ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ
«Как это она согласилась? Не думая … Вечно капризная даже с самыми симпатичными …, — Лаврентий наблюдал мелькание в кустарнике недоразвитых, совсем детских ног Камелии из-под короткого синего платья, но от того ещё более милых, — и как всё странно, двойственно: не хочется думать о таких ногах ничего непристойного, но и нет, кроме них, другого более желанного, чтобы обвило меня двумя змеями с пятипалыми коронами на розовых мордочках». Сколько ночей прятал он это видение в пропахшей дешёвым шампунем собственных волос подушке, перезывая его из сна в сон и ругая беспощадное утро, давно оставив надежду наяву хоть раз остаться с Камелией вдвоём, без никого, без этих пустых острословов, что как-то умеют довести звон её смеха до нескончаемой трели.
«В конце концов, это только лесная прогулка, и я нужен для компании. Впереди каникулы и целый одиннадцатый класс, успеет ещё нагуляться за земляникой со всеми по очереди», — усыплял Лаврентий своё счастье, боясь шумной радостью спугнуть его фиолетовую птицу.
Земляники было немного, и загородная вылазка обещала либо скоро закончиться полным разочарованием в доброте природы, либо затянуться до вечера. Зашли уже так далеко, что шоссе перестало напоминать о себе редкими сигналами кольцевого разъезда у молочной фермы, а птичий гомон только подчёркивал настороженную тишину чащи.
— Пауки, — нараспев сказала Камелия, тряхнув рогатину низкорослого дерева и по-детски вытянув трубочкой губы. Она собирала ягоды на свой манер, методично накапливая их в ладони, и съедала за один раз. Не желая стать для неё пустым рыцарским панцирем и одновременно боясь искушения постоянно угощать одноклассницу из своей доли, Лаврентий съедал ягоды по одной, но незаметно в его руке всё же отложился запас ароматных темно-кровавых сердечек.
Он особенно не старался, беспокойный взгляд влюблённого юноши вяло скользил по заросшей земле, спешно поднимался, фиксировал почти одинаковую толщину бёдер и голени ног Камелии с плавной связкой выгнутых коленок, от приятного холодка ниже груди застывал на теле девушки и пугливо терялся в лесу. От согретых ягод ладонь запотела, в грудь вернулось тепло. Лаврентий всполоснул землянику минеральной водой из бутылки и ещё пока не решил, что с ними делать. По природе медлительный тугодум он не надеялся быстро найти правильное решение, но теперь, когда в шуме леса ничто не связывало их двоих с тем суетным, алчным
к ярким идеям и верным поступкам миром за городским разъездом, такое решение, как показалось Лаврентию, пришло само.
«Надо заставить её выпачкать губы в землянике и без лишних слов вытереть их платком, а там, может, и ладонью», — затаил он дыхание, но скоро резко, как на тренировках в бассейне, выпустил воздух и задышал чаще. Мысли стали решительнее: «если она возмутится, тогда…, тогда прижму её к себе и оближу губы, съем с них весь сок». Голова Лаврентия пошла кругом, он посмотрел вокруг – лес, как будто, соглашался с ним, но одновременно и подсмеивался частым перелётом длиннохвостых птичьих пар над головой, от чего сверху осыпался мелкий хворост и струилась в косых лучах солнца какая-то крошка. «И спрошу её – так лучше? Сразу, после поцелуя. Тогда всё станет ясно, — похолодевшие пальцы Лаврентия сами сжались и до сока смяли ягоды.
– А если не возмутится? – продолжал он подготовку своей первой в жизни любовной атаки. – Тогда надо так же молча спрятать платок в карман и продолжать сбор ягод». Трудное решение было принято.
Лаврентий посмотрел на перепачканную ягодой ладонь, достал из пакета бутыль, но остановился. «Пусть земляника будет перемазана соком, так вернее», — вернул он воду обратно и только сейчас вспомнил о двух бутербродах; нетронутая закуска заплыла растаявшим маслом и кисло пахла нагретым сыром.
В этот момент Камелия повернула к Лаврентию своё жующее красивое лицо.
За всё время он съел не больше десятка ягод, но подруга, похоже, жадничала; редкость земляники только распаляла её аппетит.
— Чего ты там возишься? — будто угадала Камелия мысли юноши и криво улыбнулась, а Лаврентий увидел, что рот её был уже перепачкан в розовое.
