Роальду Далу, с почтением…
Сказать, что погода в Париже в октябре 1787 года был отвратительна — означало польстить ей также грубо, как сказать старой шлюхе, попавшей в Бисетр, что у нее внешность юной девы.
По крайней мере, доктор Жозеф, как его называли пациенты, был в этом уверен.
Карета, которую за ним прислали в этот вечер, постоянно застревала в раскисшей грязи, кучеру приходилось немилосердно нахлестывать лошадей, чтобы продолжать двигаться вперед, а ливень, с яростью грохотавший по крыше, грозил ворваться внутрь, словно банда безжалостных разбойников.
И еще доктор думал, что если бы не большие карие глаза молоденькой служанки, приехавшей за ним, и сейчас, при каждом рывке кареты, с ойканьем валившейся к нему на колени, — черта с два он выбрался бы из дома в такой мерзкий, дождливый и поздний вечер.
Наконец карета остановилась. Доктор Жозеф с некоторым усилием втащил свое массивное тело по мокрым ступеням.
Служанка уже взбегала по лестнице с криками… — Госпожа баронесса!… Доктор, доктор приехал!..
Захлопали двери, замерцали свечи и навстречу доктору Жозефу, в развевающемся пеньюаре с декольте, способным вместить весь Пале-Рояль, поспешила моложавая, но уже начинающая полнеть, дама.
— Доктор!.. Какое счастье!.. Скорее!.. Такой ливень!… Моя дочь!…Бедная Антуанетта! Она так страдает!.. Только вы! … Бал через три дня!… Его Величество…
Доктор с раздражением огляделся. Наконец кто-то из лакеев принял от него шляпу и помог снять плащ.
— Где больная? — раздражение доктора приобретало все более угрожающий размер.
Он начинал сожалеть, что поддался чарам глаз горничной и отправился сюда.
Наверняка у девицы вскочил перед балом прыщик на лбу и от этого у нее истерика, подумал доктор…
— Да, да… идите за мной … Мари, беги наверх, скажи Антуанетте — доктор приехал!..
Слегка косолапя и сопя, доктор Жозеф поднялся по лестнице и вошел в тускло освещенную свечами комнату.
На постели, под балдахином, до глаз закрывшись периной, лежала девушка. Ее длинные темно-каштановые волосы, слегка прикрытые ночным чепцом, в беспорядке разметались по подушке…
Доктор сел в жалобно заскрипевшее под его тяжестью кресло.
-Ну, рассказывайте … — обратился он к баронессе.
-Вы знаете, доктор — сначала — все было прекрасно… — Его Величество каждый день устраивает балы, чтобы отвлечь супругу от грустных мыслей… Моя Антуанетта…ей пятнадцать… она нарасхват — всю неделю… — Так веселилась… Танцы… — Она танцует, как фея… Его Величество… Ведь она — тезка Ее Величества… — И вдруг вчера после бала ей стало дурно, она лежит, ничего не ест и, знаете доктор, мне неловко это говорить — стоит ей немножко выпить воды, как она тут же …
-Ее рвет? — спросил доктор Жозеф.
-Нет… вода… выливается снизу… — И ей очень плохо, доктор…
Слабый, жалобный стон, донесшейся с подушки, свидетельствовал о том же.
Вздохнув, доктор освободился из плена мягкого кресла и подошел к постели.
-Снимите — это, — сказал он, — показывая на перину.
Бойкая Мари, подскочив к кровати, сдернула с больной покрывало.
Под большим количеством кружев с трудом угадывались очертания девичеcкого тела…
Тонкие руки, вздрагивая, стягивали у горла ворот рубашки.
Доктор грузно опустился на край постели, и посмотрел на пациентку.
У девушки были правильные, приятные, лишенные фарфоровой кукольности черты. Большие темно-вишневые глаза на бледном лице были затуманены дымкой страдания.
На тонкой шейке матово мерцала испарина.
Распустив узелок шнуровки, доктор отодвинул мешавшие девичьи руки и раскрыв рубашку, обнаружил две небольшие нежно-трогательные груди.
Наклонив голову, он приложил ухо и сквозь отчаянный стук сердца услышал ровное и чистое дыхание.
-Нет, здесь все, слава Богу, в порядке, — вздохнул доктор Жозеф с некоторым облегчением. — Посмотрим ниже…
Доктор провел рукой по рубашке, там, где под кружевами предполагался живот. Живот был твердый как камень и бугристый, как мешок набитый репой.
