возвращаясь от Ирины, купил в киоске совершенно ненужную книжку, «Тайны Тибета», за сто рублей; вяло перелистывал её в вагоне, глядя сквозь текст. дома жена посмотрела обложку и покрутила пальцем у виска.
кое-что изменилось. Ирина Петровна по-прежнему царила у меня в голове, но несвязанные с ней вещи: работа, быт, люди на улице, новости в телевизоре, запах в подъезде — теперь получали качественно другую реакцию и оценку; не могли больше проникать в меня так глубоко, чтобы вызывать во мне сколь-нибудь заметное беспокойство; словно бы всё моё восприятие не притупилось, но случалось теперь под совершенно другим углом. я перестал бояться красивых, эффектных женщин; не потому, что вдруг посчитал себя способным заинтересовывать их, просто они потеряли умение ввергать меня в состояние панического ужаса и невозможности связно мыслить; и наоборот, женщины, на которых большинство мужчин смотрело бы равнодушно, являли мне незамеченные до этого черты и штрихи, казавшиеся теперь невероятно привлекательными;
как-будто жаркими, жадными губами Ирины Петровны мне был передан яд, наделивший меня и болезнью, и новой способностью; и сама природа подсказывала мне скрытые проходы и повороты в запутанном лабиринте взаимодействий с противоположным полом. в понедельник, в коридоре я позволил себе заглянуть в вырез блузки у чемпионки по мужскому интересу из бухгалтерии, а потом выдержал её взгляд, а после ещё и взгляд её собеседника; оба отводили глаза первыми.
очередного четверга я дождался ровно, без дрожи; как приятно спокойно, размеренно осознавать наступление дня, в котором ты получишь гарантированную порцию удовольствия! и номер Ирины Петровны я набирал без мандража и суеты, словно звонил партнёру по делам, или коллеге, и если она не ответит, то у меня в запасе ещё десяток других номеров, по которым мне предоставят требуемое; то, что я хочу. но она ответила.
«Сергей, здравствуйте!.. очень рада,» — всё-таки есть у неё в голосе что-то такое; сразу веришь, что действительно рада, и хочется себя винить, если сомневаешься, не её; — «конечно.. я вас жду.. давайте к двенадцати.. нет,» — мысленно, я запускаю ей руку под домашний костюм, глажу под пёстрыми цветами тёплый живот, натыкаюсь на дынные, прыгающие в свободной тунике груди; надо ещё двигать рукой надо так, чтобы задевать соски, и сначала они совсем мягкие, а потом твердеют, и просятся в рот, потому что смыкать зубы на мягких немного боязно; и ещё обязательно потрогать её *там *, накрыть ладонью лобок, чувствовать, как пружинят чёрные завитки, лохматить их кончиками пальцев, перебирать, скрести, корябать, потянуть, пощипать за волосики, всунуть руку между ляжками, чтобы ей было немного щекотно, а потом наткнуться выше на совсем мягкое, горячее, чтобы заскользило под пальцами, и ласкать её, нежно и долго; застыть рядом с ней, только водить рукой по её нижним губам, и смотреть, как через её лицо проходят целые эпохи; ну зачем она связывает мне руки? всё равно; скорее бы добраться к тебе, — «я уже выхожу.»
никогда не думал, что Дмитровская будет для меня столь желанной станцией; такая грязь вокруг, и этот рынок, и люди с электрички, и нелепый мост, но вот впереди вырастает знакомая башня, и мир вокруг преображается, словно подтверждая, что самое сокровенное надо прятать в гуще суеты. Ирина Петровна по обыкновению, встречает меня за приоткрытой дверью, ух ты! сегодня в рубашке, в клетку, и джинсах, и волосы распущены, как же ей хорошо так! сразу захотелось сходить с ней куда-нибудь, просто поговорить, о чём угодно, заслужить хотя бы каплю её интереса, — «здравствуйте..»; Ирина Петровна не теряет мой вмиг ставшим растерянный взгляд, улыбается, — «извините, я в рабочем сегодня, по хозяйству..» — она машет рукой на ряд больших, сине-зелёных бумажных мешков, занявших коридор, — «перед вами только привезли, у них сегодня дешевле доставка»; я раздеваюсь, и вопросительно поглядываю на мешки, — «это наполнитель, кошачий,» — Ирину Петровну явно радует мой озадаченный вид, — «глиняный.. нейтральный запах, очень экологично.. вы кошку ищете?» — смеётся буквально в голос; я действительно начинаю озираться, — «ох, Сергей.. вы про золотой дождь слышали?» — я краснею и мычу что-то несвязное;
Ирина Петровна разворачивается на босых ступнях в направлении кухни, — «не волнуйтесь, у нас с вами на сегодня другая программа.. давайте быстро к чаю.» я прохожу за стол с горящим лицом, мой ум занят единственной мыслью. Ирина Петровна засыпает короб в комнате кошачьим наполнителем, и ссыт с борта на своих гостей.
