Морская Пена

     Использованы строчки из произведений М. Булгакова, В. Бутусова, М. Щербакова и М. Цветаевой.
     
     Машина шла на автопилтоте по пустым, засыпаемым снегом ночным улицам, никак не мешая предаваться своим мыслям. Мысли были, при этом, самые черные. Все надоело настолько, что лень было даже пить. Отпуск, при этом, похоже, накрывался, так как необходимо было ехать утрясать весь тот завал, который насыпался в результате банального запоя главного логиста. Главный логист был человеком старой закалки и горькую кушал не часто, но, если уж начинал, то кушал ee весьма обстоятельно. Строители, делающие ремонт квартиры, скромно потупившись, сообщили, что…эта…хозяин… тута калькуляцию не посчитали. Короче, на кухню еще пятерка. Нашли, блин, Билла Гейтса. Ладно хоть руки не из задницы рас… Вбитые в него намертво рефлексы все сделали раньше, чем медлительная голова вынырнула из очередного мрачного рассудочного хода. В столб? Не успею… Перегаз, скорость на вторую, рывок руля влево, тут же до отказа назад. Я те тормозну на снегу! Газ! ГАЗ!!! Да заносись, падла, бампером же ударю, кранты!! ЗАНОСИ-И-ИСЬ!!! Медленно, как пузырь в глицерине, тяжелая пятая BMW, с ощущаемой всем позвоночником неохотой и сопротивлением умной противозаносной электроники, развернулась боком, сбрасывая скорость. Он еще успел увидеть белое лицо и огромные глаза девчонки, в которых мелькнул отблеск его фар, когда машина ударила ее задней дверью и отбросила в сугроб.
     Тело медленно отходило от бешеного напряжения, секунд пять он потратил на ремень, пытаясь вырвать его с мясом, уже на бегу соображая куда звонить… Девчонка лежала неподвижно, левая рука неестественно вывернута. Сдирая пальто и накрывая ее, он одновременно тыкал кнопки мобильника.
     Скорая?! Сбил человека! Угол Калининского и 3й линии. Побыстрее! Закрыв мобильник, он одновременно увидел, что тот перепачкан в крови и почувствовал боль в прокушенной нижней губе.
     Менты приехали первыми и, на удивление, не стали сразу бить морду. Возможно, сказалось то, что он был трезв и прилично одет. Скорая появилась в момент составления протокола. Врач, пожилой рыжеватый толстяк, равнодушно ошупал шею пострадавшей и, дохнув густым перегаром, констатировал, что она жива. Двое санитаров погрузили ее на носилки и занесли в кузов медицинского Рафика.
     — Куда ее, доктор?
     — В третью городскую…
     Картинка не складывалась.
     — Поймите, лейтенант, ну не переходила она дорогу, злясь на себя, за непонимание ситуации, и на весь свет за то, что она произошла, повторял он. Я семь лет в ралли гонялся, я на любое движение реагирую еще до того, как оно начнется. Я смотрел вперед, никого, глянул в зеркало и опять на дорогу, она уже там…Она бежала до начала перехода, не то не успела бы! Hо на тротуаре я ее не видел! С неба упала, что ли?
     Хмурый лейтенант задумчиво жевал авторучку, глядя в землю.
     — Не успела бы, говоришь??.. А ну ка пойдем, глянем.
     — Вот так вот, Андрей Сергеевич…
     Лейтенант достал пачку «Беломора» и, протянул ее Андрею. Тот автоматически вытащил папиросу и закурил, тут же закашлявшись. Вот теперь картинка сложилась плотненько, как мозаика на цементе. По случаю позднего времени и снегопада, на тротуаре отчетливо отпечатались редкие цепочки следов поздних прохожих. Одна из них, с четким рисунком подошв кроссовок, начиналась от ниши у стены, где снега было совсем мало.
     — Кроссовочки ее, я заметил, спокойно продолжал лейтенант. Время позднее, машин почти нет, так что здесь она простояла довольно долго, видите, снега почти нет. А вы ее в нише не углядели. Потом увидела вас. И побежала… Гляньте-ка.
     Следы были дальше друг от друга, чем при обычной ходьбе и отпечаток носка был четче.
     Лейтенант, затянулся и равнодушно посмотрел Андрею в лицо.
     — Имеем попытку суицида, Андрей Сергеевич.
     — И что теперь? — тупо спросил Андрей. Во рту стоял привкус дешевого шампуня. Xотелось выпить.
     — Протокол, экспертиза, дурка, потом учет, — по своему истолковав его вопрос так же равнодушно отозвался лейтенант. Ломает, наверное, вот и скакнула. Ломка дело такое…
     — Скажите, внезапно для самого себя сказал Андрей, а можно оформить обычый наезд?
     Лейтенант молча смотрел ему в лоб.
     — И возни меньше, и — Андрей вынул из кармана пятисотрублевую купюру — и спонсорская помощь с моей стороны…
     Лейтенант хмыкнул.
     — Аккуратнее нужно ездить, товарищ водитель. Поосторожнее. Завтра вам следователь позвонит.
     Он вразвалку отправился к бобику.
     — Лейтенант, окликнул его Андрей, сам не очень понимая чего ему нужно, а где эта Третья Городская?
     Лейтенант смотрел на него с непонятным выражением.
     — Минут пятнадцать отсюда, наконец отозвался он, прямо по Калининскому, направо по Долгопрудной и найдете.
     Он кивнул и залез в бобик, который, фыркнув, развернулся, и изчез в темноте. Снегопад усиливался. Андрей захлопнул за собой дверцу, потер подбородок, посидел пять минут, окончательно приходя в себя, и выдохнув «Д-дура!», медленно покатил вперед.
     
     Приемный покой больницы радостно встретил его запахами мочи, блевотины и лекарств. Народу было не то, чтобы очень много, но контингент подобрался соответствующий. Грязный бомжик с окровавленным лицом тихо спал в углу, еще трое невнятных личостей тихо переговаривались, сидя на казенного вида скамейке, где-то поблизости плакал ребенок. За стойкой сидела медсестра в когда-то белом халате, посмотревшая на вошедшего Андрея как на нечто досадное, но неизбежное, типа счета за электричество.
     — Вам только что девушку с ДТП привозили, черноволосая, молодая…
     — А вы ей кто будете?
     — Родственник.
     — Родственник значит… Медсестра порылась в бумагах.
     — Прямо по коридору и налево. Бокс номер 5.
     Открывая дверь бокса, Андрей услышал тихий плач. Девчонка лежала на спине на носилках, стоявших прямо на полу, прикрытая серым байковым одеялом. Лицо бледное, искаженное болью. Из крепко зажмуренных глаз катились слезы. Вся его заготовка как-то забылась, и он с растерянностью подошел поближе.
     — Больно?
     Девчонка несколько раз кивнула, не открывая глаз. Здоровая рука вцепилась в одеяло, так, что костяшки побелели.
     — Ща, погоди… Потерпи, я мигом!
     Влетев на пост, Андрей, кинулся к медсестре.
     — Там ей плохо, нужно доктора…
     Сестра смотрела на него с прежним выражением плохо скрытой досады.
     — Доктор с больным. Ее уже осматривали, ничего угрожающего, так что подождет. К утру гипс наложим.
     — К утру? Так хоть обезболивающего?!
     — Откуда? Только на операции осталось, да и то…
     — Да вы чего все, с ума посходили? Андрей почувствовал, что накопленное раздражение начинает глухо ворочаться где-то в животе. Это больница или универсам?
     На желтоватом лице сестры проступило отчетливое удовольствие от предстоящей свары. Она уперла руки в бока, и уже открыла было рот для достойного ответа, когда двери распахнулись и санитары втащили носилки с неподвижным телом.
     — Матвеевна, черепно-мозговая, звони, пусть операционную готовят.
     Сестра с отчетливым звуком захлопнула рот, развернулась и удалилась.
     Андрей постоял минуту в ступоре, потом плюнул и потащил из кармана телефон.
     
