Бурная общественная жизнь

     Серое квадратное здание университета стоит у края обширного поля рыночных палаток панельным памятником бетонной совдепии. О него дробятся бурные волны улицы Ледовых Героев. Через дорогу с утра и до позднего вечера, словно водоворот, бурлит автостанция. Маршрутка мягко подкатывает к асфальтовому причалу. Стараюсь выскочить первым, иначе придется закрывать дверь, а тут уж неминуем грозный окрик водителя: «Незакрыл!» или «По голове себе так грохни!», — смотря по обстоятельствам.
     Низкое крылечко — увалень вахтер с неизменным утренним «аусвайсконтролем» — и я в полутемном вестибюле вуза. Куртка набухла от дождя и прибавила в весе, кажется, пару килограмм. Гардеробщица, старушка в огромных очках, с неудовольствием берет ее:
     — И чего это она у тебя такая тяжелая, сынок?
     — А это бронежилет, — пытаюсь пошутить я.
     Смеясь (воистину, что старый, что малый — все равно), она вручает мне алюминиевый номерок.
     Над лифтами — строгая надпись: «не более 4 человек!». У двух лифтов выстроилось в очередь в несколько раз больше людей, чем надо. Потому, не тратя времени зря, иду на лестницу. Второй этаж… Третий… На площадке чтевертого, задумавшись, не сразу оборачиваюсь на звонкое «Привет!» На меня весело и задорно смотрит пара карих искристых глаз. Настя, профорг факультета, белозубо улыбается и кокетливо поправляет подкрученные щипцами темные волосы.
     — Привет, Настя. — я намереваюсь продолжить свой путь.
     — Кстати, Роман, сегодня у нас среда, так что…
     — Помню я! — на самом деле ничего не помню, но ладно. — Редколлегия?
     — Да нет, дебют! Репетируем сегодня в актовом зале — Махмудов нам его сгодня на 3 пробил. — Девушка тихонько хихикнула моей забывчивости.
     — ОК, буду!
     И я побежал дальше — звонок уже пел-заливался по этажам, а опоздать к Щербиной на пару (а это — гарантированный нагоняй. Если пустят совсем не хотелось.
     Лекции сегодня отчего-то казались нуднее обычного. Под конец на философии я и вовсе задремал, так что мой приятель еле растолкал меня под подозрительно косым взглядом преподавателя. Писать конспект я сейчас был не в состоянии, тем более, что прошел от нечего делать на больничном эту тему самостоятельно. В ожидании звонка вывел карандашом на парте «Здесь было зверски убито время». Потом подумал, и стер.
     Даже надоевшие за полтора месяца репетиции «Дебюта первокурсника» казались спасением. Наконец — звонок! У лифта снова очередь — сбегаю опрометью, пока нет толпы возле раздевалки. Гардеробщица так старается, что обрывает на куртке петельку. Мое «незлое тихое слово» она никогда не услышит, были люди не мстительные и не стали прогонять девушку с ответственного поста, тем более, что с общественной работой она справлялась на редкость успешно, умудряясь еще каким-то чудом учиться на «отлично», заниматься теннисом дважды в неделю и всегда пребывать в отличном настроении.
     Сегодня у меня, наверное, не задался день. Как минимум половина участников моего номера не явилась, так что репетиция номера не могла состояться в принципе. Так что мне битых 2 часа пришлось сидеть в 3 ряду и смотреть, как режиссер-наемник бесконечное количесство раз заставляет моих однокурсников правильно выходить и «технично» кланяться.
     За окнами, между тем, потемнело. Свет в зале становился все более желтым, все менее естественным. Режиссер стал чаще посматривать на часы, и наконец остановил репетицию, подошел к Насте и сказал ей что-то. Тут же в микрофон мы услышали голос нашего профорга:
     — Спасибо, ребята. Сейчас Евгений Иванович должен срочно уходить, так что продолжим завтра. Отдохните как следует, и завтра к 3 часам чтобы были у общественнного деканата. — голос ее звучал звонко и бодро, как обычно.
     Интересно, она вообще способна устать?
     Размокшая кепка скользит у меня в руках. Тошно становится от мысли, что вот сейчас надо уйти из светлого, теплого и сухого корпуса на раскисшую улицу, где, кажется, дождь не окончится никогда. Пытаясь хоть как-то оттянуть этот момент, вжимаюсь в кресло и стараюсь не шуметь. Мне слышно, как расходятся ребята, как смолкает их веселая речь. Под потолком гудят люминисцентные лампы. Сцена темна и задумчива, как будто отдыхает, ожидая следующего мероприятия.
     Наконец тишина. Теперь пора и мне уходить, а то действительно не заметят и закроют на ночь — тогда уж не докричишься, не доколотишься. Встаю с кресла. Внезапно укоризненный голос заставляет меня вздрогнуть:
     — А ты, Рома, наверное, ночевать тут собрался?
     Настя стояла у умолкнувшего магнитофона. Ее темные глаза смотрели снисходительно и насмешливо. А