Глава 13. Тетрадь Лены

Копирование и распространение
без разрешения автора запрещено!
Глава 13.
     Тетрадь Лены     Зима вступает в свои права.
     — Одень теплое, — мать задолбала меня этими панталонами.
     Знала бы она, что уже с прошлого года, мы, девчонки, которых заставляют одевать это жуткое одеяние, все дружно делаем одно и тоже. Дома мы натягиваем на себя этот ужас, а перед входом в школу шмыгаем в туалет, который расположен на улице, рядом со школой и там снимаем с себя это и суем в пакет или в сумку. Весь день в школе мы ходим, как люди. Если где и взметнется короткое платье, то все классно, ножки в чулочках, а выше сплошная тайна.
     А панталоны мы одеваем снова в том же вонючем туалете. Пацаны называют его сортир, и правильно. После занятий никто, наверное, не может понять, чего это мы топчемся у этого сооружения. Ведь внутри школы есть более цивильное место аналогичного назначения. Главное в этом деле, не забыть одеть, идя домой.
     Новый год на носу. А тетрадь-то отдавать надо! Перечитаем-ка. Однако!
     Бурную жизнь я прожила. Пусть завидуют, кто жил иначе. Но как это можно читать при всех? Это немыслимо.
     Так и скажу Наташке.
     И еще.
     Радость у меня великая. Чуть не забыла. Я по этому поводу приготовила речь.
     Господа и товарищи! Воспитанницы благородных пансионов и обитательницы домов терпимости! Пионерки и комсомолки! Христианки и католички! Буддистки и иудеи! Принцессы и нищенки! Женщины-космонавтки! Русские и не очень!
     К вам обращаюсь я!
     Какой праздник самый лучший, самый долгожданный?
     Новый год? Нет!
     Пасха? Нет!
     Первое мая? Нет!
     Рождество? Нет!
     День рождения? Нет!
     День независимости? Нет!
     Восьмое марта? Ближе.
     Что же тогда?
     Женский праздник.
     Настоящий женский праздник — это когда ты думаешь, что залетела, а потом оказывается, что — нет. Мужикам этого не понять. У них нет такого чудесного праздника. У-у! Мерзкие твари. Да чтоб я после этого допустила кого-нибудь из вас к себе без презерватива? Дулечки! Вот вам, вот вам! По два сразу будете надевать, кобели проклятые!
     У меня сегодня праздник. Настроение чудесное. Оказывается, солнце все еще светит. Даже странно, вчера его не было, и небо было абсолютно черным. Тут физик давеча повествовал нам про абсолютно черное тело, я мало что поняла и когда настала пора задавать глупые вопросы, я подняла лапу и спросила что-то такое, что он, бедолага, вздохнул и велел остаться после уроков мне и Семиной. У нее пара в тетради по задачкам, а я не усвоила материал.
     С Семиной физик управился быстро. Она кое-как решила пару задач, и он поставил ей трояк. Заодно, "чтоб не скучала" дал десяток задач на дом.
     — Я тебя подожду? — спросила она, одевая пуховый платок.
     — Не надо, я сегодня иду к бабушке, — ответила я. И она упорхнула.
     Я соврала ей. Нарочно.
     — Ну что, Минкина, почему ты стараешься срывать мои уроки?
     Я ожидала любого вопроса, но не этого. Вообще, взрослые умеют задавать такие, совершенно идиотские вопросы. Самый известный из них "почему ты балуешься"? Ну, что на него можно ответить? Вопрос физика был из той же серии. Но он ждал ответа.
     — Я не стараюсь, — начала я.
     — Ты вредишь мне.
     — Я не… — нужный глагол не получался. "Врежу" или "вредю"? Я молчала.
     — Ты все время хихикаешь, задаешь глупые вопросы.
     — Я не все понимаю, поэтому спрашиваю.
     — Все ты понимаешь. Вместо того, чтобы помогать мне, быть другом учителя…
     Ого! "Друг учителя" — это что-то новое. Это мы еще не проходили.