– Не везёт нам. Ты проголодался?
— А ты? – холодея, он подошёл совсем близко.
— Я? – положила Камелия в рот последнюю ягоду, — я, скорей, объелась.
— Значит, не везёт только мне..
— Ты не понял. Я дома объелась.. Мне всегда так стыдно бывает.
— Почему? — Лаврентий не знал, что делать дальше.
— Ем, ем и не знаю, куда всё это вмещается, и совсем не поправляюсь. Расту. За последний год вытянулась на восемь сантиметров.
— Иные об этом мечтают, — раскрыл потерянный Лаврентий ладонь с земляникой.
— Знаешь, — наклонила Камелия голову и стала серьёзной, совсем не замечая угощение, — по-моему, мне нехорошо.
— То есть …
— Ну …, живот … Похоже на наказание, — Камелия повернулась к Лаврентию хрупкой спиной и вздохнула. —
Конечно, столько слопать: яичница, два бифштекса, каша и ещё сарделька, — кивая головой, она зажимала пальцы.
— И конфеты, а теперь … эта клубника – куда к чёрту.
— Земляника.
— Да какая разница? Не помню, в каком классе, нам рассказывали по истории о голодающих в Африке, картинки всякие на доске повесили, — Камелия, вздыхая, пошла глубже в лес.
— А-а, там ещё был ребёнок-рахит с мухами на лице, — припоминал Лаврентий далёкий урок.
— Не знаю …, — безразлично ответила Камелия. – А потом, следом, урок русского начался с фразы – «кошка съела жаркое»..
— К чему это ты? – догонял девушку Лаврентий.
— Да так … С тех пор мне всегда стыдно, когда объедаюсь. Ты за мной не ходи, я сейчас …, — Камелия повернулась, изобразила слабую улыбку на побледневшем и ещё более прекрасном лице и стала скрываться в зарослях.
— Не заблудишься? – забеспокоился Лаврентий.
— Найдёшь по запаху! — раздался знакомый короткий перезвон голоса Камелии, набежавшее эхо исказило его, и над лесом пронеслось троекратное: — апох! опох! опух! – хлопки крыльев вспорхнувшей в кустах испуганной птицы дополнили звук, и Лаврентий отчётливо услышал – «лопух».
«Атака захлебнулась собственной кровью», — думал он, разглядывая ненужные ягоды на ладони. Лаврентий швырнул их в муравейник и присел на пенёк. «Предметы притягивают себе подобных», — хмурился он, ощупывая голый остаток спиленного ствола.
Так прошла четверть часа. Камелия вышла босиком; сандалеты он несла в руке.
— Снять — сняла, боялась перепачкать, а снова надеть не могу, — подошла она к смущённому Лаврентию, он встал и уступил подруге место.
— Надевай, — тяжело уселась Камелия на пенёк и протянула обувь. Она порывисто дышала и, без сомнений, была очень занята чем-то глубоко в себе.
Лаврентий положил её мягкую стопу на ладонь, другой рукой смахнул с неё прилипший лесной сор и суетливыми движениями напялил на ступню сандалету.
Со второй ногой вышло спокойнее, и было время насладиться гладкой кожей и безупречными ноготками девушки; а той, похоже, всё было безразлично. Лаврентий встал и в нерешительности остановился. Теперь стало понятно, что милая его подружка жестоко страдала..
— Куда ж это я, дура, немытую пихала …, — не взглянув на него, сокрушалась обжора; она взялась за живот и перегнулась пополам, русые волосы упали ей на колени и закрыли сморщенное лицо.
— Так серьёзно? — шевелил Лаврентий пересохшими губами, чувствуя, что ещё недавний перепад температур в его груди сменяет холод.
— Идти точно не смогу, — еле слышно ответила Камелия.
Лаврентий подошёл к ней вплотную и провёл рукой по мягким волосам возлюбленной.
— Лавруша, — коротко сказала куда-то в землю Камелия.
— Да, Кама, — нежно отозвался он.
— Ты меня любишь? – подняла девушка полные слёз голубые глаза.
Лаврентий завёл прядь волос за ухо Камелии и присел.
— Ты …, — сдавленно проговорил он, — ты никогда в этом не нуждалась.
— Дурак, — шёпотом выдохнула девушка и снова опустила голову; пушистые волосы опять бессильно свалились с её плеч; в их уютной тени сандалеты выглядели совсем детскими, маленькими, а чуть выступающие девичьи пальцы, недавно размноженные на столько фантазий, теперь вызывали жалость.
