно мастурбируя, и сквозь пелену наслаждения видел на экране, как мужской член облизывают два рта — женский и мужской, и представлял себя вместе с ними, и стонал от горя, что меня с ними нет. Особым восторгом было, когда у меня в коллекции появилась пленка с гомосексуальной оргией. Это было что-то — человек десять молодых людей сосали и лизали друг у друга в совершенно непредсказуемых комбинациях, затем самозабвенно трахали друг друга и кончали на животы и спины. Я с ума сходил от желания вылизать эти животы и спины, и выцедить остатки спермы из поникших от чрезмерного труда орудий, и всегда недоумевал, почему они никогда не завершают свой труд в рот или в крайнем случае на лицо. Редко можно было увидеть фотографии, на которых парень кончает в рот другому парню — и уж ни разу я не видел фильма с таким эпизодом. Барышням — сколько угодно! Но парням.
     В какой-то день я решил, что вполне смогу поучаствовать в подобной оргии. И в оргии бисексуалов — которая меня больше привлекала, так как подразумевала участие женщины, а стало быть давала больше разнообразия. И даже в оргии с участием пса — в роли сучки, поскольку я уже не ощущал бо