     — Ты вместо этого постоянно ехидничаешь и смущаешь меня.
     Смущаю? Вот это да! Эту тему надо развивать!
     — Как это я Вас смущаю? — спрашиваю я голосом овечки первого месяца жизни.
     — Не мне тебе рассказывать — как! Почему ты балуешься?
     Здравствуй, детство мое золотое! Только что вспоминала такой вопрос.
     — Я не балуюсь. Не сердитесь на меня.
     — Чтобы такого больше не было.
     Он строг. Мы сидим рядом за его столом. За окном уже совсем стемнело. Мы учимся во вторую смену до пяти-шести часов вечера, а тут еще пришлось задержаться.
     — Ладно, вот тебе три задачки на дом, — он внезапно добреет.
     Он поворачивается, берет пару листиков и дает мне. При этом его колено слегка упирается в мое бедро. Я кладу тетради и учебник в сумку, принимаю исходное положение, мы снова сидим, как в самом начале, вот только его колено так и остается прижато к моей ноге.
     Я не отодвигаюсь.
     — Ну, что, пора заканчивать? — спрашивает он.
     Не знаю, вроде только начали. Это я думаю про себя.
     — Да, уже темно на улице, — а так я отвечаю ему.
     — Ты где живешь?
     — Возле курортной поликлиники.
     — Мне по пути, давай, я проведу тебя.
     Меня не проведешь, думаю я. Знаю, что он живет совершенно в другом конце городка, у штаба погранотряда. Это хорошо, что он меня проводит. Волнительно и интересно. Мы выходим из опустевшей школы. Сторожиха, запирает за нами двери и ворчит, что мы так поздно. Мы идем по зимней улице. Что-то падает с неба не то дождь, не то снег. Одно слово — осадки. Физик рассказывает про институт, где он заочно учится, про брата, который работает на Байконуре, и мне кажется, что я знаю его давно-давно. Мне хочется взять его под руку, но я понимаю, нельзя.
     Пока нельзя.
     Тетрадь Миши
     Сбылась мечта идиота! Мы купили автомобиль. У отца права уже были, а меня он стал обучать сам. Уже вторую неделю нет в моей жизни другой радости, кроме как вертеть на пустыре баранку. От этого я и в тетрадь стал писать реже. С другой стороны, если вдуматься, что делать с тетрадью? Отдавать Наташке, как договаривались? Да нет, какие могут быть коллективные читки? Это исключено. Я такого понаписал. Пожалуй, тетрадь я ей отдам, но при условии, что читать никто ничего не будет. Разве что она сама. Ведь здесь в основном все о нас с нею. И пусть она сама решает, что с делать с этими записями.
     На личном фронте пока без перемен. Хотя я все чаще задаю себе вопрос, чего это я зациклился на Кате. Вон, сколько красивых девушек. В параллельном одни красавицы, в десятом есть достойные кадры. Наверное, вообще, лучше больше не якшаться с одноклассницами. Проблем меньше. Теперь я буду ездить на машине, а потому мои потенциальные возможности по части зафаловывания девочек будут неизмеримо выше. Пока я езжу без прав, украдкой, но для того, чтоб мотнуть в дюны, на берег моря, права не нужны. Машина не бог весть какая — четыреста седьмой "Москвич", но это все же автомобиль, а не мотоцикл или велосипед.
     Странное дело, Наташка-то моя ходит с Игорем. Вот уж не ожидал. Тоже мне, кореш называется. Хотя, конечно, она ведь теперь свободна. Темп сближения, я смотрю, они взяли бодрый. Игорь тут как-то подошел ко мне и сначала долго мялся, а потом спрашивает, не продам ли я ему пачку презервативов. Продам, отчего не удружить товарищу. Завтра принесу, пообещал я, хотя мог бы отдать сразу, они были у меня в сумке. Дома я вынул пачку, положил на стол и долго смотрел на нее. Меня мучил великий искус. Я достал швейную иголку, меня так и подмывало сделать маленький прокол в центре пакетика. А потом разгладить след ногтем. То-то будет, если Наташа затяжелеет от Игорька! Я долго смотрел на пакетик и вертел в руке иголку.
