Одной из обязанностей медсестры было следить за ежедневным опорожнением детских кишечников. Собственно в буквальном смысле никто за этим не следил, а просто при вечернем обходе детишек спрашивали был ли у них сегодня стул или ходили ли они сегодня по-большому, или, совсем просто, какали они сегодня или нет.
В списке детей напротив фамилии ребенка и под числом месяца выставлялся плюс, если стул был, и минус — если его не было. Двух минусов подряд не ставили, а ставили маленькую букву “к”, которая была обозначением процедуры, обеспечивающей быстрое опорожнение кишечника. Процедура эта, как и приспособления с помощью которых она проводилась назывались одним и тем же словом “клизма”, что в переводе с греческого означает “вливание”. Вливаться должнa была вода, а вот местом вливания был не рот, а как раз обратное ему отверстие заднего прохода. Как это грекам взбрело в голову, одному Богу известно. Однако за прошедшее после греков время эта процедура не очень сильно изменилась, и вливание производиось либо посредством принудительного закачивания воды в кишечник, либо путем переливания жидкости под силой тяжести из емкости поднятой над попой в эту самую попу. Именно такая конструкция, называемая кружкой Эсмарха, постоянно красовалась в каждой палате на вешалке возле раковины. Как правило, наиболее часто кружка использовалась по вечерам, но бывало, что ее задействовали и по утрам, а то даже и днем. Но не будем забегать вперед и опишем все по порядку.
Использование кружки Эсмарха имело несколько названий. Детям “делали” клизму, но чаще ее все-таки “ставили” . Еще это называлось “клизмиться” или “клизмироваться”. Может быть, передразнивая детское произношеие, некоторые произносили еще “клизьма”. Кроме того клизму вводили, вставляли, и даже всаживали и втыкали, или на нее сажали или насаживали. Иногда использовались и более аллегорические термины типа “затарить” или “поставить под нагрузку”. Тем не менее при многобразии названий само проведение было менее вычурным. Хотя для творчества всегда оставалось место.
Когда все ложились в свои кровати, медсестра брала список и обходила всех детей, ставя плюс тем, кто мог спать или букву «к» тем, кому предстояла клизма. Вот с этого момента буква превращалась во вполне наглядную клизму. Сестра приносила миску с прокипяченными наконечниками по числу поп, предназначенных для клизмы. Она ставила эту миску на тумбочку около раковины и доставала из тумбочки банку с вазелином, деревянную палочку для смазывания и еще одну миску для использованных наконечников.
С вещалки снималась кружка Эсмарха, до краев наполнялась водой и вешалась на место. После этого к шлангу, отходящему от кружки и имевшему посередине кран для регулирования напора воды, присоединялся первый наконечник. Все наконечники были стеклянными и имели на конце, вставляемом в попу довольно сильное утолщение, которое после проталкивания его через сфинктер не давало воде вылиться наружу, если ребенок был не в силах ее удержать. Когда наконечник был соединен со шлангом, медсестра открывал банку с вазелином и палочкой намазывала вазелин на наконечник. После того, как она опускала наконечник в кружку, она осторожно, чтобы не разлить воду, приподнимала вешалку и медленно перетаскивала ее к кровати первой жертвы. Как только медсестра начинала свой путь, дети, которым могла предназначаться клизма, затаивали дыхание, а те, кому в данный раз удалось избежать клизмирования, громко строили предположения о том, кому же предстояло скоро оказаться соединенным с этой раскачивающейся кружкой.
Но вот сестра замирала у какой-нибудь кровати и ставила вешалку на пол. Она называла имя ребенка, выбранного для вливания, хотя и без называния уже не оставалось сомнений в имени жертвы. Теперь собственно и начиналась постановка клизмы. Как бы оберегая детскую стыдливость, сестра слегка приподнимала одеяло около ног кандидата на насаживание и просила ребенка снять штаны, если это был мальчик, или задрать рубашку на спину, если это была девочка. Когда ребенок, ерзая по кровати, заголял попу, сестра просила его повернуться на бок либо спиной к ней, либо лицом, в зависимости от того, куда приходился левый бок. Почему-то считалось, что клизма лучше переносится на левом боку, хотя иногда детей клали на живот, на спину и даже ставили на четвереньки.
Поскольку постановка клизмы в общей детской палате нарушала все мыслимые и немыслиые нормы стыдливости, то все эти укладывания под одеялом, чтобы другие дети раньше времени не увидели клизмируемую попу, были полным лицемерием. Это знали медсестры и это прекрасно чувстовали дети, потому что во время этой игры в стыдливость большинство из них еще пыталось уговорить сестру не ставить им клизму. Понятно, что внимания на эти мольбы никогда не обращалось. Как только ребенок принимал нужное положение, наступал самый напряженный момент, которого окружающие ждали с нетерпением, а виновник внимания — с ужасом и содроганием. Чтобы избавить клизмируемого от неминуемых при этой процедуре смешков других детей, и чтобы не пугать окружающих перекошенным, орущим или ревущим лицом клизмируемого, медсестра задирала одеяло с ног и спины ребенка и накрывала им голову и руки своей жертвы. Это было как превращение куколки в бабочку. Только что это был ребенок, и вот он уже объект для клизмы.