-Однако, — подумал доктор Жозеф, — похоже, что она не опорожнялась дней пять, не меньше, и каловые массы давят на мочевой пузырь…
-Ну, вот и разгадка, — усмехнувшись, доктор посмотрел на девушку.
-Все будет хорошо, мадемуазель, — пробасил он, — будете еще танцевать на балах…
И обращаясь к баронессе, распорядился… — Прикажите принести еще свечей и нагреть побольше воды.
Баронесса прошуршала пеньюаром за дверь.
-А ты, — доктор ткнул пальцем в Мари, — Дай мне мою сумку и раздень больную.
С подушки раздался протестующий писк…
Мари замерла в нерешительности.
Тогда доктор Жозеф издал свое знаменитое гневное рычание, которому позавидовали бы медведи в далекой России.
Это рычание ясно говорило, что если сейчас же, немедленно, все в этом доме не начнут выполнять приказания доктора, то…Что последует за этим «то…» представлять никому в комнате не хотелось…
Переложив докторскую сумку поближе к постели, Мари потянула через голову больной ее рубашку. Глазам доктора постепенно предстали тонкие, но хорошо сформированные ноги, покрытый темными кудряшками треугольник между узких бедер, живот с аккуратной точкой пупка, уже знакомые доктору Жозефу грудки и, наконец, из-под рубашки вынырнуло покрасневшее от смущения лицо юной пациентки, которая пыталась руками закрыть свои прелести, напомнив доктору старую картину, которую он видел во время поездки в Италию. На этой, восхитившей его картине, волны несли к берегу раковину с новорожденной Венерой, целомудренно прикрывавшей руками грудь и лоно.
Внесли свечи и в комнате стало светлее.
— Ну-ка, повернитесь на бок, мадемуазель, — приказал вздрагивающей девушке доктор Жозеф, капнув на палец оливкового масла из склянки.
Антуанетта подчинилась и теперь доктору были видны гладкая спина, покрытая нежным пушком, маленькие округлые ягодицы и тонкая шейка с прилипшими прядками темных волос.
— Мари, — доктор взглядом отыскал кареглазую горничную, — придержи ей ноги…
Когда Мари, взявшись за щиколотки, плотно прижала ноги Антуанетты к постели, доктор Жозеф левой рукой развел ягодицы пациентки и всунул указательный палец в крохотное отверстие.
Девушка вскрикнула, и попыталась брыкнуть доктора, но, к его счастью, Мари держала крепко.
— Не дергайтесь! — рявкнул доктор Жозеф, сердито сопя, — он чуть не сломал ноготь, ткнув в плотную окаменелую массу, заполнявшую прямую кишку.
Антуанетта тихонько всхлипнула…
В этот момент в комнатеа головой. При желании это можно было расценить как согласие.
Вошедшая горничная протянула доктору фаянсовую мисочку.
Доктор поставил ее себе на колени и хмыкнул — на дне мисочки был нарисован пастушок, подглядывавший за присевшей в кустах по малой нужде пастушкой…
— Мари!.. Подойди-ка сюда, — позвал доктор Жозеф, и смышленая горничная, отпустив ноги хозяйки, встала рядом.
— Сейчас ты двумя руками широко раскроешь этот зад, — Мари хихикнула. — И будешь держать, пока я не скажу. И вот еще что — достань ночную вазу…
— А вы, мадемуазель, лежите спокойно и думайте о приятном…
Доктор Жозеф капнул на согревшуюся в руке кюретку масло и растер его.
— Начнем…
Мари энергично растянула в стороны ягодицы Антуанетты, открывая доктору доступ к анусу.
Доктор нагнулся и ощутил слабый бодрящий запах аммиака, шедший от темневших между бедер завитков.
Слегка поворачивая, он неглубоко ввел ложечку кюретки в отверстие и, зацепив кусочек плотной массы, осторожно вытащил его наружу, Стряхнув его в мисочку, прямо на любопытствующую физиономию пастушка, он вновь углубился в девичий зад и вытащил еще один кусок. Теперь досталось и пастушке.
Антуанетта тихо всхлипывала, но лежала спокойно, а доктор Жозеф, яростно сопя и втягивая в себя горьковато-пряный аромат извлекаемого, продолжал заполнять мисочку.
Через некоторое время, в течение которого доктор ощущал себя рудокопом, мисочка наполнилась, и кюретка стала входить внутрь Антуанетты на всю свою длину.
Доктор поставил мисочку на пол, подальше от своих ног, и принялся вновь искать в своей сумке.
— Можешь отпустить, — бросил он через плечо кареглазой Мари, — и подай мне кувшин с водой.