— Понимаешь, — прошептала она, — у меня ничего не получилось.
— Что? – приблизился Лаврентий к её лицу.
— Не покакала барышня, — нервно выдавила Камелия, — неужели так сложно?
— По-моему, всё должно быть наоборот, — вспоминал Лаврентий страницы медицинской энциклопедии.
— Я дома слопала три яйца …, ну, яичницу, а теперь эти ягодки, вот оно и перемешалось.
— Давай я тебя понесу, — снова стал гладить Лаврентий волосы Камелии, тёплой щекой она прижала к своему худому плечу руку заботливого друга и не ответила.
— Попробую сама, — сказала она, спустя несколько секунд, ухватилась за липкую от земляничного сока руку вставшего Лаврентия и попыталась приподняться.
— Нет, — вернулась она на пенёк, — что-то внутри, прямо, колышется. Такой, наверно, бывает беременность.
— Сходить за помощью? — спешно спросил друг.
— За скорой, — простонала Камелия.
— Ты тогда …, — снова присел к подруге Лаврентий, но она перехватила его руку своей и не дала договорить.
— Я здесь одна боюсь.
— Шоссе близко.
— Моя смерть ближе.
— Скажешь тоже.
— Откуда мы знаем, что у меня.
— Отравление, — снова стал копаться юноша в популярных медицинских знаниях.
— У тебя вода осталась? – решительно спросила Камелия.
— Да, — достал Лаврентий из пакета бутыль.
— Жаль, что не пластиковая.
— Пластиковую можно найти. Вон здесь сколько людей ходит, — указал Лаврентий на несколько замшелых окурков и пивную пробку. — А к чему она?
— Грязная бутылка не подойдёт, — ответила Камелия после короткого глотка.
— Не понимаю, — качнул кучерявой головой Лаврентий.
— Ты знаешь, что такое клизма? – пристально посмотрела не него заболевшая, продолжая морщиться.
— Ну, — опешил влюблённый.
— Процедура не из приятных, но придётся …, — обречённо скрыла шторами волос покрасневшие щёки Камелия.
— Я …, я …, — замялся Лаврентий, — не представляю себе …
— Придётся представить. Выше нос, — пациентка из последних сил подбадривала начинающего врача. – Помнишь, мы проходили яму? — тяжело спросила Камелия.
— Слева от этого мостика?
— Не мостик, а труба там проходит. Место раньше было заболочено, там должен …, должен остаться тростник.
— Допустим.
— Отыщи посвежей и потоньше.
— Ты и вправду? – мял Лаврентий в потных ладонях пакет.
— В шутку! – выкрикнула Камелия. – Ты не видишь, я подыхаю! Бери разный, а там посмотрим, какой в задницу пристроить …
— Не кричи, я пойду, — согласился одноклассник, — но ты никуда …
— Я двинуться не могу. Поторопись же! Вот увалень, — снова скрючилась Камелия.
Лаврентий нерешительно попятился. Последним взглядом поверх куста он окинул любимую подругу, в памяти повисла картинная Алёнушка у ручья, юноша развернулся и теперь быстрее, уже совсем бегом стал петлять меж деревьев к шоссе. Отсутствовал он столько же, сколько понадобилось Камелии, чтобы убедиться в тщетности своих попыток опорожнить кишечник без посторонней помощи, и теперь к ногам любимой вместо всего мира была брошена целая охапка трубчатого тростника. Девушка потянулась к самым свежим побегам, но они тоже порядком подсохли. Она провела пальцами по одному из них и отдала его Лаврентию.
— Пойдёт.
Друг рассеянно смотрел на муки любимой, одновременно мучаясь своими.
— Чё заморозился? Помоги на землю переползти и курточку свою предложил бы, — протянула руку Камелия.
— Момент, — поспешил Лаврентий к ней, на ходу снимая ветровку.
— Для тебя — самый лучший, — подхватила пациентка, обеими руками уцепившись за напряжённое предплечье друга.
— Кама …, — что-то хотел сказать друг, но помедлил.
— Клади меня здесь, ой! – вскрикнула она, опустившись на траву. — Потом разберёмся, стели куртку.
— А дальше? – расправил ткань ветровки Лаврентий и опустил на неё верхнюю часть тела девушки.