     Доктор, которого Андрей выдернул из теплой койки, был не в самом радужном настроении, но, увидев девченку, сухо кивнул головой, приглашая выметаться из бокса. Андрей незамедлил последовать указанию, воспользовавшись случаем спокойно покурить у крыльца и привести мысли в порядок. Он продолжал не понимать зачем он делает то, что делает, и это раздражало еще больше. На десятой сигарете доктор показался в дверях.
     — Ну что я могу сказать… Контузия средней тяжести, перелом лучевой и локтевой костей, вывих стопы, синяки, шишки, царапины… Счастлив ее Бог, одним словом, жить будет. Рентген больше ничего страшного не показывает. Вывих я вправил, гипс наложил. Да, вот еще что. Я ей коктейльчик подколол, она поспит часов пять, но пока она была в сознаниии… На вопросы она не отвечает, имя не называет, психические реакции замедленны. В депрессии дама, похоже.
     — Это я понял. А как насчет марафетика?
     Доктор посмотрел на него чуть внимательнее.
     — Трасс нет. Ни на руках ни на ногах. А остальное… Хотите анализ на весь спектр?
     — Если можно. И спасибо.
     Андрей протянул доктору пачку купюр, которую тот с непринужденностю принял.
     — Сейчас кровушку возьму, через пару дней сообщу.
     — А что с ней дальше?..
     — Да ничего особенного. Покой, уход, еды побольше, ей бы килограмм 5 прибавить неплохо. Гипс через месяцок снять, если все нормально. Завтра к вечеру можно домой, если, опять-таки, все будет без перемен. Никакого телевизора, читать поменьше, двигаться тоже.
     — Понятно… Лады, спасибо еще раз.
     — Не за что, голубчик, не за что. Доктор кивнул и вернулся в больницу.
     Возвратившись в приемный покой, Андрей огляделся и, заприметив санитара с признаками остаточного интеллекта, поманил его в уголок.
     — Слышь братишка, дело есть. Вон там девчонка лежит, ты пригляди, чтобы все нормально было, а ежели что мне звякни. Андрей засунул санитару в карман халата несколько денежных бумажек и номер мобилы. Только ты уж пригляди, сделай милость… Он в упор посмотрел собеседнику в лицо.
     — Сделаем, начальник. Санитар, осклабился. Не волнуйся, у нас все будет в шоколаде.
     Андрей еще несколько секунд посверлил его взглядом, развернулся и вышел за дверь.
     
     День выдался довольно хлопотный, и он, хотя и не забыл о вчерашнем проишествии полностью, задвинул его куда-то на границы сознания. Первым ему напомнил о нем доктор.
     — Чисто все, голубчик. Ни опиатов, ни стимуляторов, ни галлюциногенов. Даже травку не курила. Печеночные ферменты в норме, так что ингаляторы тоже исключаются. Алкоголь правда, присутствовал, но количество вполне умеренное. На ее вес соответствует примерно 100 граммам крепкого напитка за пару часов до анализа.
     — Спасибо, доктор.
     — Рад помочь.
     Второй звонок последовал на следующее утро.
     — Слышь, начальник, раздался похмельный голос санитара, тут такое дело…
     В больнице он оказался через полчаса.
     — Я не могу ее выписать на улицу, необходимы личные данные, упиралась администраторша. Документов у нее нет, возраст и имя она не сообщает, необходимо сваязаться с милицией на предмет…
     — Так что же вы у меня не спросили? — на волне вдохновения понес Андрей. Это моя двоюродная сестра, Валентина Егорова, проживает по адресу… 118 лет, родители в отъезде, я пока за ней присматриваю.
     Администраторша с сомнением поджала губы.
     — А документы ее у вас есть?
     — А как же?! Андрей протянул свой паспорт со вложенной 1000 рублевой бумажкой.
     — А, ну так это другое дело… Мигом подобревшая администраторша переписала его данные. Вот все назначения, можете забирать.
     Девчонка сидела в кресле рядом с койкой в шестиместной палате. Пахло всепроникающими запахами больницы. Андрей задумчиво обозрел матерого таракана, неспешно удалившегося под плинтус и повернулся к девчoнке. Только сейчас у него появилась возможность рассмотреть ее по настоящему. Молодая, почти ребенок. Худая, белокожая, на изящных кистях видны синеватые вены. Узкие бедра, едва заметная под свитером грудь. Тонкие длинные пальцы. Одета в поношеный свитерок и перепачканые джинсы, на ногах дешевые кроссовки. Темные, коротко стриженые волосы, огромные карие глазищи, особенно выделяющиеся на бледном лице с правильными чертами. На левой руке гипс. Безучастное выражение лица и остановившийся взгляд.
     — Ну, Валька, поехали, что ли! Он развязно подмигнул, и покосился на сопровождающую его медсестру.
     — Девчонка медленно перевела на него взгляд, моргнула, безучастно пожала плечами и встала.
     Посадив ее на переднее сидение, Андрей задумчиво побарабанил пальцами по рулю.
     — Н-ну… Давай знакомится, несчастная жертва. Я Андрей, а как мне называть тебя?
     Девчонка не ответила, по прежнему молча глядя вперед.
     — Слушай, ну что-то с тобой делать надо? Давай я тебя хоть домой отвезу?
     Никакой реакции.
     — Ну не ментам же тебя в самом деле сдавать?
     Девчонка застыла, губы ее задрожали и она быстро и тихо заговорила:
     — Не надо в милицию. Меня зовут Марина, Марина Элентова. Вы меня высадите где-нибудь, хоть у вокзала. И все. И я уеду. Пожалуйста!
     Взгляд ее теперь был направлен на Андрея и выражал самую отчаяную мольбу.
     — Уедешь? Угу… И куда? Без денег и документов?
     Она молчала, по прежему глядя на него с мольбой. Он раздумывал.
     — Ладно. Погоди пока ехать. Давай-ка похаваем чего-нибудь.
     В ресторанчике было тихо и уютно. Сделав заказ, Андрей вытащил телефон и, притворяясь, что делает звонок, незаметно сфотографировал свою соседку. Сославшись на посещение нужного заведения, он мигнул официанту и, взглядом указав на девушку и дождавшись понимающего кивка, вышел в вестибюль.
     — Алло, Виктор? Просьбишка имеется. Марина Элентова, на вид 17-19, фотографию сейчас сброшу ММSкой, пробей по всем. Только по-тихому. И перезвони. С меня причитается.
     Вернувшись в зал он заметил какое-то движение перед входом. Девчонка, затравлено озираясь, стояла, окруженная охраной, которая, впрочем, вела себя предельно корректно.
     — Вот, хотела покинуть нас не расплатившись, объяснил официант.
     — Да что вы?! Это же моя гостья, возмущенно загромыхал Андрей, незаметно засовывая официанту в карман денежку, как можно…
     Последовала сцена длительных извинений со стороны работников, каковая, судя по некоторым признакам, девчонку ни в чем не убедила. Уж чем-чем, а дурой она, похоже, не была. Но предъявить было нечего и она, с безучастным видом, вернулась к столику.
     