     Вообще я для себя выработал принцип действий на случай, если я в чем-то сомневаюсь. Способ прост. Делюсь бесплатно. Представим, меня одолевают сомнения, я не знаю, какое решение принять. Тогда я напрягаю волю и внушаю себе, что я решение уже принял и, как, например, в данном случае, презерватив проколол. Теперь я анализирую свои ощущения, но с учетом того, что дело уже якобы сделано. И я чувствую горечь, стыд. Зачем я это сделал?
     Вот и прекрасно.
     Теперь я знаю, что хотел поступить неправильно. И принимаю альтернативное решение. И его я, на всякий случай, прогоняю по своей схеме. Способ очень хорош, рекомендую. Главное, суметь внушить себе, что какой-то из вариантов уже реализован. Это сложнее всего. Но после некоторой тренировки все будет получаться. Дарю идею.
     Только в этот раз я почему-то поступил против своей идеи. Я взял и проколол всю пачку. Да так, что кончик иголки выскочил с другой стороны. А потом, как и планировал, загладил прокол ногтем. Нет, на взгляд ничего не определишь. Но оба изделия были проколоты в самом важном месте. Это точно. Но Игорь об этом не узнает.
     Не будет же он их надувать перед использованием!
     А вот Наташа может узнать. На приеме у гинеколога!
     Я отдал Игорю пакетик, он стал совать мне гривенник, я оттолкнул его руку.
     — Бери, бери, просто так, зачем мне твои деньги. Удачи тебе.
     Меня распирало от собственного великодушия.
     А еще было какое-то холодное чувство мести к Наташке.
     А что? Вдруг им повезет? И она не залетит. Проверка судьбы.
     И еще интересно. Что случится прежде — они используют мой подарок или она прочтет мои записи? Представляю ее физиономию, если будет сначала презерватив, потом тетрадь. Ну, а если наоборот, тогда все сведем к шутке и, значит, провидение на их стороне.
     Не покупайте презервативы у случайных лиц! Аксиома.
     В школе затеяли ставить к Новому году пьесу. Во время генеральной репетиции я, оттарабанив свою роль, зашел за кулисы. Всюду сновала возбужденная детвора, я вышел в дальний угол сцены. У портьеры стояла немка и смотрела в щелочку. Рядом никого не было. Я неслышно подошел сзади. Близко-близко.
     — Гутен так, — прошептал я.
     — Здравствуй, Осипов, — ответила она, искоса взглянув на меня.
     Я придвинулся еще ближе, сделав вид, что хочу тоже посмотреть на сцену. И я прижался к ней. Она не отодвинулась. Я чувствовал запах ее духов, я был выше ростом и носом почти касался ее волос. Я понимал, один неверный жест и вся идиллия разрушится. Правая рука Ларисы лежала на деревянном перильце.
     — Какой у Вас красивый браслет, — прошептал я и совершил немыслимое.
     Я протянул руку и тронул ее браслет, и словно электричество пробежало между нами. Я слегка погладил ее руку, от браслета вверх, к локтю. Она повернула ко мне голову и сказала:
     — Брат прислал, он в Германии служит, — и улыбнулась.
     — Вы сегодня такая красивая, — ладонью я все еще придерживал ее локоть.
     — Спасибо за комплимент, Осипов.
     — Это не комплимент.
     — А что?
     — Вот что, — и я коснулся губами ее щеки.
     С большой натяжкой это можно было назвать поцелуем.
     — Это что, с Новым годом, что ли? — она удивленно подняла брови.
     — Да, с Новым годом, с Новым годом, — я ухватился за эту спасительную ложь.
     — Тогда прощаю, — она погрозила мне пальчиком.