за чаем её первые несколько реплик я пропускаю, машинально кивая; хорошо, что это не вопросы, — «..вот, и поэтому вам надо приучить себя к мысли, что секс это для двоих, и важно складывать себя в процессе со вторым, а вы скорее вычитаете.. у вас в сексе участвуют другие двое, вы и ваше желание, эго и либидо.. а добиться всего можно, думая о партнёре, прежде всего.. потому что вся эта тайна, жизни, любви, творится вдвоём.. и божественное в сексе можно найти только вместе.. вы маструбируете, наверное, постоянно?»; я спохватываюсь, и перестаю кивать, — «нет, больше нет.. как с вами познакомился, стало неинтересно,» — Ирина Петровна внимательно смотрит на меня, — «замечательно.. тут вы молодец..
потому что, маструбируя, вы растрачиваете напрасно то, что природа предоставила вам как средство удивительного общения, чтобы вы могли обогащать другого человека, дополнять его.. не ухмыляйтесь пожалуйста, я сейчас не про вашу сперму говорю, а про энергию,» — я пытаюсь прогнать с лица идиотскую улыбку, — «люди сотни лет работали, чтобы техники управления этими энергиями сформулировать и закрепить, а вы.. как нерадивый студент, голова только одним занята, скорее бы кончить,» — мне и правда становится неловко, я опять краснею, — «..и руки я вам завязываю, чтобы ваше сознание в сексе изменить, переломить, чтобы вы мыслить по-другому начали.. потому что энергии в теле заключаются, а секс происходит в голове..»; я вдруг начинаю грустить;
Ирина Петровна кажется мне такой разумной, такой интересной; мне так жаль, что я не знал её раньше; я завидую Олегу, он видел, как она взрослела, какой она была в двадцать, и в тридцать, знает, какой у неё дом, семья; я смотрю на Ирину Петровну преданными глазами, — «ну ладно.. не расстраивайтесь, всё можно преодолеть, всему научиться, надо только работать, над собой.. допивайте скорее, и в душ»; я проглатываю обжигающий чай, и спешу выйти из-за стола.
со знакомым полотенцем на бёдрах, я прохожу через нитяной занавес, в желанную комнату; сегодня в ней свежо, почти прохладно, и звучит по-другому: шелест или лязг, журчит, как мелкие шестерёнки, но это не механизм, потому что есть мелодия; кажется, это называется ситар; и ещё как-будто часы с боем сошли с ума; музыка подошла бы к безумному чаепитию в Алисе. Ирина Петровна в одной рубашке, сидит на полу, поджав ноги, возле пустого короба; глаза её прикрыты, руки соединены каким-то специальным, очевидно, для медитации, образом; я прохожу к ней, любуясь округлостями её коленей, видными из-под рубашки, пытаюсь заглянуть в расстёгнутый воротник; она открывает глаза, — «Сергей,» — я вздрагиваю, и опять краснею, — «..сегодня будем учиться счёту. у вас с арифметикой хорошо?»; я принимаю глуповатый вид, — «вроде, этим зарабатываю»; Ирина Петровна благосклонно улыбается, — «тогда у вас всё получится,» — она поднимается, подбирает ленту из вороха своих аксессуаров возле подушек, и заходит за меня; я покорно отвожу назад руки, пытаюсь острить — «мне будет проще, если пальцы загибать, а так их видно плохо» — опустив глаза, я разглядываю ступни Ирины Петровны, пока она связывает мои запястья и дышит мне в спину, — «ничего, мы будем считать до десяти, моих вам будет достаточно,» — стянутое с меня полотенце широким взмахом отправляется за дальний угол короба;
Ирина Петровна прижимается ко мне сзади, сначала гладит по бёдрам, потом запускает руки мне в пах, и начинает знакомо мять яички и поднимающийся член, — «как неделя прошла, Сергей?.. скучали по мне?» — она говорит заметно тише, и ниже тоном, я вспоминаю вкус её рта при поцелуе, выдыхаемый ею запах, заставляю себя не пытаться шарить у неё под рубашкой; мне кажется, она это оценивает. яички и член на минуту оставлены в покое, Ирина Петровна возвращается к коробу, расстёгивая оставшиеся пуговицы на рубашке, другой рукой увлекая меня вслед, — «пойдёмте, Сергей.. сейчас посмотрим, как вы меня хотите.. помните, в
ы говорили? думаете, я забыла?», — я нервно сглатываю; наблюдаю, как Ирина Петровна перекладывает пуфик внутрь короба и подбирает несколько подушек; она права, не будь мои руки связаны, я бы надрачивал сейчас на её прыгающие груди и играющие ягодицы; как же она хороша! просто чудо; как богиня, грозная, статная..