     Мда… А Ломоносов, наивный, считал, что масса сохраняется… Количества еды, которое поглощала эта хрупкая фея, хватило бы на среднего размера слона. И куда лезет-то?.. Андрей наблюдал за этой гастрономической вакханалией, прихлебывая светлое пиво и заедая его креветками. Звонок прозвучал минут через пятьдесят.
     — Андрюха? Имеем кое-что. Она такая же Элентова, как ты Наполеонов. Зовут, правда, действительно Марина. Марина Владиленская, 18 лет, адрес… Отец умер одиннадцать лет назад, мать с сожителем бухают, хата — полубомжатник. Она трижды из дома сливалась, ее ловили в поездах и отправляли домой, как малолетку. Отсюда и фейс в бумагах. Остальное все чисто, в смысле крима никакого нет.
     — Понял вас. А что насчет, э-э-э… — Андрей покосился на девушку. Марина кушала с полным вовлечением в процесс. Насчет мясопоставок? — сформулировал он.
     — Приводов нет, в ее райотделе на учете не состоит, борцы с развратом не опознали. С другой стороны, как-то она на билеты деньги добывала, да и от протокола можно отбиться, если с патрульными быть понежнее, пойми правильно. Можно и не попадаться до поры.
     — Угу… Лады, спасибо. Запиши на меня.
     — Свои люди, сочтемся.
     Девчонка, похоже, поняла, что еще один кусочек, возможно, приведет к тому, что она вульгарно лопнет.
     Она откинулась на стуле и смотрела на Андрея с прежним безучастным выражением.
     — Кофеечку? — галантно осведомился Андрей — Сигаретку-зажигалку-пепельницу? Кусочек тортика, быть может?
     Девушка покачала головой.
     — Спасибо, тихо проговорила она.
     Андрей поскреб в затылке.
     Н-ну? Как определяться-то будем? Домой тебя что-ли доставить, на Белоцерковскую? Там тебе маманя покажет как перед машинами пры… ЭЙ!
     Девчонку заколотило. Руки взметнулись вверх, закрывая грудь, как делают женщины, внезапно оказавшись без нужной части туалета, гипс нелепо белел на фоне темного свитера. Огромные глаза на сером как известка лице были налиты таким ледяным ужасом, что много чего повидавшему Андрею стало неуютно, губы шевелились, произнося только: «Не надо, не надо…», но звука не выходило. Медленно она подтянула ноги к животу, и свернувшись в тугой узел на стуле, застыла, если не считать крупной неритмичой дрожи. Стараясь не делать резких движений, Андрей заговорил монотонно и медленно, четко выговаривая слова:
     — Марина, это я пошутил. Это такое киргуду, капишь? Шутки у меня такие дурацкие… Ха-ха. Мы НЕ едем домой. Мы вообще никуда не едем. Мы сидим здесь, здесь тебя никто не тронет. Здесь безопасно…
     Она не реагировала, только пригнула голову к коленям, став похожей на крупного, ежа, свернувшегося клубком. Продолжая монотонно говорить что-то про безопасность и спокойствие, Андрей медленно встал и подошел к девчонке.
     — Пойдем, Мариша. Мы НЕ пойдем домой, мы пойдем в машину.
     Дотронувшись до ее плеча, он почувствовал что ее тело превратилось в комок дергающихся мышц. Холодея, он заглянул ей в лицо и увидел только огромные глаза с расширенными зрачками. Ч-черт!!! Рванув телефон, он ткнул кнопку.
     — Доктор, у нее каталептический шок! Я уже видел под Грозным в 96 после обстрела… Да откуда? Там антишок в аптечке был, а сейчас-то ничего. Давайте ко мне, я недалеко!! Да хоть на вертолете, блин!!!
     Махнув официантам и швырнув на стол деньги, он сгреб девчонку в охапку и рванул к машине. Аккуранто положив ее на заднее сидение, Андрей сорвался с места так, что, несмотря на мокрую слякоть на асфальте, шины завизжали и задымились.
     Доктор появился минут через десять после того, как он, шуганув мастеровых, влетел в квартиру, по прежнему держа девушку на руках. Марина не шевелилась, хотя судороги, вроде, стали пореже. Сноровисто померяв давление и пульс и посмотрев зрачки, доктор кивнул и открыл чемоданчик.
     — Что было триггером приступа? — набирая лекарство, спросил он.
     — В смысле?
     — Ну не под обстрел же вы попали… Резкий звук, вспышка,.. удар?
     — Да нет, я домой предложил подвезти, а тут… — растерянно проговорил Андрей.
     Доктор хмуро покосился на хозяина и ввел иглу в вену. Тело девушки начало расслабляться.
     — Друг мой, чтобы вызвать приступ такой интенсивности… Скажем так, ей должно быть ОЧЕНЬ не хочется домой… И тому должна быть причина. Покиньте-ка нас ненадолго.
     Андрей сел на единственный табурет в развалинах кухни и закурил. Голова была пуста, как вакуумная лампа.
     Вяло подумалось, что не было у бабы забот, так вот, прикупили, понимаешь, порося…
     Доктор вошел и тихо встал в дверях. Глядя на его лицо, Андрей почувствовал, что новости хорошими не будут.
     — Он спит. Проспит еще несколько часов. Я вызвал сиделку, поскольку лекарства сильные, она не проснется, если захочет в туалет.
     — Нет проблем. Так что?..
     — Видите ли… Доктор смотрел в пол. Я совершил ошибку. Когда я осматривал ее в больнице, я списал все раны на ДТП, сейчас я осмотрел ее повнимательнее и… с другой точки зрения. Доктор поднял голову и заговорил сухо и отрывисто.
     — Тонкие, уже подживающие порезы на спине и боку нанесены острым инструментом, возможно бритвой. В паховой области синяки, характерные для изнасилования, хотя сейчас внутренних повреждений нет и… — доктор чуть запнулся, — почти незаметные следы точечных ожогов, возможно сигаретных. Такие же следы на ягодицах и вокруг анального отверстия. На запястьях признаки недавно заживших потертостей, кожа чуть более светлая… Прощупывается костная мозоль на ключице. Мне продолжать?
     — Нет, достаточно. Я понял.
     Андрей неподвижно смотрел в стену. Потом медленно поднял голову, и доктор чуть не вздрогнул. На него смотрели пустые, ничего не выражащие глаза убийцы.
     — Та-ак-с… Семнадцатилетняя девочка, значит… Угу. Хорошо. Что можно сделать?
     Доктор пожал плечами.
     — Вы будете смеяться, но медикаментозно почти ничего. Нужна длительная восстановительная психотерапия, но вне приступа… Никаких волнений, никаких стрессов. Тишина, симметрия и жидкий чай в постель.
     — Хорошо. Спасибо вам. Андрей протянул деньги.
     — Не за что. Слушайте, — внезапно доктор заглянул ему в глаза, — вы ведь никаких глупостей не сделаете? Что-то мне Ваш вид не нравится…
     — Как можно, доктор? — все тем же бесцветным голосом ответил Андрей — мы люди законопослушные…
     
     Он вернулся ближе к утру, когда сиделка, поблагодарив за работу уже уходила.
     Девчонка сидела на тахте, поджав под себя ноги и настороженно глядела на него своими глазищами. О вчерашнем приступе напоминали только синеватые тени под глазми. Андрей сел на стул, подальше от тахты, закурил и выжидательно посмотрел на Марину.
     — Спасибо вам, проговорила она тихо. Мне вчера, наверное, плохо стало. Я почти ничего не помню. Я вам машину не… не испачкала?
     — Нет, Бог миловал, — он улыбнулся как можно непринужденнее.
     Она немного расслабилась.
     — У меня бывает… Это наверно потому, что я объелась. Я не ела долго… Ну и…
     — Да, я вчера заметил. Ты бы стала лауреатом конкурса «А ну-ка, харя, громче тресни»…
     Она прыснула. Ее лицо настолько похорошело от улыбки, что Андрей чуть не отвесил челюсть, в самом буквальном смысле слова.
     — Вот что, Марина, нам бы поговорить надо. Но мне бы не хотелось, чтобы тебе опять стало… плохо от переедания.
     Ее улыбка погасла и она снова смотрела на него с настороженностью загнанного в угол зверька.
     — Давай так, мы просто будем сидеть и разговаривать. Ты можешь не отвечать или прервать разговор в том месте, в котором захочешь. Идет?
     Она осторожно кивнула.
     — Расскажи мне, что с тобой случилось? Просто расскажи в той форме, в какой хочешь и только то, что хочешь.
     Она помолчала.
     — А зачем? — еле слышно спросила она
     — А я любопытный.
     Она опять бледно улыбнулась. Потом подняла голову и поглядела на него.
     — А потом что?
     Андрей задумался.
     — А потом мы выпьем вина и подумаем, что делать дальше.
     Она помолчала. Андрей медленно встал, подошел к окну и, лишенным эмоций пустым голосом, проговорил:
     — Когда тебе было восемь у тебя умер отец…
     Она отпрянула, как от удара. Андрей уже нащупывал в кармане заготовленный шприц, ругая себя последними словами, когда она вдруг осела, как проткнутый воздушный шарик, и тихо заговорила…
     