     Мои пальцы по-прежнему лежали на ее руке. Я смотрел на холмики ее груди и мне мучительно хотелось положить на них свою ладонь. Осторожно так. Но я понимал, что это будет равносильно варварскому разрушению песочного замка. Сладкая боль знакомо ломила кончики пальцев. Любовь была где-то рядом. Только на этот раз она обещала быть особенно запретной, а потому невероятно греховной и сладостной.
     — Душно здесь, — сказала Лариса.
     — А не хотите ли на природу? — как я осмелился такое сказать?
     — Конечно, хочу.
     — Я завтра еду в дюны. Приглашаю Вас. Отметим начало зимних каникул.
     — А с кем едешь и на чем?
     — Отец купил "Москвич", так вот, на нем, — я будто не заметил это ее "с кем".
     — Ты умеешь водить машину?
     — Учусь.
     — Тогда я буду бояться.
     — Мы поедем по берегу моря. Это совсем неопасно.
     — А кого ты еще берешь?
     Тут я начинаю быстро соображать. Если сказать, что я буду один, то она откажется,ьмем с собой бутылочку сухого. Закусь. Но я же за рулем? Но в дюнах можно. Первый раз прогуляемся втроем, получится, что я не соврал, это мне плюс. А потом, я уверен в этом, мы будем ездить в дюны с нею вдвоем. Мы будем одни. Как здорово!
     Я был счастлив, как никогда.
     
     Тетрадь Димы
     Вначале мне показалось, что я ослышался.
     — Я беременна, — тихо повторила Света.
     Теперь я подумал, что она шутит.
     — Мы были у врача, я беременна, — она опустила голову.
     А вот тут я почувствовал, что земля, медленно, но верно, уходит из-под ног. Что значит — "беременна"? Кто это — "мы"? Беременна от кого? От меня что ли? Это что же, я — потенциальный папаша? Или претендент на место в колонии для малолетних преступников? Но как она может быть беременна от меня? Я же даже не… Я только сверху. Чуть-чуть. Один раз. Двадцать секунд. Не больше. Не могло в нее ничего попасть. Я же дал ей полотенце. Причем здесь полотенце? Или она беременна от кого-то другого? Изменница! Нет, не может быть, она не могла ни с кем другим. Значит — я? Я — отец ребенка? Не может быть. Мысли метались быстро, а вот дар речи возвращался медленно.
     — Не может быть, — первые слова, которые я произнес в своем новом качестве.
     — Мы были у врача, — горько вздохнула она.
     — Кто это "мы"? — еще одна фраза, которую я сумел родить.
     — Мы с мамой.
     Земля вторично стала уходить из-под меня.
     — И что сказал врач? — слова рождались все еще с трудом.
     — Он сказал, "девочка беременна, но она девственница".
     — Врач был мужчина?
     — Да. Еще он, едва улыбнувшись, добавил, что это "синдром Девы Марии".
     — Синдром чего?
     — Девы Марии.
     — Что это означает?
     — Я не знаю, — она тихо заплакала.
     — Надо выяснить, что это за синдром. Может, это и не беременность вовсе.
     Я хватался за соломинку.
     — Дима, ты, может, не понял? Я беременна и синдром тут не причем.
     — Света, как это могло случиться?
     — Не знаю. Врач еще говорил с мамой наедине. Завтра она придет к вам.
     — Кто куда придет?
     — Моя мама придет к твоей. Ведь это наша общая проблема.
     Теперь я держался на ногах только потому, что ухватился руками за столик, на котором сидела Света. Ее мама придет к нам? Кошмар! И что это будет? Они сразу начнут кидаться тарелками или дружно будут душить меня, похотливого совратителя? Что делать? Кто виноват? Классики, отвечайте, вы все знаете. Николай Васильевич! Длинноносый любимец мой! У тебя не было таких проблем с женщинами? Не было, как не было и самих женщин. О, счастливчик! А у меня еще женщины нет, а проблемы уже есть. О, горе мне!
     — О чем же они будут говорить? — я не узнавал своего голоса.
     — Я не знаю. Видимо, мне придется делать операцию.
     — Какую операцию? — тревожно спросил я.