— А дальше – глубже.
— Как это?
— Снимаем с барышни трусы, вставляем в зад тростник, ой! – схватилась за живот Камелия и продолжала медицинский ликбез почти шёпотом: — набираем в рот побольше воды и дуем через стебель. Можно …, можно посодействовать щекам ми. Хлеб упал в пыльный хворост, как и полагается, сыром вниз. Лаврентий поднял нетронутый завтрак, дрожащими пальцами снял сыр и принялся елозить им по тростниковой ветке. Когда она густо покрылась сливочным маслом, выяснилось, что трубка тростника внутри забита. Минут пять пришлось повозиться и с этим.
Перекладывая голову с одной щеки на другую, Камелия лежала половиной тела на куртке и терпеливо ждала необычную клизму, на её остывших от первого стыда щеках играли мелкие блики скупого лесного солнца.
— Снова паук, — тихо сказала Камелия. – Ты пришёл попялиться на больную девочку? – обратилась она к насекомому, выгнула левую руку и пустила его на запястье, крутя предплечье, повела паучка по браслету часов; «to my adult honey» — перебирал маленький лесной охотник бледными лапками буквы монограммы на подарке мамы – учительницы английского языка.
— Камушка, готово, — уже уверенней сказал Лаврентий, держа в одной руке намасленный тростник, в другой – бутыль.
— Отвернись, как тебе не стыдно, — дунула на паука пациентка и обернулась.
— Где ж готово? – покривилась она от щекотки травы по ногам и обеими руками потянула подол платья к талии.
Лаврентий деловито наклонился над аккуратной попкой Камелии и увидел, что на ней были совсем бесстыжие стринги; ушедшие глубоко между ягодиц они обнажали покусанную комарами румяную кожу. Мускулатура девушки на ягодицах нервно подрагивала, она чуть развела ноги, влюблённый врач стал стягивать с неё трусы. Когда они доехали до пяток, то выяснилось, что ещё недавно ажурные трусики теперь были похожи, скорей, на мохнатые эластичные колечки, что подхватывали волосы некоторых подруг Камелии. Такое неожиданное открытие привело к совсем нелепой, но в данной ситуации подбадривающей мысли:
«Уж не носят ли они на голове запасные трусы?». Не успел Лаврентий встретить эту глупость улыбкой, как перед ним открылась захватывающая картина: на лесной земле, среди смешанных зарослей свежей и уже подсохшей травы, веток и вороха прошлогодней листвы, на его пропитанной потом тренировок ветровке лежала аккуратная попа самой красивой одноклассницы с редким именем. Теперь это была уже не девочка с недоразвитыми нижними конечностями – посреди леса возлегала восхитительная женщина. Кто бы в это поверил даже с третьего рассказа?
Резкое головокружение качнуло Лаврентия, откуда-то вырвался сквозняк, прошелестел по кустам и стыдливо убрался прочь. Следом занялся лёгкий, ничего не принимающий всерьёз ветерок, Камелия вздрогнула и чуть приподняла таз.
— Ну, долго будем любоваться? — тряхнула девушка волосами и перевела их на другую сторону. — Ветер задул, пора подуть и тебе, — поддержала она шуткой нерасторопного целителя. Лаврентий медленно наклонился и коснулся рукой ягодиц Камелии, его член неистово завыл и приготовился вот-вот выпрыгнуть в лес.
— Если надо ещё развести ноги, скажи, — старалась спокойно советовать больная, но голос её трепетал мелкой дрожью..
— Чуть можно, — согласился Лаврентий и встал на колени между ног Камелии.
Пальцы левой руки развели половинки любимой попы, но рука правая будто не слушалась и онемела. Звёздочка ануса подруги была так мала и аккуратна, что Лаврентий сначала закрыл глаза, сделал порывистый вдох и почти с размаху поднёс к попе намасленный стручок. Толщина его намного превосходила размер заднего прохода, не помня себя и только интуитивно чувствуя, что делать дальше, парень надавил им на сведение неведомой ему плотной мышцы и стал вращать тростником. Камелия протяжно простонала. Черенок вошел только на сантиметр, а девушка уже напряглась и ещё шире раздвинула ноги.