     Мать начала пить почти сразу после похорон. На девять дней, на сорок, на два месяца… Она довольно быстро опускалась, в доме появлялись и пропадали какие-то мужики, Мариной никто особо не интересовался. Мамин нынешний сожитель возник когда девочке было около десяти лет.
     — Жирный такой, лысеватый… Глазки маленькие. Все про Толстого мне вещал…
     Тут-то все и началось. Он стал, якобы случайно, входить в незапирающуюся ванну, когда там мылась Марина, и, с деланной поспешностью, выходил; он заглядывал в дверь, когда она переодевалась; он наровил посадить ее к себе на колени и пошарить потными ладонями по ее телу, и она, будучи вполне вменяемым ребенком, чувствовала под собой его напрягшийся орган. Потом он начал прижимать ее в коридоре и на кухне, шепча уже вполне откровенные непристойности, норовя поцеловать слюнявыми губами и дыша перегаром. Она пробовала жаловаться матери, но та не верила, и, если была пьяна, то орала, что та еще мокрощелка и неча про мужиков думать. А потом, когда матери не было дома…
     — Потом, внезапно услышал Андрей свой собственный глухой голос, который он с огромным трудом проталкивал сквозь ледяной ком, занявший место всех внутренностей, — потом он пришел к тебе в комнату, когда ты учила уроки. Он был пьян и от него пахло потом и немытым телом. Сначала он говорил, что очень тебя любит и просил доставить ему удовольствие в доказательство, что ты тоже его любишь. Ты его отталкивала, тебе было неприятно, тогда он ударил тебя наотмашь, а заорал, чтобы ты, сучка, не выдрючивалась.
     Ты пыталась выбежать из комнаты, но он схватил тебя за волосы и еще раз ударил. Потом он расстегнул грязные брюки, и вынул огромный…
     Андрей услышал тихий звук плача, но он не мог остановиться. Он был не здесь, и ком в животе затопил все тело, леденя кровь, замораживая душу и заполняя голову.
     — Он сказал, что если ты его укусишь, он тебе повыбивает все зубы. От него невыносимо воняло, тебе было трудно дышать, седые волосы на мошонке лезли тебе в лицо, на спущенных до колен трусах выделялась коричневая полоска. Ты задыхалась и плакала, тебе было очень страшно и противно, а он сопел и кряхтел. Потом он задергался и, задвинувшись тебе в горло, кончил. Тебя тут же стошнило, а он заорал, чтобы ты немедленно все убрала.
     Потом, когда ты стояла в ванной и пятнадцатый раз чистила зубы, пытаясь избавится о этого вкуса, он ввалился и стал униженно стонать и причитать, что он не хотел, что это ты во всем виновата, ходишь тут в трусах и в маечке, чтобы ты ничего никому, а то он… Ну, например, убьет тебя, себя и мать. И ты промолчала… Пару недель он старался не попадаться тебе на глаза, потом все повторилось. Со временем он стал изобретательнее. Например, привязывал тебя за руки и за ноги к кровати и насилывал, резал бритвой, прижигал сигаретой. Возможно фотографировал. Ты кричала от боли и ужаса, а он сопел и потел и из угла рта у него текла слюна… Он был достаточно умен, чтобы оставляемые следы не были настолько травматичны, что необходимо было обращаться к врачу. Только один раз он… увлекся и сломал тебе ключицу. В травме он сказал, что ты упала на улице. Обычно же через три-пять дней все подживало, и он приходил опять… Ты стала плохо спать, несколько раз просыпалась в мокрой постели, за что тебя ругала мать, обзывая зассыхой, ты стала плохо учиться. Потом ты начала убегать, а тебя ловили и возвращали…
     Голова разламывалась. Андрей вынырнул из холодного, темного омута на поверхность, жадно глотая воздух. Перед глазами плавали красные пятна. Трясущимися руками вытягивая сигарету из пачки, он постепенно сознавал, что он больше не шестилетний мальчик, затаившейся в темной спальне, ждущий шагов в коридоре и жадных пальцев, шарящих под одеялом… Он помотал головой, разгоняя дурман. Вскочил, шипя от ярости на себя, но вдруг понял, что Марина не лежит свернувшись в комочек страха и страдания, а сидит на тахте и смотрит на него своими невероятными заплаканными глазищами. Они помолчали. Внезапно она грустно улыбнулась.
     — Похоже, я не одна такая?
     Андрей медленно сел.
     — Извини, Бога ради. Это я переел.
     Марина улыбнулась чуть менее грустно.
     — А что?.. Угадал?…
     Она зябко пожала плечами.
     — Процентов на восемдесят. Даже про фотографии… А как ты?…
     Андрей скривил губы в неприятной усмешке.
     — Видишь ли, Мариша, до определенного возраста, мальчики внешне отличаются о девочек одной незначительной деталью. Этим различием, тем не менее, можно успешно пренебречь. Было бы желание. А происходит все почти по одному сценарию. Только у меня оба родителя приемные были. И, — Андрей запнулся, — она принимала деятельное участие… A жаловаться я пытался ее подруге…
     Они опять помолчали.
     — А как… А как ты… вы потом жили?
     — Да ладно, я тебя старше-то всего на одинадцать лет. Давай уж на ты. Да так и жил. В пятнадцать я от них сбежал окончательно. В Питер. Там поступил в Суворовское. Они заяву написали, но я к начальнику училища пришел, наплел чего-то, он отмазал. Потом училище, армия, Чечня… Потом ушел из армии, начал крутиться. Вот, не олигарх, не браток, но и не бедствую.
     — А… — Марина явно колебалась — а у тебя проблем… Ну… не было проблем…
     — С девушками?
     Марина, сглотнув, кивнула.
     — С первой были. Очень боялся, что я теперь не мужчина, после… после всего. Но как-то обошлось.
     Марина смотрела в пол.
     — А я на мужиков смотреть не могу. На 8 марта в школе одноклассник подошел, цветочки принес. Он и раньше на меня засматривался. Принес, говорит, поздравляю, пошли в кино после уроков. А я на него гляжу и думаю, что вот пойдем в кино, потом он целоваться захочет… А я не могу. Я вся грязная, как… Я ведь не только с… тем. Я когда раньше убегала, меня проводник в поезде поймал. И говорит, либо… давай, либо в милицию сдам… А потом все равно сдал. И еще все того перед собой вижу. Так и не пошли. На выпускном танцевать не могла. Мне мальчик руки на талию кладет, а я все те лапы вспоминаю… И не могу. Сказала, что танцевать не умею. Попробовала один раз с подружкой… Никак. Лучше, чем с… ним, но все равно никак. Пару недель назад он опять полез. Мать пьяная, как всегда. Я вывернулась и убежала. Хотела с крыши спрыгнуть. Страшно очень, не смогла. А куда идти-то? Вернулась, он спит. Позавчера опять. Я нож схватила, реву… Говорю, не подходи, зарежу, а он ржет и идет. Я в него нож кинула, рукояткой в рожу попала. Пока он моргал, сбежала. Все, думаю, хватит. Рублей двадцать в кармане завалялось, купила какой-то водки в ларьке. Глотнула, для храбрости… Пошла на угол, и думаю, третья машина моя. Ну и…
     Резкий звук разбившегося стекла заставил обоих вздрогнуть. Андрей с удивлением посмотрел на осколки бокала в руке и капающую кровь.
     — Он ломал стекло, как шоколад в руке… Блин, задумался.
     — Сиди, я сейчас.
     Она спрыгнула с тахты и побежала на кухню.
     — У тебя салфетки есть? Тут словно Мамай прошел…
     — Куда ты скачешь, дубина?! У тебя сотрясение мозгов! Ляг и лежи!
     — Но у тебя же кровь!
     — Ляг, кому говорю! Не помру, не дождешься…
     Он перевязал руку и налил Марине и себе немного вина. Она снова забралась с ногами на тахту и уставилась на него.
     — Больно?
     Андрей поморщился.
     — Неприятно, но до свадьбы заживет.
     Они снова помолчали, но это молчание было куда более комфортабельным для обоих.
     — Слушай, а откуда ты про меня… ну все узнал? Адрес… А-а-а… То-то я думаю, что ты телефон так странно держишь в ресторане. Сфотографировал камерой в телефоне, а потом позвонил на мобилу кому-то из знакомых в милиции и фотку сбросил…
     Андрей усмехнулся.
     — Быстро…
     — А чего про меня сказали?
     — Что обжора.
     Она снова хихикнула. Потом посерьезнела.
     — А чего теперь? Он же опять телегу накатает… Я туда больше не вернусь. Лучше в петлю.
     — В петлю никогда не поздно…
     Андрей побарабанил пальцами по столу.
     — А какие у тебя планы были?
     Марина пожала плечами.
     — Когда-то хотела в институт поступать, но… Туда готовится надо, а тут… Да и не на что. Попытаюсь секретаршей какой-нибудь где-нибудь пристроится, а там видно будет.
     Андрей ненадолго задумался.
     — Так. Ладно. Поживи пока тут. Обещаю вести себя, как джентельмен. Ты знаешь отличие джентльмена от врожденного джентльмена? Джентльмен, войдя в комнату к не вполне одетой леди, воскликнет: «Пардон, мадам» и удалится. Врожденный джентельмен воскликнет: «Извините, сэр!»
     Марина звонко расхохоталась. Андрей невольно залюбовался ее стройной фигуркой и подумал, что если она еще может смеятся над заплесневелым анекдотом, то в петлю пока точно рано. Задним числом он похвалил себя за повышенный такт. Учитывая недавный приступ, спровоцированный словами, ее реакция на «вход джентльмена в комнату к не вполне одетой леди» могла быть и другой… Психолог херов!
     — А заявка? — спросила девушка отсмеявшись?
     — Порешаем, — сказал Андрей, каким-то другим голосом. Короче, вот эта комната — твоя, тахта имеется, еще имеется белье постельное в том ящике. Имеется также…
     — Провод, совсем новый, лампочка неоновая…- в тон ему вдруг продолжила Марина.
     Андрей удивленно уставился на девчонку.
     — Ничего себе… Это кто ж сейчас «Понедельник» читает?
     — Да мы тут так, плюшками балуемся, — с притворной скромностью опустив глаза долу, сообщила девушка.
     Недоверчиво помотав головой, Андрей провел краткую экскурсию по квартире.
     — Твоя задача лежать и спать. Иногда вставать и есть. Холодильник в коридоре… Только не лопни.
     Марина снова улыбнулась уже совсем беспечно.
     — Телевизор не смотреть, читать док велел поменьше, но книги в той комнате, на полке. Музыка здесь, компютер на столе, но не увлекайся. Это твоя ванна, только гипс какой-нибудь полиэтиленкой обмотай, халат вот, получите. Мда… Не коротка кольчужка-то?
     Халатом Марину можно было обернуть раза два, как кусок колбасы.
     Я в той комнате. Завтра, с утра, я уйду, буду вечером. Вот номер мобилы, ежели что — звони. Да, завтра работяги придут, кухню делать, не обращай внимания.
     Девчонка стояла, держа в руках халат, и молча смотрела на него.
     — Почему? — тихо произнесла она наконец — мне нечего… мне нечем…
     — А я сентементальный, — скроив плаксивую рожу рявкнул Андрей,- и вообще, я только с виду страшен, а душа у меня хрупкая и ранимая, как эдельвейс…
     Она слегка улыбнулась.      В трубке наступило продолжительное молчание.
     — Ты хорошо подумал, сынок? — раздался наконец голос Гиви
     — Да — ровно ответил Андрей
     — У меня сложилось впечатление, что такое решение, если оно необходимо, ты… воплотил бы сам…
     — Ваше впечатление верно, Гиви Александрович. Если мне, не дай Бог, потребуются… радикальные меры, я ими займусь сам. Но пока мне этого не нужно.
     — Тогда почему э-э-э… именно они?
     — Мне нужны люди, которые… не увлекаются, при определенных обстоятельствах.
     — А ты сам?
     Лицо Андрея исказилось.
     — А я боюсь, что увлекусь… Ой, как я увлекусь…
     — Я понял тебя, сынок. Ну что ж… Время, место?
     — Еще раз спасибо. И, Гиви Александрович… Мы в полном расчете.
     — Ну-ну. Они молодцы не дешевые, но так уж и в полном?
     — Именно, Гиви Александрович. В полном.
     
