— Чем теперь займемся, ребенок? — спросил я, когда мы доели. Дашка пожала плечами.
— Ладно, сегодня будем целый день лениться. Отдыхай в свое удовольствие. И мультики — сколько влезет. Завтра уже так не дам. Будет все как положено: утром – зарядка, обливание-растирание, днем – занятия. Проверю, что ты знаешь, и начнем учиться понемножку.
Само собой, девчонка зафыркали и забухтела.
— Не бубни, как старушка, сказал же, это завтра. А сейчас погнали дальше мультики смотреть.
Я решил, что хватит Дашке прятать от меня свои симпатичные местечки.
Первым делом заставлю ее показать сиськи.
Это было несложно. Когда девчонка пошла в выбирать кассету, я чуть задержался на кухне. Поставил на стол большой поднос, в него — низкие толстые стаканы, в которые налил сок. Насыпал разных конфет.
В гостиную я пришел с пустыми руками. Удобно устроился в кресле. А после первого мультика будто бы вспомнил:
— Ребенок, я на кухне поднос забыл с соком и со сладостями. Хочешь?
Конечно, наголодавшаяся Дашка хотела!
— И я хочу. Тащи сюда.
Стараясь не ухмыляться, я ждал Дашкиного появления. И она меня не разочаровала.
Поднос был здоровенный и тяжелый. Девчонке приходилось держать его перед собой обеими руками. В принципе, она могла бы прикрыть подносом сиськи. Но для этого его пришлось бы нелепо задрать, к тому же полностью открыть низ. И Дашка не стала.
Она вошла в комнату задом, и стала, пятясь, подходить ко мне.
— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом, — сказал я, когда девочка допятилась до стоящего у кресел стеклянного журнального столика.
— Возьми, — Даша, не оборачиваясь, попыталась неуклюже завести поднос за спину.
— Поставь на столик, — попросил я. Она продолжала мяться.
Я неторопливо разглядел ее ладную крепкую попку. На ней были милые ямочки, как бывают на детских щеках. Очень хотелось ее погладить. Но мне не нужно было, чтобы воспитанница (я ее уже называл так про себя) с воплями уронила поднос и все разлила и разбила. Надо было, чтобы она повернулась. Поэтому я невинно сказал:
— Ух ты, попка розовая какая. Хорошо отмыли мы ее.
Поднос все-таки чуть не полетел на пол, так стремительно развернулась глупышка.
— Ты!.. ты!.. — гневно начала она, краснея до ушей и поставила свою ношу на столик. Тут она поперхнулась и даже не покраснела сильней, а залилась рубиновым светом, потому что заметила, что я нахально пялюсь на ее маленькие грудки. Они были конической формы и кончались остренькими сосками.
Дашенька прихлопнула одной рукой их, другой — низ животика. И приготовилась к возмущенной речи. Но я ее опередил.
— Ну вот, я же говорил, ничего у тебя не выросло еще. Малышка, а стесняется так, будто правда есть, что прятать.
— Дурак! Все у меня выросло! Я тебе не малышка! Я!.. Дай одеться! Я!..
Я забросил руку, поймал дурочку за попку и рывком подтянул ее к себе.
— Предупреждаю первый и последний раз: назовешь меня дураком или будешь выделываться — будешь получать по заднице. Вот по этой, — для убедительности я легко подшлепнул по напружинившимся половинкам снизу.
Стоящая передо мной воспитанница повела себя так, как я и надеялся. Дашка сразу не могла сообразить, как стряхнуть мою лапу со своей оскорбленной попки, не убирая руки от других своих местечек. Она попробовала присесть, чтобы выскользнуть. Но моя рука придерживала ее как раз снизу. Вышло, будто глупышка садится на нее. Она покраснела еще больше, на глазки даже навернулись слезы от обиды.
Я продолжал спокойно разговаривать со своей игрушкой, подгребая ее еще ближе. Так, что девочка теперь стояла у меня между колен. «Мои ушки плохо слышат. Спой еще раз свою песенку, только сядь ко мне на язычок» — вспомнилось вдруг. Чуть не заржал, но сдержался. И продолжил тем же ленивым небрежным тоном:
— Ладно, оденем тебя. Сиськи-письки как у детсадовской малышки, а смотри ты, стесняется. Прямо как большая.
