Бетховен

     Это фигня все, что Бетховен 14-ю сонату о луне написал. Можете взять ноты да посмотреть. Там посвящение стоит. Написал он эту самую "Лунную сонату" одной русской княгине (или графине? — память ни к черту). Написал от неразделенной любви, от душевных терзаний, от плещущих через край страсти и желания. Написал и дружку свому на роялях сыграл. А тот, сытый и довольный жизнью, сидел в креслах, обед переваривал, слушал-слушал да на первой части небось и уснул. А потом проснулся, да и говорит: "Э, брат Бетховен, дык это ж прям как ночью. Луна там всякая мерещится, небо, кусты… И спать хоцца…" Ничего не сказал ему Людвиг, потому что влюблен был и обращал внимание только на слова предмета своего обожания.
     С тех пор минуло много лет. Бетховен помер давно. Друг его тоже помер, слава богу. И красавца эта русская померла, которой сонату написали. Но ничего не изменилось в нашем унылом мире. Все так же не понимают поэтов, все так же влюбляются, все так же создают прекрасное, которое потом перевирают и приспосабливают к себе и своим убогим утилитарным интересам.
     Когда не понимают сытые бюргеры — неприятно, но можно не обращать внимания. Когда же не понимает любимый человек — впору вешаться.
     Было мне 18 лет. Был я умнее, талантливее, красивше и лучше чем я нынешний. Ко всему этому влюбился я впервые в жизни в эти самые 18 лет. Влюбился так, что стал писать хорошие стихи, ночей не спать и в окно глядеть задумчиво.
     — Ты чего, Ковалев, влюбился? — спрашивали у меня преподаватели на парах.
     — Влюбился, Элеонора Михайловна! — гордо отвечал я.
     — Будешь хамить — выгоню…
     "Где же тут хамство? — спрашивал я себя. — Я же честно отвечаю. А она "выгоню!". И еще эти сокурснички ржут, словно я бог весть какую остроту произнес"
     Но Таня (имя роковое, как оказалось, для меня), что называется, ноль внимания — фунт презрения. Я ей стих, а она на меня смотрит, словно я ей лягушку мокрую за шиворот бросил. Я ей поэму, а она мне: "Чего тебе надо, ненормальный?" Я ее на дискотеку приглашаю,ять фотографируются, еще какие-то целуют. И вдруг я замечаю, что одна из них слишком долго это делает. Отрываю ее от себя, глядь — а это Таня. Упс…
     — Ты меня извини, пожалуйста. Я тогда маленькая и глупая была, — не делая пауз между словами и предложениями говорит она, теребя пуговицу на моей рубахе. — Ты здорово выступал, мне очень понравилось. Ты ведь….
     — Тань…- пытаюсь остановить ее я.
     — …на меня не обижаешься? Я твои стихи, ну которые ты мне писал,
     — Тань…
     — …все-все сохранила. Я их читаю часто. Мне больше никто стихов не писал… И слов таких красивых никто-никто не говорил…
     — Таня!
     — Что?
     — Тань, прости: пожалуйста. Вон идет моя жена с сыном. Я бы не хотел…
     — Извини. Забудь, — говорит она и исчезает. Как оказалось, навсегда.
     — …чтобы она нас услышала, — механически произношу я в пустоту.
     Это был первый раз, когда я почувствовал, что вот здесь, только что, изменил своей жене. Первый и, пожалуй, последний раз.