стоя со связанными руками, с подрагивающим членом, я покорно жду, пока Ирина Петровна закончит приготовления; она делает всё торжественно, почти величественно, словно демонстрируя мне мою же обречённость; размеренность и неторопливость её движений заводят ещё больше; эта женщина сейчас впустит меня в себя, и неизбежность, неотвратимость предстоящего соития заставляют мой член буквально деревенеть; во рту становится сухо, сладко щемит над яичками, кружится голова..
Ирина Петровна садится на борт, лицом ко мне, делает призывный жест, — «давайте, Сергей.. только прежде послушайте меня внимательно,» — я стараюсь дышать ровнее, моё сердце скачет, как после пробежки вверх по лестнице, — «не надо накидываться на меня.. старайтесь двигаться во мне плавно, без рывков, чтобы почувствовать партнёра.. я всё равно буду вами командовать.. делать будем так: я считаю до десяти, на каждый счёт вы проникаете в меня, неглубоко, буквально на пару сантиметров.. но на пятый и девятый раз это должно быть глубже, почти до конца.. на десятый вы выходите, полностью, затем повторяем.. запомнили?» — я трясу головой, стараюсь унять дрожь;
Ирину Петровну явно забавляет мой вид, она улыбается, — «увидите, ничего сложного.. я вам буду подсказывать.. ну, давайте,» — она поднимает и широко разводит ноги в стороны, откидывается спиной на пуфик, поправляет подушку под головой; я размазываю взгляд по её фигуре, по её грудям, шее, животу и ляжкам; и как козлик, как пан перед нимфой, сгибаю ноги в коленях, коротко переступая, подхожу вплотную, почти упираюсь в деревянный борт;
Ирина Петровна перехватывает мой качающийся член, утыкает его себе во влажную черноту лобка, проводит несколько раз кончиком по губкам, у неё совсем уже мокро; а потом заталкивает, вкладывает в себя, ооооо, господиии, как хорошо; меня всего обжигает, словно её жар прошёл, пробежал вдоль всей спины, и прогладил меня изнутри черепа, я закатыв выходим, Сергей,» — я дышу, как конь после скачки, открытый рот мало помогает, только усиливает сопение; и эти часы ещё долбят по ушам, как можно слушать такое; позволяю себе посмотреть ей в глаза, чтобы она поняла, что я сейчас пережил; на удивление,
Ирина Петровна смотрит с лаской и нежностью, неужели её тронул неумелый секс со мной, я не смею надеяться, — «не задерживаемся, Сергей, продолжили.. рааз..»; это пытка, истязание, но самое восхитительное, что только может быть; — «два.. три..» — сейчас будет пять, особенно хорошо, другие тоже хорошо, но пять и девять меня с ума сводят; оооо, я прям таю весь на пять и девять , можно мне больше ничего в жизни, только чтобы иногда приходили пять и девять, оооо, — «десять, выходим,» — с меня пот капает, кажется; по ногам точно течёт, мне бы надо попить, но стыдно просить, и глупо; обещаю, ничего в жизни у тебя никогда не попрошу, — «продолжаем, иии раааз.. два,» — я понял, кажется; она дышит особенным образом, это специальная техника, которую, оооо, пять, для обмена этими энергиями, даосские монахи, или кто они там, ооооо, девять, придумали — «десять, выходим,» — блять, у меня ноги дрожат, слабак, не вздумай признаться, что за монахи, которые так трахаются, и мясо ещё, надо спросить, — «продолжаем, Сергей.. рааз,» — я не знаю, кто она, я хочу быть с ней, мне всё-равно, как.. кончить в неё, и стать эмбрионом у неё в животе.. пять.. можно как-нибудь сделать, чтобы раствориться в ней? хочу умереть, и как Каспер.. девять.. только бы рядом, — «десять, выходим!», — у меня лоб в испарине, и наверняка, жалкий вид, она понимает, — «Сергей, вы молодец.. сейчас будет полегче,» — у неё глаза всё-таки блестят; надеюсь, хоть немного ей понравилось.