     Двое одетых в легкую темную одежду молодых людей вылезли из подъехавшей машины за пол минуты до срока. Они были одного роста, с ничего не выражающими, незапоминающимеся лицами. Андрей приветствовал их сдержаным кивком. Они отошли в сторону и он коротко, не вдаваясь в подробности, описал ситуацию. На их лицах по прежему не было видно абсолютно никаких эмоций.
     — Задача? — коротко произнес израильтянин
     — Мне не нужен покойник, даже и через какое-то время, если печень, к примеру, сдаст. И не нужны перманентные внешние повреждения. Проще говоря, через недельку-другую он должен уйти на своиx ногах, с двумя глазами, руками и ушами. Все остальное… по обстоятельствам. Кроме того, эта гнида — пожилая, не знаю, что у него с сердцем, вот коргликон, если ласты начнет клеить. После воздействия, мне нужно с ним поговорить, то есть, во-первых, перепонки не бить, во-вторых… побудьте рядом. Равиль, если увидишь… Вобщем, попридержи меня, если что. И последнее. Не начинайте, пока я не увижу картинки. Все на свете бывает…
     Они позвонили коротким звонком. Через некоторое время, за дверью послышался кашель, шаркающие шаги и хриплый голос: «Хто там?»
     — Телеграмма от Марины Владиленской.
     Щелкнул замок и дверь приоткрылась. Не дожидаясь пока она откроется полностю, Андрей вмазал по ней ногой и влетел в квартиру. Перед ним стоял толстый, неопрятный, лысый человек, одетый в грязноватую майку и тренировочные штаны с пузырями на коленях. Маленькие красноватые глазки перебегали с одного посетителя на другого, лицо было покрыто многодневной седоватой щетиной. От человека сильно пахло чесноком и перегаром, а рукой, с траурными ногтями, он задумчиво почесывал объемистое брюхо. Из глубины квартиры надрывался Полип Тырпыров со своей «Зайкой» и тянуло кислятиной. Андрей почувствовал, что голова пустеет, а тело становится легким, как облако… Все мысли пропали, осталось только обрюзгшее лицо в перекрестье прицела, и он смотрел на него пустыми глазами снайпера. Мужчина попятился.
     — Чего на…
     Андрей коротко и резко ударил его по голени. Мужик рухнул и задохнулся от боли, глаза его побелели. Андрей захлопнул дверь, наклонился, схватил его за остатки жирных, немытых волос и прошептал в заросшее волосами ухо:
     — Фотографии где?
     — Хахие …фооафии?
     Андрей кивнул Равилю. То сделал неуловимое, танцующее движение, мужик хрюкнул, и осел без движения. Пощупав пульс на шее и брезгливо вытерев пальцы, Андрей быстро прошел в соседнюю комнату. Оборваные обои, мусор, пустые бутылки… На покрытой грязным матрасом кровати лежала длинная, сухая и жилистая женщина в грязном халате. Она спала, открыв рот, рядом с кроватью стояла недопитая бутылка дешевой водки и блюдце с какими-то объедками. По верхней губе женщины ползла непонятно откуда взявшаяся зимой муха. Кроме кровати в комнате присутствовал комод и тусклая лампочка без абажура, свисавшая с потолка на проводе.
     — С кузнецовского фарфора трапезничают, декаденты, — мрачно подумал Андрей и шагнул к комоду.
     Быстрый обыск ничего не дал, простукивать стены времени не было. Он задумался. Выйдя в коридор, Андрей завернул в совмещенный санузел. Стараясь дышать ртом, он опустился на колени и заглянул под ванну. Там было темно, отчетливо виднелась только паутина и какая-то дрянь у самого края. Схватив чудом уцелевшую швабру он начал шуровать под ванной, пытаясь зацепить все, что там было. Тряпье, банка засохшей краски, заскорузлый ботинок, металический ящичек… Та-акс. Ящик был заперт. Он вышел в коридор и молча протянул ящик Ицхаку. Мужик лежал и тихо постанывал, держась за шею. Ицхак внимательно осмотрел замочек, вынул тонкий нож, что-то щелкнуло и крышка откинулась… Фотографии… От старых, черно-белых, до новых, цветных… Состояние легкости сменилось знакомым ледяным комом. Марина… Совсем ребенок… Искаженное в крике лицо… Ком рос, воздух со свистом выходил из легких, перед глазами встал красный туман. Коробка выпала из сведенных судорогой пальцев, и Андрей медленно пошел в сторону лежавшего, с ужасом смотревшего на него мужика…
     Резкая боль в предплечье заставила остановится, он медленно выплывал обратно в реальность. Равиль справа держал его руку в захвате, Ицхак, стоял прямо перед ним. Его лицо выглядело чуть смугловатой маской, на которой чернели по прежнему пустые глаза.
     — Пуля, ты меня слышишь? Пуля, отбой, очнись!
     Андрей тяжело перевел дыхание.
     — Пойду покурю…
     Равиль отпустил руку.
     — Давай. Минут на пятнадцать.
     Ицхак перевел взгляд на лежащую вверх изображением фотографию и в глазах его впервые что-то мелькнуло.
     — Нет, — спокойно и ровно произнес он, аккуратно натягивая перчатки, — давай на полчасика…
     Андрей наклонился и тщательно собрал все фоторграфии обратно в коробочку, стараясь класть их изображением вниз.
     — Мне нужны негативы, — не глядя на них сказал он
     — Равиль молча кивнул.
     