Дашенька аппетитно виляла попкой в попытках сбросить нахальную лапу.
— Я не малышка! — заорала она. — Руки убери!
— Хорошо-хорошо, я тебя буду большишкой называть! — покладисто ответил я, с преувеличенной серьезностью покивав головой. И убрал руку.
Дашка начала успокаиваться: до нее дошло, что я снова пообещал ее одеть.
— Так дашь одежду?
— Хорошо. Поеду в центр, куплю…
Я не соврал. Никто ведь не сказал, что это будет сегодня. Но малявка повелась и расслабилась еще больше. Вот он, идеальный момент для нового наступления.
— …хотя ничего у тебя и не выросло, — так же небрежно закончил я фразу. И моя предсказуемая гостья тут же забухтела, как и ожидалось:
— А вот и выросло! А вот и выросло!
Этого я и ждал.
— Ой!!! — заорала Дашка, оказавшись в моих лапах. Одним движением я забросил ее в глубокое мягкое кресло рядом с собой и мягко затормошил. Еще в ванне я проверил, что пациентка, как почти все девчонки ее возраста, жутко боится щекотки. И сейчас она забарахталась в кресле, корчась и дрыгаясь под моими руками. А я, продолжая ее немилосердно щекотать, легонько теребил всё, что мелькнет под ее съезжающими ослабевшими лапками.
— Да что это у нас там такое выросло? — ворковал я, — да ничего у нас не выросло. Да разве же вот эти малюсенькие сисечки называется «выросло»? Да разве же вот эта малявкина писька называется «выросло»? Люди добрые, посмотрите, разве у нее выросло что-то?..
Я был очень осторожен, чтобы случайно не сделать ей больно: наверняка эти растущие соски и только начинающая взрослеть писечка очень чувствительны.
При этом я постоянно щекотал бедолагу и она трепыхалась, как рыбка, а протестовать не могла, потому что была по уши занята тем, что училась (хотя и не по своей воле, но очень старательно) ржать по-лошадиному.
Я бы с радостью развлекался так с ней еще долго. Но придется отложить. На первый раз Дашке ощущений хватит с головой.
И так же внезапно, как швырнул ее в кресло, я поставил дурочку на пол и отпустил.
— Ладно, большишка, — подшлепнул я ее в сторону видика, — хорошего понемножку. Давай дальше смотреть. Пульт на видике, врубай.
Дашка растерялась. Как реагировать на то, что произошло, она не понимала. Малышка неуверенно улыбнулась, тут же нахмурилась, к глазам снова подкатили слезы, но сразу отхлынули.
— Дурак, — повторила воспитанница.
Я молниеносно схватил ее и снова поставил между колен.
— Что я тебе говорил? Что будет, если ты будешь грубить?
Девочка испуганно сжалась.
— Так, — сказал я, — сейчас получишь по заслугам.
Она всхлипнула.
— Ну вот что, — выдержав грозную паузу, продолжил я, — на первый раз тебя прощаю. Но больше не надейся, в следующий раз огребешь по полной.
— Дай одеться, — пробубнила тут же воспрянувшая духом глупышка.
— Ага, щас. Ты будешь выкобениваться, а я прямо вот сейчас все брошу и метнусь через весь город тебе тряпки привезти, — я помолчал и вдруг смилостивился, — черт с тобой, потом смотаюсь. Включай мульты.
Дашка машинально, как робот, пошла к видику, нажала воспроизведение, попятилась и шлепнулась на ковер. Она была совершенно обалдевшей.
С тем же одурелым видом, то и дело оглядываясь на меня через плечо, она посмотрела еще одну серию «Ну, погоди!». Наконец в глазах воспитанницы появилось осмысленное выражение. Значит, она благополучно переварила случившееся. Теперь можно было продолжать.
— Держи, — я протянул ей сок.
Девочка, ерзая попой, передвинулась ближе ко мне и хотела взять стакан. Но я выхватил ее с пола и усадил рядом с собой:
— Ты, конечно, малышка, но не до такой степени, чтобы все время по ковру голышом ползать. Посиди, как большая.
Воспитанница заверещала и заерзала, накрепко закрываясь руками. Но я ничего страшного не делал, просто прижимал к своему боку, крепко обняв одной рукой за плечико. И она замолчала.
Я поставил стакан на край столика перед девочкой.