она отрывает спину от пуфика, садится, привлекает меня к себе руками, разворачивает спиной; колдовская комната пляшет у меня перед глазами, ноги подгибаются, я с трудом стою. Ирина Петровна распутывает мне руки, — «так.. пойдёмте, на тот край,» — мы обходим короб, я слушаю, как топочут её босые ноги по деревянному полу; сейчас не может быть звуков прекраснее, даже бой часов и ситары глохнут под ними; мы оказываемся рядом с полотенцем и рубашкой, она отшвыривает их ногой в сторону, я гадаю, может ли это говорить о том, что она достаточно возбуждена; мне бы очень этого хотелось; — «Сергей, ложитесь.. да, вот так, вдоль.. руки вниз, воот,» — я сначала сажусь верхом на борт, потом откидываю спину на подложенные ею подушки; она торопливо привязывает мои руки по сторонам борта, к прикрученным внизу кожаным петлям ремней; я задеваю ногами такие же, впереди; она читает мой вопросительный взгляд,
— «да, это для ног, тоже.. не пугайтесь, ноги я ваши не трону.. голову повыше, воот..», — подкладывает мне ещё одну подушку, — «удобно? вы же любите смотреть,» — я смотрю, как она присаживается сбоку, у моего члена, он весь в её густой смазке; она, словно прося прощения, легонько подрачивает его, быстро возвращая меня в поток сладкой истомы; — «ну-ка, Серёжа.. собрались, ещё на разик»; убедившись, что лицо у меня стало моляще-томящимся, и со мной можно делать всё, что угодно, Ирина Петровна залезает на борт, между моих разведённых бёдер, спиной ко мне; приседает, совсем низко, я вижу набухшую плоть её губ в спутанных, намокших завитках между ляжками, а выше, в россыпи чёрных, редких волосиков, пуговку ануса; вот куда я хочу языком, и ещё в подмышки, узнать настоящий запах, вкус её тела; ступни её стоят вплотную друг к другу, она топчется, подвигается так на меня, контролируя расстояние отведёнными назад руками; наклоняется вперёд, как пловчиха в низком старте на тумбе,
и опускается на мой конец. я, забыв все инструкции, подаюсь навстречу, лишь бы войти поскорее, засадить ей поглубже; секундная возня с членом, она поправляет себе рукой, ааааах, это не эхо! она тоже подала голос; не так, как я, но хоть выдохнула со звуком, блять, как я рад, у меня второе дыхание от одного этого открылось, второе стояние, оооо, она задвигалась, неглубоко и нечасто, с краю, самым краешком, так не слишком обжигает, всё равно здорово; ну, только не размякнуть, дать ей доделать всё, как она хочет; господи, как её попа качается надо мной, и спина; она так безумно хороша; нееет, только не кончать сейчас, надо дышать, глубоко, уфф..
Ирина Петровна трахается на мне, с моим членом, трахает меня, трахается мною, это восхитительно, ииииии, нет, нет, нет, не сейчас, ах, ах, ах, господи, что? она охает, это волшебно, я хочу это слышать постоянно, оооо, она стала глубже садиться, нууу всёооо, я так долго не продержусь, ну пожалуйста, ещё немножечко..
Ирина Петровна двигается надо мной, уверенно, настойчиво, явно получает удовольствие; каждый взмах её ягодиц закидывает меня в стратосферу наслаждения, комната встаёт вверх дном, перед глазами пляшет её спина, мелькают ляжки, крепкие икры, лодыжки; я стараюсь иногда смотреть в сторону, потому что иначе качающийся маятник её зада в момент затолкает меня на вершину оргазма; нужно отвлечься от неё, не думать о ней, но это невозможно; не я, а она заполняет меня, всю мою голову, вторгается в сознание; я думаю ею, говорю ею; я дышу ею, пью и ем её; она на мне и подо мной, она во мне..
что-то меняется, она укорачивает взмахи, стала садиться совсем мелко; и спина ниже, наклонилась сильнее, как-то сжалась вся; теперь затихла, это не оргазм? вот, задвигалась, ещё ближе, на меня, зачем? было же хорошо, устала? мне кажется, у неё спазм, так сжимает меня у себя внутри, это очень здорово, но что с ней? попа выставлена, ягодицы напрягаются, может, ноги сводит? анус играет, как-то выпячивается, как-будто что-то происходит под ним, и я чувствую членом тоже, мне не кажется, там движение.. ах.. это она охнула, еле слышно; вот ещё раз, родная, что с тобой?.. пффт.. это что? это из её жопы; она бздит? блять, у неё сфинктер раскрывается, она заёрзала, оооо, нееет, чтооо? ДА ОНА СРЁТ! дааа, у неё говно лезет, я даже хуем чувствую, как она тужится, даааа, блять аааа ОХУЕТЬ она гадит мне на живот..