Теперь Лаврентий увидел её девичьи прелести во всей красе; складки гениталий Камелии, окаймлённые редкими волосиками, были покойны. В плотном их схождении таилась некая торжественность, видимо, запасённая для того самого момента, когда они должны были раскрыться единственному первому мужчине. Ближе к животу волосы стелились гуще, выглядели темнее и были подстрижены. А тростниковый наконечник уже познакомился с Камелией на целых два сантиметра, и пора было приниматься за дело. Спешно вбирая в рот воду и поливая газировкой ноги любимой, Лаврентий скользкими пальцами другой руки продолжал удерживать в её попе тростник. Выплеснув глоток излишка набранной минералки, он обнял губами самодельный наконечник и сильно напряг щёки, помогая им лёгкими. Вода не поддавалась.
— Подожди, мне надо расслабиться, — остановила Камелия процедуру, но Лаврентий продолжал дуть.
Объём воды во рту стал заметно убавляться, теперь он подключил к работе язык. В попытке ослабить мышцы ануса, Камелия сокращала и отпускала их, ниже вздрогнули половые губы — перед самым носом трепетного юнца творилось таинственное и завораживающее чудодейство работы и борьбы с неприятностями молодого женского организма. Ритмично дыша носом, перворазрядник по плаванью вольным стилем и хороший легкоатлет Лаврентий запустил освободившуюся правую руку за ремень джинсов и через плотно прилегающие плавки ухватил член.
С каждым ударом сердца его орган вздрагивал, стараясь успокоить его, юноша надавил на распухшую головку, самопроизвольно сделал всего несколько беспорядочных движений пальцами и одновременно тазом, и в плавки ударила горячая клейкая струя. Рука осталась девственно чистой, он стал нервно выдёргивать её из джинсов, повел вперёд всем телом, тростник вошёл в попу Камелии ещё на несколько миллиметров, девушка вздрогнула, отрывисто вскрикнула, и горьковатая, маслянистая жидкость в одно мгновение заполнила рот юноши; носом пошла зловонная смесь газов минеральной воды и кишечника пациентки. Удерживая тростник пальцами в её заднем проходе, неумелый клизмодел выпустил его изо рта, резко встал на колени и веером выплюнул воду вместе с полученным от подруги.
— Что? Попало? – тревожно повернулась она.
— Немного есть, — давил в себе рвотный спазм Лаврентий, но увидел прекрасное лицо возлюбленной и с глубоким вздохом, словно прощая её шалость, молча стёр с губ и рубашки внутренний гарнир девушки.
— Вот чему вас надо учить на военной подготовке, а не автоматами громыхать, — горячо проговорила она, тростник в её попе несколько раз согласно кивнул.
— Мне больно, давай отдохнём, — самостоятельно вытащила его Камелия из ануса и аккуратно положила на ветровку. Лаврентий сел рядом и погладил её попу, подруга не противилась.
— Ты кончил? – неожиданно спросила она. В ответ прошелестел порыв крепнущего ветра.
— Вижу, что да, — снова легла на живот подружка. А у меня даже не шелохнулось. Когда больно, трудно кончить. Ты уж извини. Промой рот, — сказала она куда-то в пустоту и так спокойно, будто глотать содержимое её кишечника было так же естественно, как и оргазмировать от вида её голой попы.
— Знаешь, — отдышавшись, сказал Лаврентий, — если всё так случилось, то …
— Нет уж, дорогой, фигу, — скрутила на обеих кистях Камелия дули и,
не оборачиваясь, шаловливо перегнула руки через спину, — я до свадьбы маме поклялась.
— Я не о том.
— Ого! Чего придумал! Туда больно и от этого, говорят, гномы родятся.
— Ну чё ты завелась? – раздражённо остановил подругу Лаврентий.
— Ничего. Не будем превращать необходимость в долг, — ответила Камелия и, помолчав, добавила: — есть, правда, и третий вариант, и четвёртый, а может, и пятый, но, как я понимаю, пловец уже приплыл, а на раскачку времени нет – здесь люди бывают.
— Ты можешь выслушать до конца? – спокойно спросил Лаврентий, теперь наслаждаясь видом разгорячённого лица красавицы после диковинной клизмы.
— Ну, говори, что ты там ещё придумал.
— Тебе же ещё нехорошо?
— Лучше, но идти боюсь – вдруг прижмёт по дороге.
