На фоне прожитых лет, когда лежишь на старом, уютном диване, не торопясь на работу, не забивая голову производственными проблемами, хорошо вспоминается всё самое приятное и запретное. Почему запретное? Читайте и делайте выводы.
Родился я в небольшом сибирском городке, достопримечательностью которого был оборонный завод, выпускающий что-то для ракетных войск. Отец мой работал на этом предприятии инженером КБ и счастливо бросил нас с мамой, когда вашему покорному слуге исполнилось 5 лет. Мама, кстати учительница русского языка и литературы, погоревала, но утешителя найти не спешила, посвятив львиную часть своего времени моему воспитанию. Я читал с 5 лет, писал и считал с шести, был самым маленьким посетителем нашей городской библиотеки. В школе до 5 класса был отличником, благодаря своей усидчивости и хорошей памяти, а то, что мама там преподавала, только помогало.
К окончанию школы, я подошёл симпатичным подростком с хорошей фигурой ( спасибо баскетболу и лёгкой атлетике). Тогда же начались мои сексуальные страдания, сопровождающиеся, как и у всех в этом возрасте, эротическими фантазиями, онанизмом и прочими « прелестями». В то же время я начал понимать, что смотрю на свою маму как-то по особенному, ни как на ближайшую родственницу, а как на женщину.
Толчком послужил один случай. В один из дней я вернулся пораньше – заболел учитель труда, зашёл в квартиру, открыл дверь нашей комнаты и застыл на пороге. На диване сидела абсолютно голая мама и примеряла трусики. Она испуганно вскочила, прикрывая руками крепкую, симпатичную грудь, а « киска», поросшая светлыми волосиками, осталась открытой моему жадному взору. Мама спокойно сказала:
— Отвернись,- да я и сам быстро выскочил в коридор. Картина эта запала мне в голову прочно и надолго. Компьютеров в то время не было, и неоткуда было узнать, что тяга к материнским прелестям, называемая «инцест», противоестественна и ненормальна. Ночью, представляя маму в лифчике и без, в трусиках и без, я ожесточенно надрачивал писюган и литрами спускал в трусы. И так почти каждую ночь. В то время маме моей было 36 лет: симпатичная, с небольшой грудью, стройными ногами и немного тяжеловатой попкой. Всё своё время она посвящала работе в школе рабочей молодежи, куда её перевели год назад завучем.
Мы жили в коммунальной квартире, которую делили с семьёй такой же разведёнки, как мама, Лиды. У неё было двое детей : 18-летний Фёдор – мой ровесник, и Нина старше меня на 1 год. Так и текла размеренно моя жизнь: школа, спортивная секция, дом, пока не произошло одно событие. Федьке, моему дружку и соседу, исполнялось 18 лет.
Событие решили отпраздновать в воскресенье в узком кругу наших двух семей, но в субботу матери позвонила подруга из соседнего городка и попросила срочно приехать, чтобы помочь с похоронами мужа. Мама засобиралась:
— Будь умником. Я приеду в понедельник, думаю, за два дня с тобой ничего не случится, да и тётя Лида присмотрит.
Она крепко поцеловала меня, взяла маленький чемодан с вещами и вышла из квартиры.
« Ура!»- воскликнул я про себя. Хотя особого контроля со стороны матери я не испытывал, но остаться одному на 2 дня было здорово, хотя я ещё не знал, как распорядиться со свалившейся на меня свободой. Мама оставила денег. Пойти в кино? Ну его на фиг! Купить пузырь? Да-а-а !!! И вот я, схватив сумку, иду к ближайшему магазину. К тому времени я уже год, как курил, да и выпивал иногда с друзьями. Мама подлавливала меня, читала нотации, но кончалось всё тем, что брала с меня самое честное-честное слово больше так не делать. И так до следующего раза.
Около магазина постоянно отирался Колян, неопрятный, дурно пахнущий мужик, весь в щетине и миазмах застарелого похмелья. Он был нашим соседом со второго этажа, запойным пьяницей и работал где-то сторожем.
— Сашок, привет! Как дел?
— Дядь Коль, возьми бутылку вина.
— У-у, салабоны, заколебали. Нальёшь?
— Нет вопросов.
Колян тут же схватил у меня сумку, деньги и помчался в открытую дверь подсобки. Минут через пять он вышел, довольно жмурясь.
— Слышь, я стопарь себе налил, остальное заткнул пробкой.
— Спасибо. Только, дядя Коля, матери…
— Могила! В первый раз, что ли.