Из-за этого мгновенного превращения, когда закрытой оказывалась верхняя часть тела, а нижняя совсем оголялась, это всегда было смешно. Даже медсестра не всегда сдерживала улыбку при виде барахтающегося под одеялом клиента с голой попой, а уж остальные дети часто просто покатывались со смеху, глядя на кувыркания их собрата или сосестры. Чаще всего сестре приходилось пару раз шлепнуть по этой попе и приказать лежать смирно, чтобы ребенок смирился с этим унизительным положением.
Теперь ребенок, лишенный лица, превращался всего-навсего в выставленную на обозрение попу. Он не видел как сестра извлекала из кружки толстый наконечник и грозила им не в меру хохочущим. Потом сестра сильно приподнимала ягодицу ребенка и, приставив утолщенную головку наконечника к заднему проходу, с усилием пыталась протолкнуть наконечник внутрь. Это не всегда удавалось сразу, а часто требовало нескольких толчков. Естественно это заталкивание сопровождалось воплями из-под одеяла и сильными брыканиями. Но после очередного усилия задний проход раскрывался и пропускал в себя стеклянную шишку. Дальше дело уже шло как по маслу, вернее по вазелину. Наконечник проскальзывал все глубже, но уже во время его продвижения открывалась вода, и клизма начинала идти полным ходом.
По мере того как сжималсь кружка и раздувался живот клизмируемого вопли из-под одеяла становились все громче. Однако же все знали, что попа должна испить все до последней капли и только после этого из нее выдернут эу ужасную трубку. Когда клизма подходила к концу, сестра перекрывала воду и открывала голову ребенка, вешая одеяло на спинку кровати. Теперь опять перед глазами представало измученное существо, все еще соединенное с клизмой. Сестра по-дежурному ободряла ревущее чадо и, сжав одной рукой ягодицы ребенка, другой начинала вытаскивать наконечник.
Дети сучили ногами и ревели, но когда сеста выдергивала наконечник, замирали и в ужасе смотрели на стеклянную палочку, доставившвую им столько мучений. Сестра оставляла вешалку около кровати ребенка, которому была сделана клизма, и шла к раковине готовить новую клизму. Она снимала использованный наконечник, промывала кружку, приделывала чистый наконечник, и набирала новую порцию воды. Потом возращалась к вешалке и обычно спрдва литра тебя хорошо промоют, тем более что скорее всего придется подержать над тобой клизму сегодня повыше».
От таких замечаний большинство детей начинало громко плакать, чем вызывали смех у медсестер. «Ничего-ничего поплачь-поплачь сейчас клизма тебе всю выплаканную воду с лихвой восполнит. И сможешь реветь в три ручья». Когда ребенка приводили в палату, то одна сестра бралась за приготовление клизмы, а вторая – раздевала ребенка догола. Начинала она сверху, снимая рубащку или платье, потом шла майка, затем чулки и носки. Когда же в конце концов, мучительница бралась за трусы и спускала их, мало кто из детей не начинал не просто плакать, а орать и визжать, махая руками и топая ногами.
Скорее всего оголение попы, само по себе стыдное, означало неминуемое в нее вторжение. Циничные медсестры придумали этому феномену грубое название «предклизменная усрачка». Когда она начиналась после снятия трусов, сестры иногда давали ребенку вволю наораться и набегаться, а потом уже переводили это измученное криками существо в «клизменную усрачку». Хотя чаще за неимением времени, ребенка переводили в следующую стадию, не дожидаясь окончания первой. Его просто хватали за руку и в зависимости от того в каком положении ему собирались ставить клизму либо перекидывали через колено, с болтающимися руками и ногами, либо укладывали на бок на кровать, либо клали на живот, заставляя раздвинуть ногои, либо же опять-таки на кровати клали на спину и задирали ноги за голову. При этом на все возражения и вопли «Не надо», произносилось что-то на подобие «Надо, надо тебе клизму. Обязательно надо. Не расстраивайся, сейчас ты ее получишь».