— Не бери дурного в голову. Пей и отдыхай.
Скоро Дашка поверила, что я к ней не пристаю. И стала кайфовать, отхлебывая сок и зажевывая его конфетами, печеньем, вафлями, зефиром — на подносе хватало вкусняшек. После улицы она была готова беспрерывно жрать с утра до ночи. Я не смотрел на нее, чтобы не смущать.
— Спасибо, — счастливо вздохнула девчонка, умнения, подавления сопротивления и прочистки мозгов воспитанницы от ненужных сейчас мыслей. И бедолага вряд ли сможет сказать, что ей перепало слишком мало этого волшебного лекарства. Она завязывалась в узел и готова была вывернуться наизнанку, только чтобы прекратить эту сладкую пытку.
Для начала я поиграл с Дашкой так же, как в прошлый раз. Но сейчас можно было пойти немного дальше. Я схватил ту из ножек, которая молотила по воздуху ближе ко мне, и зажал ее у себя между колен. Потом, выждав удобный момент, поймал ближнюю ко мне ручку, завел ее между собой и спинкой кресла и заклинил там собой. И дал пациентке поплясать в этом положении.
Стало еще забавней. Теперь зафиксированная с одной стороны малышка от щекотки то валилась на спину, то как будто бы бросалась с размаху страстно обнимать меня.
Налюбовавшись этим пылким и страстным танцем, я прижал Дашу спиной к креслу, отвел последнюю свободную ручку девочки в сторону и придавил у локтя к креслу своей рукой. Примерно, бицепсом. Поэтому моя рука осталась почти свободной и продолжала щекотку воспитанницы.
А вот у дурочки оставалась свободной только одна нога. Дашка лежала на спине, вдавленная в кресло, и под зверской щекоткой делала что могла: изо всех сил мотала башкой и ужасно смешно дрыгала ногой в воздухе, точь-в-точь будто вихрем летит на велосипеде.
Закрываться девочке было нечем, а ножки в такой позе были широко разбросаны. Поэтому и писечка, и сисечки были аппетитно выставлены на мое обозрение.
— Так где это у нас там что-то выросло? — продолжая добродушно ворчать, я свободной рукой занялся девчачьими богатствами.
— Не надоо-у! — взвыла Дашуля.
— Куууть-куть-куть, — я медленно тянулся пальцами к ее «стыдным местечкам».
При этом вторая рука щекотала игрушку совсем легонько. Но когда невыносимо медленно подползающие пальцы добирались до ее письки или сиськи и теребили их, вторая рука намного усиливала щекотку. Дашенька взревывала от смеха и начинала подбрасывать попку и снова вминать ее в кресло. Выглядело умилительно: будто бы так весело заливается и трясется бедняга от того, что я лапаю ее.
Она и сама уже ничего не соображала и когда я бросил ее щекотать, но напоследок еще разок потормошил по промежности, Дашка так же завизжала и засучила свободной ногой, будто ее рвет на части от нечеловеческой щекотки.
Я отпустил подуставшую дурочку, назидательно поднял палец и важно сказал:
— То-то. Пациентка обследована. Ни сисек, ни писек, ни попок у нее не обнаружено. Диагноз — малышка.
— Сам ты малышка! Все у меня вырос!.. — возмущенно захрипела воспитанница, которая говорить еще толком не могла.
И сразу осеклась.
— Значит, я плохо искал? Повторим? — невинно спросил я, усаживая все еще дрожащую девчонку к себе на колени.
— Не-не-не-на-а-до! — заикаясь, крикнула она, скорчившись и обхватывая себя руками.
— Не надо, так не надо, — покладисто ответил я. — И кто же ты у нас — малышка или большишка?
— Я не малыш… какая я тебе большиш… я… я, — забормотала Дашка. Посмотрела, как ползут по ней мои руки, готовые хоть сейчас продолжить щекотку. Очень тяжело вздохнула и опустила голову. — Ма-ма-алышка, — выдавила она из себя.
— Ну вот и молодчинка! — похвалил я, ласково похлопывая по попке свою игрушку. — Значит, у тебя пока ничего не выросло, правильно?
Повисла пауза. Потом девочка решилась.
— Правильно, — покорно ответила бедолага.
— Молодец! Хвалю за честность! — нахально чмокнул я ее щечку. — Что хорошего быть большой? Куда лучше маленькой. Все о тебе заботятся. Все с тобой нянчатся. Хорошо ведь, а?