Доктор извлек на свет божий из глубины сумки клистирный шприц, и проверив пальцем температуру воды, стал медленно его наполнять…
Мари тем временем вытерла тряпочкой, вынутой из кармашка фартука, запачканные ягодицы Антуанетты, и подхватив благоухающую мисочку, выскочила из спальни.
Оглянувшись на лежащую девушку, доктор Жозеф увидел, что она лежит, подтянув колени к животу, и плечи ее тихо вздрагивают.
И вдруг понял, что девчонка вовсе не плачет, а тихонько хихикает!
Он слегка шлепнул ее по заду.
— Ну что, полегчало? — рокочуще спросил доктор Жозеф.
Антуанетта посмотрела на него через плечо своими большими и уже заблестевшими глазами.
— Да… чудесно…
— Ну, тогда давайте продолжим, мадемуазель Антуанетта, чтоб на балу вы порхали как мотылек….
Доктор поудобнее взялся за наполненный клистир, нацелился и, скользнув наконечником в темную дырочку, нажал на поршень.
Когда тонкая струйка ударила внутри нее, Антуанетта ойкнула, пошевелила коленями, но терпеливо приняла в себя все содержимое шприца.
Доктор осторожно вынул наконечник клистира из Антуанетты и опустив его в кувшин, потянул поршень вверх…
Вставив клистир между слегка вздрагивающих ягодиц девушки, он вновь энергичным нажатием опорожнил его.
Антуанетта испуганно взглянула на него
— Доктор, я сейчас…
— Дышите глубоко, и не напрягайтесь, — посоветовал доктор Жозеф.
Следуя его советам, Антуанетта смогла удержать в себе воду на несколько минут, потом ее лицо исказила гримаса, она соскользнула с постели и присела над ночной вазой, подставленной доктором.
Раздался плеск хлынувшей воды, тяжелый удар о дно посудины, несколько других, послабее, пузырящееся урчание и Антуанетта радостно вздохнула.
— Как хорошо!…
Доктор Жозеф тем временем наполнил клистир вновь.
— Еще не все, мадемуазель… Встаньте-ка на четвереньки…
Антуанетта послушно забралась на постель и, оттопырив зад, замерла.
В комнату вошла Мари и остановилась в дверях.
— Быстро, вылей это, — доктор кивнул в сторону ночной вазы, — и пусть приготовят воду для купания. Завтра мадемуазель будет прыгать и распевать песенки…
Мари с усилием подняла наполненную посудину и, стараясь не расплескать, быстро вышла.
Доктор продолжил свою работу.
Слушая вольное журчание вливавшейся внутрь Антуанетты воды, доктор Жозеф не торопясь рассматривал юное тело, открытое его глазам — девственное лоно, еще сомкнутое подобно створкам раковины-жемчужницы, круглые молочно-белые ягодицы, словно выточенные из караррского мрамора, нежные ямочки на пояснице и ровную линию позвоночника, переходившего в тонкую шею, скрывавшуюся под густой волной каштановых волос.
Мари внесла опорожненный сосуд и Антуанетта, присев на него, слегка наклонила голову, прислушиваясь к шуму вытекавшей из нее жидкости…
И вдруг, хитро взглянув на доктора, по кошачьи слизнула капельки пота над верхней губой.
— Ну, эта девчонка еще насыплет перца в штаны своим кавалерам, — усмехнувшись про себя, подумал доктор Жозеф…
* * *
Ливень наконец-то перестал и луна, выкатившаяся на впервые за много дней расчистившееся небо, заливала оловянным светом улицы ночного Парижа.
Карета мягко покачивалась. В кармане доктора Жозефа тихонько позвякивали, врученные рассыпавшейся в благодарностях баронессой, луидоры… Грузная фигура доктора, заполнившая карету, излучала спокойствие и уверенность.
Перед прикрытыми глазами доктора Жозефа смутно проплывали — юная фигурка Антуанетты, ее вишневые глаза и тонкая нежная шея…
— Завтра надо будет продолжить свои эксперименты, — в полудремоте подумал доктор.
Карета пересекла Гревскую площадь и остановилась у его дома.
— Доктор Жозеф! — низенькая старушка с фонарем в руках открыла дверь, — я вся избеспокоилась… Опасно так поздно ездить к больным! Можно ведь и головы лишиться! Что будет тогда делать Париж без доктора Жозефа Гильотена?
— Все в порядке, Эжени, не кричи… — добродушно пророкотал доктор, — я уже дома, и Париж не погибнет…
Доктор Жозеф
Увеличить текст
Уменьшить текст