     Через четыре сигареты он поднялся обратно в квартиру. При взляде на то, что лежало на полу его слегка замутило, несмотря на весь его опыт. Он быстро взглянул на Ицхака. Тот качнул головой.
     — Либо сам очнется минут через тридцать, либо можно нашатырем ускорить. Ходить, видеть, слышать будет; мочиться — с трудом. Острого, кислого, жирного, твердого, вкусного — увы. Мы его, кстати, считай, от алкоголизма вылечили. Печеночка больше не потянет. В пустом взгляде Ицхака снова что-то шевельнулось. Ну, а насчет детишек трахать, как, впрочем, и кого бы то ни было… Будет жить воспоминаниями.
     Равиль молча протянул небольшой сверток.
     — Негативы.
     Андрей кивнул и, обронив: «приведите его в чувство», прошел в последнюю комнату. Это, без сомнения, была комната Марины. Он быстро огляделся. Здесь было гораздо чище, хотя не менее убого. Узкая кровать с тонким матрасом, книжные полки, письменный стол, шкаф… На полке он заметил фотографию. Мужчина в летнем костюме на фоне старой крепости. Сходство было не очень четко определяемым, но, все же безошибочным. Он всматривался в лицо на фотографии еще несколько минут, потом решительно раскрыл принесенный с собой баул и начал аккуратно укладывать в него все подряд из шкафа, ящиков стола и с полок. Вещи, белье, книги, тетради, какие-то тряпочки и мелочи, плюшевая кукла без глаза… Сверху он положил фотографию мужчины и коробочку с негативами и остальным содержимым. Потом подумал и, вынув коробочку, сунул ее в боковой карман. Все вместе заняло не более десяти минут.
     Выйдя с баулом в коридор, он обнаружил, что клиент в сознании. Шевелиться он не мог, орать тоже из за отека гортани. Но дышал бодро, хотя и со свистом. На том, что осталось от лица выделялись два выпученных, налитых кровью глаза. Андрей поморщился, но потом вспомнил фотографию и сжавшуюся в комок льда девчонку в ресторане. Он подошел к телу, присел, медленно взял его за кадык (Равиль неслышно подошел и встал за правым плечом. Израильтянин неподвино застыл в полуметре сзади) и ровно заговорил:
     — Сема… Ты меня слышишь, слизень? Моргни два раза, если слышишь… Я сказал моргни, — он легонько сжал пальцы. Семен утробно хрюкнул и дважды моргнул. От него отчетливо пахло калом.
     — Сема, тебе придется провести не самые приятные пару недель, но потом ты встанешь и знаешь, что ты сделаешь? Ты, Сема, соберешь свои манатки, и уедешь. Причем, понимаешь, Сема, наш город, конечно, велик, но, все-же, мал, как сковорода. Я здесь всюду бываю и могу, чисто случайно, на тебя натолкнуться… Ну вдруг ты, падаль, в музей-квартиру Коллонтай попрешься, а я там революционного отношения к любви набираюсь… Я, Сема, могу не выдержать… Если я приду сюда через шестнадцать дней и застану тебя здесь, я опять-таки могу не выдержать этой радости. Если ты, триппер старый, еще хоть раз вспомнишь имя Марины, ну, скажем, заяву на пропажу напишешь, или терпилой заделаешься, мол избит неизвестными в своей квартире, а мне обязательно сообщат, что ты такую глупость сделал… Видишь ли, Сема, — Андрей опять смотрел ему в лицо пустыми глазами стрелка, голост его был бесцветен и шершав, как наждак, — если взять бритву, — он сделал паузу, — да, бритву… потом сделать надрезы здесь, здесь и здесь, потом взять немного гнилого мяса… Анаэробная гангрена — это очень плохая смерть, Сема. Тем более, что месяц я тебе на слабеньких антибиотиках обещаю… Ты понял меня или ударить тебя? — гнусавым голосом Крысобоя осведомился Андрей.
     Трясущийся студень что-то просипел и дважды моргнул.
     — Вот и славно, трам-пам-пам.
     Андрей поднялся и отправился в спальню.
     Кружка холодной воды, вылитая на голову возымела свое действие. Женщина открыла мутные глаза и села на кровати.
     — Как спалось? — вежливо поинтересовался Андрей. Кошмарики не мучали? Елена Васильевна, у меня к вам доверительное дело…
     — Эта…- женщина икнула, — ты кто?
     — Я, изволите видеть, ваш дальний родственник.
     Женщина тупо смотрела ему в лицо
     — Какой родственник?
     — Да, в общем-то уже никакой. Елена Васильевна, не пройти ли нам на кухню для душевного разговора?
     — Закурить есть?
     — А то… Андрей вынул пачку сигарет.
     На кухне было еще хуже чем в спальне. Покосившись на замызганный стол и табурет, Андрей остался стоять.
     — Елена Васильевна, ваша дочь, Марина, прислала вам со мной привет и наилучшие пожелания, а так же просила передать вам две тысячи рублей.
     Он вынул четыре пятисотрублевые купюры. Женщина уставилась на них как на привидение. Потом медленно протянула руку.
     — Одна маленькая деталь.
     Андрей достал из кармана бумагу и развернул.
     — Требуется ваш автограф.
     — А че это?- с подозрением прохрипела женщина.
     — Дозвольте прочесть… Кхм. Я, Елена Васильевна Владиленская, проживающая по адресу…, паспорт номер… выдан… не возражаю против проживания моей несовершеннолетней дочери Марины Александровны Владиленской, паспорт номер… выдан… на квартире Андрея Сергеевича Бранковича по адресу… Дата, подпись.
     Женщина молчала.
     — А где она сейчас?
     — А там она и есть. Хотите пообщаться?
     Женщина кивнула. Андрей подумал.
     -Хорошо, я попрошу ее вам позвонить. А пока…
     Он протянул ей бумагу. Женщина явно колебалась.
     — У меня два экземпляра. Один у вас. Вот паспорт с адресом, сравните, если надо — найдете. И, кстати, я, похоже, запамятовал. Она просила передать не две тысячи, а три.
     Женщина подумала и, схватив деньги, вывела дрожащей рукой подпись.
     — Прекрасно. У нас тут случайно и рояль в кустах…
     Андрей оттиснул на своем экземпляре печать нотариуса (самого подлинного, между прочим).
     — Ну что, желаю здравствовать. Пейте гуляйте. Да, чуть не забыл. Там Семен Львович у вас в коридоре упал неудачно. Уеду, кричал, уеду… В деревню, в глушь, в Саратов. А потом — бац! Но все равно про отъезд чего-то бормочет.
     Женщина продолжало мутно смотреть на Андрея. Пахло сортиром и гнилью. Андрей покачал головой, вышел в коридор, подхватил баул, кивнул двум черным фигурам и, остановившись в дверях, посмотрел на студень. Тот дышал уже с меньшим свистом.
     — Две недели, Сема. На третью я сюда загляну.
     
     Дома было тихо, работники уже ушли, и Андрей с удовлетворением отметил, что работа все-таки худо-бедно продвигается.
     — Однако агитбригада приехала, — жизнерадостно проорал он, — Эй, ты там не померла от обжорства, часом?
     Тишина. Прислушавшись, он услышал шорох душа. Бросив баул, он подошел к запертой двери ванной, послушал и постучал.
     — Эй, в чистом теле этот… чистый дух. Как самочувствие?
     Ответа не было, только звук льющейся воды. Пожав плечами, Андрей прошел в комнату и уселся за компьютер. Почитав и ответив на почту, на что ушло минут двадцать, он поднял голову и прислушался. По прежнему было тихо и лил душ. Он встал и, подойдя к ванной, снова постучал.
     — Ты там не смылилась на нет? Вылезай, — он подумал, — пожрем чего-нить.
     Тишина. Он постучал погромче. Ответа не было. Та-ак. Он подергал дверь. Заперто. Постучал еще раз. Схватился за ручку, уперся в косяк, сосредоточился и несколько раз рванул изо всех сил. Давно требовавший замены замок не выдержал, и дверь распахнулась. Ванная комната была заполнена паром. Занавеска задернута, за ней угадывался смутный силуэт девушки, сидящей под струями воды на дне ванны.
     — Марина, — стараясь оставаться спокойным позвал Андрей, — Марина, ты в порядке?
     Девушка не отвечала. Андрей, не отдергивая занавеску, протянул руку и выключил воду. Стало тихо.
     — Марина…
     Она тихо плакала, что-то шепча. Андрей схватил халат, откинул занавеску, не глядя накинул халат на девушку, взял ее на руки и перенес на тахту. Тихо сел рядом и прислушался. Глаза ее были закрыты, она еле слышно всхлипывала.
     — Я грязная, грязная, грязная… Ну почему она не отмывается?! Грязная…
     Он осторожно потряс ее за плечо.
     — Хелло, дарлинг. С легким паром.
     Она перестала плакать и, открыв глаза, молча уставилась на Андрея.
     — Одевайся, я тут шмоточки твои принес.
     — Мои?!!
     — Не не мои же..
     Он пододвинул к ней баул. Марина напряженно смотрела на сумку.
     — А ты что…
     — Тебя мать просила позвонить.
     Она вскинулась.
     — А…
     Он молча достал из кармана бумагу и протянул ей. По мере чтения ее лицо немного расслаблялось. Она подняла голову.
     — Он… жив?
     — Семен Львович-то? Жив, курилка. Но, видишь ли, немного приболел, — сообщил Андрей, — и решил, что виноват здешний климат. Пару недель ему необходим постельный режим, а потом он изъявил желание покинуть наш город. На юга, наверное, подастся… Сказал, что сюда он больше не ездок. Никогда.
     Марина молча смотрела на него.
     — И… Вот еще что.
     Андрей встал и вышел в коридор. Из подсобки он добыл старое оцинкованное ведро, а из ящика стола вынул бутылочку бензина для Zippo. Вернувшись со всем этим в комнату, он поставил ведро перед тахтой и медленно, понимая, что рискует, вынул коробочку из кармана. Марина застыла. Глядя в ее огромные глазищи, Андрей открыл коробочку, и по одной стал складывать в ведро фотографии, следя за тем, чтобы они ложились изображением вниз. Закончив, он развернул сверточек и, размотав пленку, кинул в ведро негативы. Аккуратно полив кучку бумаги бензином, он молча протянул Марине коробок спичек и отошел к окну.
     — Если грязь не смывается, она сгорает, — чуть слышно сказал он.
     Марина сидела молча.
     — Ты… ты видел?
     — Нет, — спокойно соврал Андрей.
     Она сидела неподвижно. Потом медленно взяла в руки коробок, чиркнула спичку и посмотрела на огонь.
     — Грязь сгорает… — повторила она и уронила спичку в ведро.
     Они молча смотрели на пламя, не обращая внимание на дым и копоть, которых, впрочем было не слишком много, дожидаясь пока оно окончательно погаснет. Андрей залил пепел водой и вылил остатки в унитаз. Коробочка была отправлена в мусоропровод на лестнице. Андрей вернулся в комнату и встал у окна. Марина сидела в прежней позе, но в ее лице что-то переменилось. Внезапно она поднялась и направилась к музыкальному центру. Посмотрев на диски, она выбрала один, вставила и нажала на воспроизведение.
     В комнате зазвучал холодный и четкий голос Щербакова:
     
     Под знаменем Фортуны, до боли, до дрожи,
     настраивал я струны, прости меня, Боже!
     