— Нет, — прошептала воспитанница, вешая нос. — Не хорошо…
— Раз ничего не выросло, значит, и прятать нечего, — не обращая внимания, продолжал я, разнимая ее ручки. — Или все-таки выросло и ты от меня скрываешь?
Дашка в первый момент изо всех сил пыталась оставить руки на месте. Но как только сообразила, что тогда прямо сейчас ее ждет новый круг ржачной пытки, расслабилась и послушно дала мне опустить ее ручки.
— Не грусти, — ободряще гладя свою игрушку по головке. — Мы будем часто-часто проверять, что там у тебя где. И как только вырастет, мы это тут же увидим. Ага?
Дашулька очень долго молчала. Потом ее руки поползли на старые места, чтобы снова спрятать все от меня. Остановились. Расслабленно упали вдоль туловища. Девочка чуть хихикнула, посмотрела мне прямо в глаза и кивнула.
— Ага, — почти весело отозвалась она.
— Дашенька, — я сгреб ее в охапку и сильно прижал к себе. — Ты просто замечательный ребенок. И я тебя уже люблю.
Дашкино лицо прижалось к моей рубашке. Я чмокнул ее в макушку и сказал:
— А знаешь, что еще?
— Что? — воспитанница подняла голову. На меня уставились любопытные глазища. На носу у девочки четко отпечаталась пуговица.
— Мы с тобой сожрали пломбир, но в морозилке нас ждет шикарный торт из мороженого. Просто пальчики оближешь. Найдется местечко? Что скажете, ваше королевское величество? — щелкнул я ее по животику.
— Наше величество подумает, — важно ответила чудесная малышка, но не выдержала и заржала.
— Вперед! — стряхнул я ее с колен на пол.
По дороге на кухню я приостановился.
— А к торту сварю-ка я какао, вытащим «Байкал», по сусекам поскребем, по амбарам пометем. И отметим как следует твое новоселье.
Подхватил Дашеньку на руки. Она смотрела не отрываясь. Молча. Испытующе.
Я утонул в этих глазах. Очень серьезно, будто давая клятву и ей, и себе, медленно начал:
— Хватит тебе бродяжничать. Дашуля, я очень хочу, чтобы этот дом стал твоим. И чтобы тебе тут было хорошо. Очень хорошо. Живи тут. Долго. Всегда.
Я отвел глаза, потому что к горлу вдруг подкатил комок. Посмотрел в зеркало. Девочка сидела попой на моей согнутой руке, и попка в этом месте смялась, сморщилась, будто она улыбается мне.
Я судорожно прижал к себе малышку, потерся щекой о ее волосы. Горло отпустило. Чуть отодвинул свое сокровище, чтобы снова заглянуть ей в глаза. На них набухали слезы.
И, наконец, Дашка обхватила меня за шею и разрыдалась.
— Спасибо, — шепнула она мне прямо в ухо и раскисла окончательно.
Голенькая девочка обвила меня, как столб, и ручками, и ножками. Лапай сколько влезет!
Но мне сейчас совершенно не хотелось ее лапать. Я укачивал бедолагу, целовал в лоб, в щеку, в зареванный глаз, — куда придется, — и повторял:
— Все-все-все, уже все хорошо, ты уже дома, ты уже со мной.
А в ответ в ее серых глазищах все сильней и сильней разгорался синий свет, как в летний полдень светится чистое небо…
Почти весь остаток вечера Дашка провела у меня на руках. Так ела, смотрела видик, счастливо хохотала, когда я тормошил, щекотал и шутливо шлепал ее.
Перед сном я выкупал свою воспитанницу. На этот раз — сам. В процессе, якобы, обнаружил прыщи, опрелости и другие страшные вещи, которые срочно нужно было начать лечить.
Поэтому я оставил девочку поплавать, а сам все подготовил. Из гардеробной были вытащены нужные вещи. И после ванны глупышку ждал застеленный стол, где я с ней развлекался на первый раз минут десять. Под маркой смазывания я впервые так нахально налапался дурочку, так хорошо разглядел все ее секретные места. Мне даже удалось слегка возбудить свою игрушку.
Потом мы переехали в постель. И сразу уснули. Так мы устали за этот буйный день.