Промысел

     — Ты не стесняйся, иди прямо к нему, и всё, — Шура смазал слюной папиросу, прикурил.
     — Хорошо. — Катя кивнула.
     Они сидели вокруг полированного стола в комнате для переговоров. Дверь была закрыта на внутреннюю задвижку, тихо гудел кондиционер.
     Валера налил себе стакан пива. Отпил и спросил Катю…
     — Кать, так а чё там с этим твоим соседом?
     — Ну, короче, — Катя затянулась папиросой, вынула ноги из туфлей и поджала их под себя, кресло слегка отъехало, — Короче этот мужик — бывший мент. Старый уёбок лягавый. Первый сын у них алкаш. Вот, а второй, он, пиздец, она когда рожала его, его клещами вытягивали и повредили чё-то в башке. Ну, короче, сначала это не было заметно, был такой красивый ребёнок, только у него странность одна была… он себе руку мог по локоть в рот засунуть.
     — Ни хуя себе.
     — Вот, а потом странно стало, что ему уже до хуя лет, а он всё еще не разговаривает. Ну, они показали его врачам, а врачи сказали, всё, пиздец, он такой и останется.
     — Такой маленький?
     — Нет, ну он рос, но мозги у него остались на уровне годовалого ребёнка. Олигофрен, короче. Это, прикиньте, такой кабан здоровый, вся харя в прыщах, изо рта слюни, рейтузы такие на нём, и орёт, всё время орёт, пока они его димедролом не накормят и спать не уложат.
     — Бухает? — просил Шура.
     — Да какой бухает, я ж говорю… он дебил полный, понимаешь? Он только орёт.
     — А чё орёт-то? — Валера затянулся и отпил пива.
     — Просто очень громко и хрипло орёт. Это напоминает мычание коровы. Или тепловозный гудок. И так орать он может буквально весь день, и не устаёт, и глотка у него не сипнет. А папаша его, ну, этот ментяра, он подрабатывал починкой старых телевизоров. И он решил хоть как-то этого уёбка использовать и приспособился из него электричество получать. Он соорудил аппарат, который перерабатывает звуковую энергию в электрическую. Это выглядит как намордник примерно с проводами и с ручками такими регулирующими. Вот он эту хуйню сынку своему на ебало прицепил и из крика его добывает ток.
     — Слушай, Кать, извини, что перебиваю, — Валера поёрзал в кресле, — Можно я тебе ноги понюхаю?
     — Да, и я тоже, слушай… — Шура подкатился к Кате, — Ты колготки сними.
     Катя сняла колготки, откинулась на спинку кресла, закурила и вытянула ноги в стороны. Шура с Валерой слезли с кресел на палас, встали перед Катей на колени. Валера взял в руки её правую ступню, прижал к лицу. Шура взял левую ступню, стал облизывать от пятки к пальцам. Валера достал из штанов стоячий член, нюхал Катины ноги и дрочил. Шура тоже снял штаны и рубашку. Вдвоём они стали лизать женщине внутреннюю поверхность ступней, особенно между пальцами, Катя балдела, прикрыв глаза. Так продолжалось где-то минут двадцать. Потом парни разделись до гола, и помогли раздеться Кате. Она легла на стол, и Валера стал ей вылизывать между ног. Шура подошёл с другой стороны и стал мять ей сиськи и нежно целовать лицо и шею. Катя что-то тихо шептала ему, потом взяла рукой за хуй, потянулась ртом к мошонке, стала дрочить его хуй, лизать яйца. Потом её стало сильно разбирать оттого что Валера продолжал вылизывать её промежность по всей длине, лицо её раскраснелось, она взяла в руки голову Валеры и прислонила её к своей пизде. Буквально через несколько секунд она с криком кончила. Шура продолжал целовать её и мять сиськи,устя Валера заскулил и излился ей в рот. Шура, ощутив судорожные сокращения Катиного влагалища, ускорил темп, а потом выхватил свой хуй из её дыры словно головешку из костра и сочно брызнул семенем.
     В тот же момент задвижка в двери как бы сама собой провернулась, и в комнату вбежало двое мужчин с чемоданом. Они поставили чемодан на стол и открыли его. Внутри оказался раскрашенный яркими цветами детский скелет.
     — А ну, замри! — Крикнул один из мужчин, высокий тощий блондин в безрукавке.
     — Еще чего… — Валера кинулся на него, пытаясь ударить по голове тяжёлой стеклянной пепельницей, но был отброшен тремя выстрелами из ПМ… стрелял второй, приземистый очкарик. Валера упал и затих.
     Шура кинулся было к окну, но пули настигли его там. Он соскользнул на пол и забился в конвульсиях. Катя завизжала, а потом, соскочив со стола, попыталась покинуть помещение, но мужчины схватили её крепко за руки и, не обращая внимания на брызги мочи и выпавший из её прямой кишки кусочек кала, разложили на столе.
     — Тише, дура, — Сказал очкарик, — Чего ты орёшь? Всё нормально.
     — Почти девяносто вольт из вашей ебли вытянули! — Улыбнулся блондин, вынимая скелет. Внутри скелета помещалась особой формы прозрачная колба, от которой два провода через глазницы уходили в крышку чемодана. Блондин что-то нажал на панели на крышке, и колба засветилась.
     — Наш промысел хуями не порос! — Басом пропел очкарик.
     — Не порос! — Тенорком подпел ему блондин.
     — Наш промысел решил больной вопрос. Залупа твёрдая во рту… эй, граф, ату его, ату, он пидор, голубой как купорос!
     — Как купорос? — Улыбнулась Катя, слизывая собственное говно с ладони очкарика.
     — Как логарифмический метео-зонд, — Успокоил её блондин, доставая длинное чёрное шило и вонзая его до упора себе в правый глаз.
     Колба в скелете издала странный звук, отдалённо напоминающий смех ребёнка. Из влагалища Кати выполз большой ярко-алый червь и, лопнув, разбрызгал по помещению радужную слизь. В окне показалось лицо Многозуба… три волнистых пищали, цветом напоминающие волчьи испражнения.
     — Атас! — Крикнул очкарик, приседая, словно женщина, собирающаяся помочиться, но тот час был разорван на части вошедшими в тело лучистыми вожжами.
     Катю вырвало перепревшим мазутом, но тут трупы Шуры и Валеры пришли в движение, поднялись в воздух, защёлкали челюстями и зашелестели анусами. Многозуб смекнул, что ему тут не светит и свалил, оставив на оконном стекле свой логотип из слюнной перепарки.