     — Аборт называется, — всхлипнула Света.
     Какой я дурень! Совсем вылетело из башки, что есть такая операция. Так это же чудесно! Делаем аборт! Раз-два и готово. И никаких проблем. Я слышал, что сейчас это делается быстро. И совсем неопасно.
     — Мама сказала, что это довольно опасно, — Света словно читала мои мысли.
     — А мне говорили, что нет.
     — Мне ведь только через неделю будет шестнадцать. Не всякий врач согласится.
     — Хороши будут именины, — прошептал я пересохшими от волнения губами.
     — Дима! — она назвала мое имя и замолчала.
     — Что, Света?
     — Хочу попросить тебя. Ты не покидай меня в эти мои ужасные дни.
     Она снова заплакала. Я обнял ее.
     — Что ты, что ты. Конечно, я буду с тобой. Не плачь, пожалуйста.
     Ее небольшое тело сотрясалось от рыданий. И мне вдруг стало ее невыносимо жаль. От этого чувства что-то острое стало поперек горла. Откуда-то издалека, из какого-то тайника души во мне зародилось и наполнило мое сердце ощущение ответственности за эту маленькую, напуганную девочку, в теле которой, я вдруг, наконец, начал понимать это, в теле которой зародилась жизнь. От меня.
     От меня.
     Я дышал глубоко и часто. Она почти затихла, только ее печально опущенные плечи все еще сотрясались от закончившихся рыданий. Нет, я ее не оставлю. Пусть меня сажают в колонию, пусть выгоняют из школы, но теперь мы будем вместе. Родители устроят хай, ну и пусть. Я не отступлю от своего. От чего своего? Ведь ее состояние требует какого-то разрешения. Варианта только два: либо аборт, либо ребенок. Ребенок? Какой еще ребенок? Это такой, маленький, розовый? И куда мы с ним? Нет, ребенок в моей голове не укладывался, несмотря на все благородные чувства, которые стали меня распирать.
     На следующий день я не мог найти себе места. Вечер, а вместе с ним время, назначенное Светой приближались неумолимо. И я решил упредить удар и как-то подготовить маму. Я зашел в ее комнату. Она сидела в кресле и что-то штопала, мурлыча себе под нос незамысловатую мелодию. Я уселся рядом. Взял с полки книжку и стал листать ее. Строчки наползали одна на другую. Господи, а ведь у нее прекрасное настроение, а я сейчас его испорчу. Кошмар какой-то.
     — Ты все уроки сделал? — спросила мама.
     — Да, все. — я не знал, как начать.
     Прямо так и сказать? Или обратить все в шутку. Ха, ты знаешь, ма, а Светка-то забеременела! От кого? Да от меня, представляешь? Нет, так не пойдет.
     И я решил начать издалека. Я действовал, словно лазутчик, словно охотник, подбирающийся все ближе и ближе к своей жертве. Правда, в конце охоты жертвой должен был пасть я сам.
     — Ма, а как вы познакомились с папкой? — какой невинный вопрос задает ребенок!
     — С папой? — ее глаза расширились, она подняла брови.
     — Ну да, с папой.
     — Ой, я училась еще в десятом классе, а он служил у нас на погранзаставе.
     Она мечтательно заулыбалась.
     Так у вас, наверное, было, как у меня со Светой, чуть не заорал я. Только вы были на год старше. Теперь я переполз поближе к жертве и нанес еще удар.
     — И вы сразу поженились?
     — Нет, я закончила школу. И через полгода. Да, через полгода.
     Ого! Похоже, вы спешили. Она не заметила, что я со своим разящим копьем стою совсем рядом.
     — Ма, а тебе нравится Света? — дальше наш диалог развивался стремительно.
     — Да, хорошая девочка. Аккуратная, добрая, скромная.
     — Я, мама, хочу на ней жениться, — как я это произнес, не знаю.
     — Вот и хорошо. Закончите школу, получите специальность, может, послужишь
     в армии и поженитесь.