Пока одна сестра готовила жертву к клизме, другая готовила саму клизму. Часто обе комментировали свои действия. Например, одна говорила: «Вот сейчас посильнее подогнем ножки к животику и откроется дырочка для клизмы и будет ждать наконечничка». А другая около раковины говорила: «Набирайся водичка, растворяй в себе мыло, чтобы хорошенько клизмочка подействовала на животик». Когда ребенок после всех возражений и уговоров приводился в нужное положение, клизма обычно уже зловеще нависала над предназначенной ей попой либо на штативе, либо в руках другой сестры. Та медсестра, которая возилась с ребенком, брала в руку наконечник и обмазывала его вазелином. Ужас в глазах ребенка, видящего это последнее приготовление. Это медленное размазывание смазки, которая позволит преодолеть сопротивление его маленькой и беззащитной попки. Это не ему будет от этого легче, как они уверяют его.
Это им будет легко и просто войти в его кишечник и проделывать там то, что им вздумается. Перед тем, как вставить наконечник в задний проход, ребенку предлагалось сделать глубокий вдох и медленный выдох, и вот на выдохе наконечник оказывался в прямой кишке. И в момент этого вторжения ребенок, как правило, вздрагивал или начинал сучить ногами. «Смотри, не нравится?!» — обычно говорила одна из медсестер. «Так, а ты пусти в него воду, чтобы веселее было» — отвечала другая. – Конечно, по сухому неинтересно» «Ну, как же без воды? –удивлялась первая, поворачивая кранчик или снимая зажим – для этого все и старались. Правильно?» Наверное, этот вопрос предназначался жертве, которая истошно орала, наполяемая сильной струей воды. «Ну, теперь-то хоть по делу орешь – часто ободряли жертву, которая наконец начинала испытывать настоящие мучения, а не страхи от о них. – Вот это хорошая у тебя клизменная усрачка началась.
Сейчас поймешь почему лучше самому на горшок ходить, а не доводить дело до того, чтобы тебе ставили клизму и наполняли твой живот водой, от которой все равно придется избавляться на том же горшке». «Хватит! Не могу больше! Выньте!» — в разной последовательности орал ребенок. Обычно медсестры-мучительницы не обращали внимания на эти вопли, а еще больше запугивали жертву, говоря: «Терпи как следует, а если не вытерпишь, то поставим еще одну клизму!» Еще жертве советовали глубоко дышать, и ребенок захлебывался слезами и воздухом и с ужасом чувствовал, что не сможет удержать воду. Иногда, особо вредные мучительницы устраивали жертве «передышку». Из ребенка выдергивали наконечник и крепко сжимали попку, а самому ребенку приказывали глубоко дышать. Медсестра, отвечающая за соединение жертвы с клизмой, одной рукой держала наконечник, а другой сжимала попу.
Ребенок видел эту ужасную блестящую трубку, которой только что шевелили у него в задике, и начинал выть от страха, что она сейчас вернется обратно к нему в задний проход. Медсестра же иногда специально заставляла жертву глядеть на это орудие пытки и даже подносила наконечник к лицу, чтобы жертва моглане только его разглядеть, но и почувствовать запах вазелина и содержимого кишечника. «Сейчас я тебе его обратно засуну, когда отпустит. Ну, что прошла боль!» — говорила она. Мало, кто говорил, что боль прошла. Чаще говорили, что «еще больно!» или «не знаю!». Но ответ и не интересовал медсестру, потому что не зависимо от ответа, она подносила наконечник к сжимаемым ей ягодичкам, слегка отпусала их и ловко и точно, не промахиваясь, попада им прямо в проходик задика. «Теперь терпим до конца» — говорила сестра, открывая воду, и водя водой у жертвы в кишочке. «А-а-а!» — вопила жертва. «Сейчас, сейчас все в тебя вольется» — успокаивала медсестра и советовала товарке поднять емкость как можно выше.
Все эти действия неминуемо заканчивались осушением кружки, и либо это сопровождалось громким звуком, уходящей воды, либо было довольно тихим и тогда приходилось загдядывать в кружку, чтобы понять, что клизма сделана. Но это, увы, был не конец мучений жертвы, а скорее начало. Потому что , когда из жертвы выдергивался наконечник и передавался медсестре, державшей клизму, другая медсестра, насаживающая жертву, а потому удерживающая в ней наконечник, после того как клизма была поставлена, должна была помочь ребенку как можно дольше удержать воду.
Начиналось это с механического сжимания ягодиц жерты и уговоров и запугиваний ее словами, о повторной клизме, если не удастся удержать воду, сколько скажут. Дети терпели сколько могли, а потому начиналась послеклизменная усрачка, когда они орали, колотили ногами, пытались выпустить воду, но, как правило, без всякого успеха. И только после того, как они уже разрываемые реальной усрачкой, попадали на горшок, они выпускали из себя всю воду, а некоторые удостаивались того, что наблюдали приготовление новой клизмы, которая чаще всего предназначалась им же, и, когда им это сообщалось, а они еще были на горшке, у них снова наиналалась предклизменная усрачка.