     Ее губы шевелились, повторяя слова.
     
     Пройдя любовь-измену от края до края,
     всему нашёл я цену. Цена небольшая.
     
     Она дослушала песню до конца и нажала стоп.
     — Я раньше не могла его слушать, — тихо сказала она.
     — Почему?
     — У него есть песни… Они холодные и чистые. Иногда чуть теплее, но все равно чистые. Как… Как бриллиант на черной подушечке. А иногда, как бриллиант на пальце. А я…
     — А сейчас? — перебил он.
     Она подумала.
     — А сейчас могу, — немного удивленно ответила Марина.
     Она медленно подошла к Андрею и встала рядом, глядя на него в упор. Потом она подняла здоровую руку и слегка дотронулась до его щеки. Андрей стоял как каменный столб. Рука отдернулась. Марина закусила губу и повторила движение. Она провела прохладной ладошкой по его лицу, дотронулась до носа, губ, виска…
     — Не призрак? — поинтересовался Андрей
     Она не ответила и продолжала медленно водить ладонью по его лбу, волосам… Андрей медленно и осторожно, как будто имел дело со столбиком сигаретного пепла, взял ее ладонь в руки, развернул и прикоснулся губами к нежной коже запястья. Она вздрогнула. Он немедленно разжал руки.
     — Извини…
     Она вдруг покраснела.
     — Я… я хотела…
     — А почему бы нам, сударыня, не откушать вкуснючего шашлыка? — с преувеличенной бодростью воскликнул Андрей, — Желающим предлагается харчо, красное вино и хачапури. — Он покосился на девушку, — Э-э-э… двойная порция.
     Марина прыснула.
     — Да ну тебя… Я что, кадавр?
     — Не, не похожа. Таких красивых кадавров не бывает.
     Марина опять покраснела и отвернулась.
     — Короче, я за компутером, переодевайся и поехали.
     
     Возвращались они уже довольно поздно. Опять шел снег. Марина сидела на переднем сидении уткнувшись лицом в букет лилий, который Андрей приобрел у метро. Похоже ее слегка разморило, поскольку она выпила три бокала довольно крепкого испанского вина, а уж съела… Вспомнив количество еды, Андрей недоверчиво покосился на девушку. Во метаболизм у человека! Килограм сорок пять живого веса, не более… А ты тут в спортзале каждую плюшку отрабатывай. Нет правды на земле…
     Они поднялись в квартиру.
     — Не знаю как кто, а я в душ и спать. Завтра подъем, понимаешь…
     — Я тоже…
     — И в этом, сударыня, проявляется мелкобуржуазное преимущество двух ванных комнат.
     Выйдя из душа с мокрыми волосами он прошел на кухню и закурил. Марина вошла и уставилась на него с непонятным выражением.
     — Прекрастных сновидений. Привет Морфею…
     — Андрей, — она впервые назвала его по имени.
     Он выжидательно замолк.
     — А… а ты говорил… А я правда…
     Она набрала воздуха и выпалила.
     — А я правда… красивая?
     Андрей внимательно посмотрел на нее и тихо заговорил:
     — Она высокая и тонкая, как прутик, длинноногая, длиннорукая, длинношеяя. Огромные карие глазищи, прямой нос, темные волосы. Небольшая грудь, узкие бедра. Двигается она плавно, но, в то же время быстро и изящно. Тонкие пальцы, длинные, узкие ладони, музыкальный низковатый голос. Белая прозрачная кожа, сквозь которую просвечивают вены…
     Марина слушала его, глядя в пол. Потом она внезапно приблизилась и, по прежнему глядя вниз, прошептала.
     — А ты мог бы… мог бы поцеловать меня? Как тогда?
     Андрей медленно взял ее здоровую руку и нежно дотронулся губами до запястья. Она опять вздрогнула. Он поцеловал прохладную ладошку, каждый пальчик, тыльную сторону руки, снова запястье, предплечье, опять запястье, словно ставя невидимые, ласковые печати. Она больше не вздрагивала, но стояла тихо, как будто даже не дышала. Очень медленно Андрей обнял ее за плечи и поцеловал в лоб, в висок, нос, в закрытые глаза, коснулся ее губ, щеки, мочки уха, снова глаз… Она вдруг прижалась к нему и замерла, шепча что-то так тихо, что слов нельзя было разобрать даже приблизив ухо вплотную. Он продолжал целовать ее шею, подбородок и губы, ощущая волны теплой нежности, накатывающие откуда-то изнутри. Она снова стала вздрагивать при каждом поцелуе, не открывая глаз, обняв его за шею. Ее губы продолжали почти беззвучно шевелиться.
     Ме-е-едлен-н-нооо…Ключица, ямка между ключицей и шеей, шея, мочка уха, шея… Она внезапно стала оседать на его руках, он подхватил ее под колени и перенес на тахту. Она не шевелилась. Губы, щека, шея… Слегка прикусить мочку уха… Она резко взохнула и немного изогнулась… Еще раз. Вздох, дрожь… Другое ухо. Поцелуй… Ключица, медленно провести языком вдоль ямки… Резкий взох, похожий на стон… Еще раз… Рука медленно гладит лицо, спускается ниже. Поцелуи удлинняются, ускоряются, опять замедляются. Осторожно распахнуть халат. Небольшая красивая грудь. Поцелуй. Дрожь… Еще… Еще… Ниже… Она сжимается. Нежно коснуться языком колена, голени, пальцев ног, еще, еще… Назад наверх, снова вниз… Руки гладят живот, колено… Дрожь, стон… Еще, еще, еще… Ниже… Осторожно, целуя, убрать ее руку. Почти не касаясь поцеловать нежнейшую кожу, согревая ее дыханием… Не потерять голову от запаха!.. Еще поцелуй, ниже… Чуть приподнять ее бедра. Поцелуй, еще, еще, еще… Шумное дыхание, рука комкает простыню… Осторожные круговые движения языком, еще, еще… Чуть быстрее, чуть медленнее, опять быстрее… Тонкий протяжный стон, тело выгибается и опять опадает. Не терять голову! Опуститься пониже, еще… Пальцы находят нужное место, в то время как язых медленно проникает во влажные тайны. Быстрее, еще… Девушка бьется и кричит, потом выгибается почти на мостик и без сил падает вниз. Отодвинуться. Аккуратнее, еще аккуратнее… Осторожно. Ме-е-едлен-н-но-о-о. Нежнее. Еще нежнее… Боже, как горячо… Ее тело судорожно подается навстречу. Быстрее, медленнее, быстрее… Сильнее, еще… еще… Слабее… Накатывает знакомая дрожь. Стоп. Нажать на золотую точку. А что там у нас с поставками? С поставками, я спрашиваю, что? И погоды нынче мерзкие. Дрожь пропадает. Медленнее, быстрее, еще… Ее колени взлетели вверх, низкий стон, тело извивается и дрожит, он чувствует волнообразные спазмы… Быстрее, еще… Медленнее… Чуть в сторону, в другую… Сильнее… Еще… Ее запрокинутое лицо блестит от пота, судороги, крик, резкие движения навстречу. Сильнее, еще… Все с начала…… Еще… Стон, волны… Девочка моя… радость… девочка… девочка… девочка моя… моя… моя… моя…
     ДЕ-Е-ВО-О-О-ЧКА-А-А-А!!!!
     