     Мамочка, ангел мой, вытерпи мой решающий удар, а дальше мы поменяемся местами.
     — Мне придется это сделать раньше.
     — Зачем раньше? Нужно проверить чувства…
     — Она беременна.
     Мне показалось, что страшная гроза с молниями и громом пронеслась над моей головой. Но затем в комнате наступила гробовая тишина. Мать уронила на колени свое шитье и молча смотрела на меня. Пауза все длилась и длилась.
     — Не может быть! — наконец произнесла она. Ха! И я в начале сказал также.
     — Она беременна, и сейчас ее мама придет к нам. — колючий ежик драл мне горло.
     Мать приложила руку к груди, туда, где сердце.
     — Сейчас она придет?
     — Да, нужно же обсудить…
     — Что обсуждать? Дима, как это могло случиться? Как ты мог?
     Господи, если бы я смог, было бы, может, не так обидно. Но я разве я ей это скажу? Лишь бы ей сейчас не стало плохо с сердцем. Лишь бы она успокоилась.
     — Господи! А она-то сучка, сама сюда приходила, светила голым задом.
     — Не говори про нее так.
     — А как я должна говорить? Как?
     — Мама, она не виновата, это все я…
     — Ты? Ты что, ее изнасиловал?
     — Нет.
     — Так вот, знай на всю жизнь — сучка не схочет, кобель не вскочит.
     — Мама, не обзывай ее. Мы любим друг друга.
     Странно, но после этих слов мать затихла. Она опустила голову и стала нервно расправлять свое рукоделие.
     — Ты весь в отца. Такой же кобель, — прошептала она совсем тихо.
     А вот это было уже чудесно. Во всем виновата наследственность. Гроза уходила в сторону.
     — Это произошло у нас в доме? — спросила мать.
     — Да. Но ты знаешь, все не так, как ты думаешь.
     — В смысле?
     — Света осталась невинной. Врач сказал "синдром Девы Марии".
     — Так вы нам Исусика принесете, — мать горько улыбнулась.
     До меня, наконец, дошло, что это за синдром. Как я сразу не допер?
     — Они хотят делать операцию, — я счел это слово более приемлемым.
     — Аборт? — мать называла вещи своими именами.
     — Ну да. — выдавил я из себя. Разговор переходил из эмоций в деловую часть.
     Мать задумалась.
     — Бедная девочка, — пошептала она. — иди в свою комнату и сиди там.
     Последнее она сказала зло и сердито. Но я впервые в жизни выполнил этот ее приказ быстро и беспрекословно. Я даже был рад, что она прогнала меня. Я сел на кровать и почувствовал себя так, словно сдал какой-то ужасно тяжелый экзамен. Первый из нескольких.
     Буквально через пять минут в дверь позвонили. Я сидел, словно припаянный.
     Я знал, кто это пришел.
     Мне было страшно. Но, с другой стороны, я был как-то странно спокоен.
     Почему-то вспомнился Сергей. Да, да, тот самый, из больницы. Который
     сказал, что я "неопасен для девочек". Видел бы он меня сейчас!
     Ржал бы, наверное, до потери пульса.
     "Неопасен для девочек!" Еще как опасен! Залезть под кровать, что ли?
     Нет, не смешно.
     Я прислушался.
     Кажется, мать увела ее в другую комнату. Я ничего не слышал из их разговора. Время тянулось томительно. Я стал листать свою тетрадь. Какую бурную жизнь я прожил за эти полгода! Наверное, больше писать будет некогда. Отдам все Наташке, как договаривались, пусть сохранит, но никому не дает читать. А как другие прожили это время? Даже интересно. Про себя я знаю одно, Свету я не оставлю, я люблю ее, и мы будем вместе.
     Что решат сейчас наши матери?
     Не знаю. Я думаю, они все же мудрее нас. Нам со Светой остается только ждать их решения. Мы просто попали в беду. Они нас выручат, они должны нам помочь.
     Что мы без них?
     
     Остальные рассказы Олега Болтогаева Вы можете найти здесь.