замерев, и кажется, прекратив даже дышать, не моргая, я смотрю, как из жопы Ирины Петровны на меня выходят толстые, крепкие колбасы её кала; такие же уверенные, как и она сама; сначала одна, эта надламывается на изъяне; теперь вторая, эта чуть выгибается, словно живая; выйдя со звуком, как-будто рядом кто-то глотает, они укладываются друг за другом на моём животе, от впадины пупка до волос на лобке; я ощущаю их тепло и вес; они толще моего торчащего из её влагалища члена; за ними выпадает маленький, мягкий, блестящий хвостик, словно запятая; и всё, сфинктер сокращается ещё пару раз, будто пытаясь сделать прощальный поцелуй, и окончательно закрывается; я чувствую членом у неё внутри, как схлынула волна напряжения, Ирина Петровна расслабилась; воздух наполнен кисловато-сладким, болотно-животным, вздорным, возмутительным запахом её испражнений, и я им наслаждаюсь; в этой женщине всё прекрасно, даже стул.
Ирина Петровна, видимо, перевела дух, и снова задвигалась; совсем вовремя, я не представлял, что мне делать и говорить. теперь она прогоняет меня через свою вагину в два раза быстрее, на всю длину, несколько раз тронув краешком попы колбаски за моим членом; мне кажется, я вижу, как на её ягодицах остаются едва заметные следы. пережитое не успевает уложиться у меня в голове, выталкиваемое новыми, требовательными волнами наслаждения, нагоняемыми на меня её качающимся задом; я не уверен, что мне делает приятнее: её обжигающее нутро, обхватывающее мой член, или тепло её кала у меня на животе; я разглядываю его, и пытаюсь надышаться им, задержать в лёгких его запах. метание между двумя этими процессами лишает меня последних сил, я не просто не сопротивляюсь надвигающемуся оргазму;
теперь я приветствую его, как избавление; и даже не предупреждаю Ирину, что сейчас кончу в неё; просто начинаю лить горячую сперму ей внутрь; мне кажется, мой поток опаляет её там; это она издаёт первый звук, короткое ах, и запустив руку мне в промежность, начинает массировать яички; делает это нежно, как знак согласия и примирения, словно подтверждая, что она принимает моё решение; я беззвучно дёргаюсь под ней, наполняя её своим семенем из пульсирующего члена; она, с тихими ахами, продолжает насаживать себя на него, пока он сохраняет хоть какую-то твёрдость..
остановилась; я вообще без сил и движения, тяжело даже просто двигать глазами. Ирина Петровна приподнимается, выпускает меня из себя; я покорно ожидаю, когда она отвяжет мои руки; но она не шевелится, застыла, ждёт чего-то. потом наклоняется сильнее вперёд, поднимает попу; смотрит из-под себя, чуть разведя ноги, я вижу её глаза и качающиеся, опрокинутые пряди волос между коленями; ожидание заканчивается её выдохом, и одновременно моим вздохом восхищения — из её сочной, натруженной щели выпадает первая порция семени, смешанного со смазкой; тянется, ложится на колбаски её кала, покрывает их; следом ещё и ещё; сколько же я в неё напускал; местами густая, вываливается шматками; местами жидкая, вытекает, как подливка; я не знаю, увижу ли я что-нибудь более волнующее в своей жизни. потужившись немного (я вижу, как напрягается её промежность),
Ирина Петровна, наконец, слезает с борта, разминает затёкшие ноги, выгибает спину, поглядывает на меня, — «Сергей, вы не волнуйтесь, я сейчас уберу всё, и вас освобожу.. испугались, наверное?»; я смотрю на неё с обожанием, делаю отрицательный жест головой; Ирина Петровна укладывает рукой растрёпанные волосы — «зато у нас свой маленький Тибет.. вы же мечтали побывать?»; я терпеливо жду расшифровки, — «ну вот же, видите..» — она указывает на кучу своего кала на моём животе, — «это горные хребты, под снежными шапками, совсем как Гималаи,» — торжествующе смотрит на меня, довольная своей шуткой; я понимающе улыбаюсь, и отворачиваюсь. если спросить меня, можно ли умереть, и обнаружить себя в раю, с говном и спермой на животе, я готов дать утвердительный ответ.