     Марина спала. Андрей полюбовался ее стройным телом и тихо поцеловал в губы. Она что-то пробормотала и перевернулась на живот, по-детски уткнувшись в подушку. Он накрыл ее одеялом и прилег рядом. В голове проносились какие-то бессвязные обрывки мыслей, где накатывающий сон перемешивался с явью. Последняя была о том, что непонятно, откуда у нее такие глазищи? И у матери и у отца, судя по фотографии, глаза были вполне обычные… Проснулся он от легкого прикосновения прохладных пальцев к лицу. Марина лежала, положив голову ему на грудь и тихонько гладила его по щеке. Увидев, что Андрей проснулся, она отняла руку и молча уставилась на него.
     — Так не бывает, — еле слышно прошептала она через минуту.
     — Как не бывает?
     — Принцев не бывает. Все принцы продали белых коней и купили пиджаки от Кензо… Или ящик водки. Они не скачут за тридевять земель, они отрастили брюхо и смотрят «Окна». Или зажигают в Сан-Тропэ, в каком случае в принцессах недостатка они не испытывают. А принцесса не спит в хрустальном гробу, она в бигудях и рваном халате жарит яичницу на завтрак. А принц ее по пьяни поколачивает. Чтоб крепче любила. И хорошо так тоже бывает только в книжках по сексологии. А у меня не может… Я ведь даже сама не могла…
     — Ну… Конь мой не белый, а мокрый асфальт, к тому же трехлеток и слегка битый.
     И Сан-Тропэ, боюсь, пока не потяну. В общем, принц из меня, скажем откровенно, как из гуано снаряд.
     Она улыбнулась.
     — Метафоры у вас, Ваше Высочество, безусловно выпуклые…
     — Рады стараться… А не угодно ли будет Вашей Светлости апельсинового сочку? Очень способствует.
     — Ага. Только вставать… сил нет.
     — Это последствия сотрясения мозга, — уверенно заявил Андрей, — но мы, белоконные принцы, стакан сока, да сей момент!
     Ее прохладная ладошка медленно гладила его грудь и живот, голова все также покоилась на плече. Она о чем-то ненадолго задумалась, потом решительно скользнула вниз. Он нежно перехватил ее за плечи и притянул обратно.
     — Стоп. Куда направились?
     Она уткнулась носом ему в плечо.
     — Ну… Я знаю… Я… Всем мужикам это нравится.
     — А где они? — вкрадчиво поинтересовался Андрей.
     — Кто?
     — Все мужики?
     — ???
     Он осторожно взял ее голову в ладони и посмотрел ей в глаза.
     — Начинаем легкий ликбез. Приемлимо все, что нравится обоим. Разрешите подчеркнуть, о-бо-им! Применительно к конкретной ситуации, мне абсолютно наплевать, что нравится или не нравится «всем мужикам», поскольку я их здесь не вижу. Но, даже если признаться, что ты права, и, в этом плане, я один из «всех мужиков», мне почему-то кажется, что это не очень нравится тебе…
     Она лежала тихо.
     — Ну почему я такая уродина? — прошептала она еле слышно.
     — Где уродина?
     Андрей нежно повернул ее на спину и поцеловал в открывшуюся грудь. Она тихо охнула.
     — Не вижу… я… никакой… уродины……..
     Выспаться не получилось.
     
     Они ввалились на этаж с цветами, шариками и шампанским. Солнце било в открытые окна, пробивая листву деревьев, раскрашивая стены в клетчатый зелено-белый узор. Пожилая медсестра замахала руками и грозно двинулась в их сторону.
     — Мадам, — галантно надвинулся на нее Виктор, — мы буквально на минуточку. Такое событие невозможно… Поймите правильно. Эти розы, не согласитесь ли, как нельзя подходят к вашим…
     Отворилась дверь и в коридор вышел доктор.
     — А-а, опять явились? Со вчерашнего дня ничего нового. Обе ваших дамы в норме. Младшая изволила изрядно погадить, старшая между кормлениями носится по этажу, что твоя ракета. Короче, завтра с утра забирайте, а то у меня голова от нее кругом. Мария Владимировна, выдайте, голубушка, им халаты, и пропустите уж…
     Сестра неодобрительно поджала губы, но спорить не стала.
     Они приоткрыли дверь и пошли в палату. Марина стояла над колыбелькой и тихонько напевала: «Спит Гавана, спят Афины, спят осенние цветы.В Чёрном море спят дельфины,
     в Белом море спят киты.» Она обернулась на звук открываемой двери и, радостно пискнув, бросилась к Андрею на шею. Она буквально светилась таким нереальным, невозможным, осязаемым счастьем, что старый циник Виктор поперхнулся очередным витьеватым приветствием, вздохнул и, пробормотав что-то типа: «Ну… я тут, насчет завтра… внизу», изчез. Андрей держал ее за талию и не мог отвести глаз от ее сияющего лица. Он гладил волосы, целовал лучистые глаза, шею, руки и не находил слов. Она тихо смеялась и прижималась к нему, как ребенок, потираясь носом о щеку. Потом она отпрыгнула, схватила его за руку потащила вперед.
     — Смотри, она спит. А во сне дрыгается, как в животе. А ест то как…
     — Таки есть в кого.
     Она опять тихо засмеялась. Андрей любовался ее гибким легким силуэтом, который носился по палате, что-то тихонько напевая.
     — Слушай, подруга, мне любопытно, ты можешь иногда ходить? Или только скакать как Быстрый Гонзалес *?
     — А что?
     Андрей закатил глаза и потряс головой.
     — Любезная супруга. Поскольку вам через, примерно, месяц, исполнится целых девятнадцать лет, возраст, что ни говори, солидный, позвольте довести до вашего сознания правила пристойного поведения для молодых, правильных рожениц. Полагается вам вовсе не носится по всей больнице, изводя медсестер и доканывая дока вопросами: «а почему это у дочки на пузике прыщики?», а лежать на койке и отдыхать, вальяжно принимая посетителей с цветами и поздравлениями и подставляя свою очаровательную попку под уколы. Смею также отметить, что неплохо бы, в этой самой койке, читать умные книжки, — Андрей покосился на стопку книг на тумбочке, — поскольку у означенной молодой роженицы через две недели сессия. Почему, вы спросите? Я вам отвечу! Потому, что моя драгоценная супруга есть последняя бестолочь, и не пожелала пойти в академку, как все нормальные люди. Вместо этого, она, на сносях, таскалась в свой долбаный институт и пугала там преподов немеряным брюхом, вне всяких сомнений, вымогая зачеты угрозами родить прямо на их глазах…
     На этом месте его грозная речь была прервана самым беззастенчивым образом. Андрей, почувствовал ее теплые губы, ее невероятный, сводящий с ума запах, ее легкий, тонкий язычок…
     — Маринка, — пороговорил он оторвавшись, глядя в ее огромные, шалые глазищи, — прекрати…
     Она улыбнулась своей особенной улыбкой, которая так меняла ее и без того красивое лицо, и посмотрела на него снизу.
     — А что такое? О-о-о… Мой дорогой суженый, я нахожу, что у вас произошло, э-э-э… восстание жезла жизни…
     Ее узкая ладошка скользнула вниз.
     — Маришка, перестань! А то… А то… А то Таську разбудим!
     Это подействовало. Она отпрыгнула и легко подбежала к колыбельке.
     — Не-е. Спит.
     Андрей подошел к ней сзади и, обняв, уткнулся в шею, чуть выше ключицы.
     — Как ты себя чувствуешь хоть, чудо в перьях?
     — А, — она махнула рукой, — как именинница. Иногда побаливает, но доктор говорит, что все пройдет через недельку.
     — Больно было?
     — Не-а. Доктор хороший! Он чего-то кольнул, все чувствую, и, вроде, даже, больно, а как-то по барабану. Как будто это и не я вовсе. Вобщем, не я первая, не я последняя. Кстати, о докторе…
     Она в притворном расстройстве повернулась к Андрею
     — Доктор сказал, что в ближайшие две-три недели нам не светит… м-м-м… радость плотских утех.
     — О как… Ну так правильно… Нельзя же…
     — Да ладно… Она опять глядела на него своими огромными глазами, из которых просто хлестала радость. — Видите ли, ваша развратная жена тут получила несколько весьма дельных советов.
     Андрей слегка опешил.
     — Э-э-э…от кого?
     — От старших товарищей. Здесь одна классная тетка третьего позавчера родила. Так вот, некоторые советы были тривиальны. Ну, вы меня понимаете… Хотя, эта испробованная практика и приводит к весьма приятным результатам. А некоторые… Ну вот, скажем…
     Она подлетела к Андрею, схватила его за шею, пригнула его голову пониже и зашептала на ухо что-то такое, что тот был вынужден призвать все свое самообладание чтобы не покраснеть, как старшекласник. Марина вновь отпрыгнула, вскинула руки и закружилась по палате, как тоненькая, воздушная юла. Потом вдруг вскочила на табуретку, подняла голову и тихо проговорила: «Кто создан из камня, кто создан из глины, а я серебрюсь и сверкаю! Мне дело — измена, мне имя — Марина, я — бренная пена морская.»
     Андрей развернулся, подхватил ее на руки, вновь подивившись, что после родов она не поправилась ни на грамм, прижался лицом к ее плоскому теперь животу и пробормотал: «Пена… Моя пена… Девочки мои, глупые, ненаглядные… Чудо ты! Морское…»
     
     
     * Быстрый Гонзалес — персонаж детских мультфильмов. Очень быстро бегающая мышка.