— Вот. И я о том же, — сел на корточки умудрённый несмелым опытом лесной практикант-медик Лаврентий. – Предлагаю сделать то, что называется искусственным дыханием, но …
— Но через мою многострадальную сраку, — усмехнулась Камелия. — Ясно. Что ж, уговорил. А вода осталась?
Лаврентий поднял наполовину заполненную водой бутылку..
— Нормально, — согласилась девушка.
— Я рад, что тебе нравится, — ответил Лаврентий.
— Если бы я могла сама, то перед тобой задом бы не мигала – удовольствие не большое. Делай и пойдём.
— Тогда вставай на колени.
— Ох, — вздохнула Камелия и поднялась на руках. Так достанешь?
— Ложись головой на руки и подними зад, — уверенно скомандовал Лаврентий,
а сам от нового вида приятельницы снова зарделся.
— Так?
— Ещё, — осторожно дотронулся до попы друг, — и прогни спину..
— Не станцевать?
От возбуждения забыв про воду, Лаврентий встал на колени и склонился над попой Камелии. Про минералку он вспомнил, когда увидел вокруг заднего прохода подружки колечко сливочного масла, что смазалось с вошедшей в Камелию части тростника. Заботливый ухажёр вытер масло пальцами..
— Что там ещё? – нетерпеливо спросила она, но Лаврентий уже захлебывал воду и не ответил. – Что молчишь, как воды в рот набрал, — издевалась Камелия, но дружок резко прильнул губами к упругому анусу и с силой вдавил в девичью попу жгучую газовую жидкость сначала лёгкими, потом – языком. Камелия легко ахнула и принялась ритмично дышать, а Лаврентию показалось, что любимая подстраивается под его дыхание. Малые остатки воды во рту он выплюнул в сторону, выпрямился, подошёл ближе к тазу Камелии и обхватил её ягодицы.
Член юноши снова задрожал на частом сердечном ритме, правая рука потянулась в джинсы, но её опередила другая, гладкая и мягкая ладонь Камелии. Юркнув прямо в прилипшие к члену плавки, она нежно обняла этого провинившегося горячего болвана и энергично его промастурбировала. Лаврентий не помнил, как всё закончилось в этот раз. Он лежал на спине в приспущенных джинсах; ещё недавно неприятно холодеющая, подсохшая сперма в плавках больше не беспокоила, от воспоминаний прикосновения к телу Камелии горели ладони, необычное тепло в груди теперь казалось естественным..
Его промытая подруга присела в стороне и собранной листвой подтирала мокрую попу. Ветер усиливался и гнал из леса, а тут, как на грех, у Лаврентия разыгрался аппетит. Игнорировав стринги и забросив их в пакет, Камелия подошла к поднявшемуся дружку, провела по его волосам рукой и приложила к губам голый бутерброд. Другой сандвич, с сыром, она жевала сама.
— И куда я всё жру? – спросила Камелия себя и Лаврентия.
— В новый запор, — нашёлся он.
— Нет, хватит, — жадно ела подружка закуску и улыбалась. Теперь Лаврентию она не казалась далёкой, капризной кокеткой, но и считать её близкой твёрдого повода не находилось – всё было замешано слишком жидко.
Одноклассники взялись за руки, дожёвывая бутерброды, пошли к шоссе, Лаврентий хотел что-то говорить, но мысли крутились вокруг одной и той же ускользающей темы. Только усевшись в попутном автобусе рядом с тёплой Камелией, он озвучил эту тему в себя: «Хотел поцеловать меж ягод, а получилось — меж ягодиц».
— Хорошенькое дельце, — сказал он вслух.
— Что? – блеснула Камелия непросохшей акварелью голубых глаз.
— Всё хорошо, — повторил Лаврентий, но гул автобуса и ветер из люка не дали подруге услышать воздыхателя, она отвернулась в окно и слизывала с ладони остатки масла. Жирным и перепачканным в чернозём указательным пальцем Камелия стала малевать на стекле.. «К + Л = …» – не закончила она, Лаврентий перегнулся через любимую и добавил вторую «Л». Камелия отвела его руку, дописала на стекле букву «К» и попыталась что-то вывести ещё, но чернозём на её пальце иссяк; вышло: «К + Л = КЛ».
— Правильно, но не ясно. Что это? – спросил Лаврентий прямо в её ухо.
— Клизма! — рассмеялась Камелия, — краски не хватило, — успокоившись, добавила она и не по-девичьи крепко сжала надёжную ладонь своего спасителя.