— Я подхватил сумку и помчал домой. Квартира встретила тишиной и полумраком, только в квартире у Тюриных напевал тоненький голос. Я заглянул в комнату. Нинка сидела на диване, что-то шила и мурлыкала песню.
О моей соседке разговор особый. Некрасивая, с расплющенным толстым носом, крупной грудью, но очаровательными ножками и попкой, она закончила ПТУ на штукатура-маляра. Самое главное, в разговоре моих знакомых пацанов проскальзывали на неё характеристики, как на девушку, которая «даёт». Я жил с ней в одной квартире и как-то не рассматривал Нину, как сексуального партнёра.
-А Федька где?
— Они с матерью до вечера ушли к тёте Гале имениннику костюм шить. А ты что делаешь?
— Да ничего, только с улицы пришёл. Пойдем ко мне?
Она немного замялась.
— Шить надо… Хотя пойдём.
Войдя в нашу комнату, Нинка сразу же включила телевизор и уселась напротив, на кровать мамы. Телевизор – это круто! Не забывайте, шёл 1965 год, и люди с «ящиком» считались чуть ли не небожителями. Мама, хотя и получала немного, сумела за год скопить на маленький « Рассвет», и он каждый день выдавал одну программу с 14 до 20, с обязательными новостями, вестями с полей и т.д.
— Как дела?- спросила Нина, запрыгнув на диван, предварительно включив телевизор.
— Нормально,- я медленно, с чувством, начал опорожнять сумку.
— Ничего себе, откуда такое богатство?
— Мать денег оставила, дядя Коля помог отоварить. Будешь?
— Я не знаю, мать унюхает – отпиздохает по первое число.
— Да не боись, зажуём лаврушкой, что в первый раз, что ли?
Нина задумчиво посмотрела на пузырь, и, видимо что-то решив, махнула рукой:
— Ладно, наливай, я сейчас с кухни чего-нибудь закусить принесу.
Она ушла, а я взял из серванта два фужера, протёр их и наполнил светло-коричневым портвейном. Первая у нас пошла хорошо и, не останавливаясь на достигнутом, тут же выпили ещё. Нина раскраснелась, у меня зашумело в голове – первичные признаки опьянения налицо, вторичные признаки пошли, когда я уселся рядом с ней на диван. Нинка внимательно смотрела какую-то лабуду по телеку, а, может, делала вид, халат на сиськах оттопырился и было видно, что лифчика на ней нет. Я её приобнял за плечо и, уткнувшись в телевизор, начал поглаживать, постепенно спускаясь всё ниже и ниже.
— Ты чо? – сняла мою руку Нина. – Не балуйся.
Я подошёл к столу и разлил остатки из бутылки себе и ей. Дружно выпили, закусили сырком, и я, осмелевший, обнял её уже двумя руками и полез целоваться. К поцелуям она отнеслась на удивление спокойно и, и наши губы слились , благо, полгода назад тренировался на однокласснице. Пальцы мои легли на твёрдую грудку и начали её мять, особое внимание уделяя соску, торчащему, как спелая черешня.
— Саша, прекрати, не надо, — почему-то зашептала Нинка, вяло пытаясь снять мою руку, но тут опьянение достигло нужной кондиции, когда всё по барабану, и я стал аккуратно заваливать девушку на диван, опустив руку шаловливую на толстую, мягкую ляжку.
— Ой, что ты делаешь, — так же тихо прошептала Нина. – Я кричать буду.
— Кричи, дома всё равно никого нет.
Этот аргумент пробился в её сознание, и тело, обмякнув, приняло горизонтальное положение. Про еблю в теории я знал только то, что мне рассказывали старшеклассники, когда мы, будучи ещё пацанами, года 4 назад, прятались за школой с папиросами, да и эти рассказы на 90% были выдумкой, хвастовством. Так, первое – это задрать до пояса халат, второе – попытаться снять хэбэшные, голубые трусы, но не тут- то было. Нинка забилась в тихой истерике, засучила ногами и попыталась огреть меня кулаком по спине, я разозлился и резко дёрнул трусы вниз так, что они с треском распались на две половинки. И тут я увидел пизду! Не на фотографии с карт, которые в поездах продают немые, а живую, покрытую светлыми волосиками. Нина, порываясь сесть, захныкала:
— Вот, трусы порвал, что я мамке скажу? Трусы-то у нас все считанные.
Она с интересом посмотрела на свою письку, затем на меня. Немного раскосые глаза, подёрнутые туманом алкоголя, как-то неестественно блестели, но, точно, не от слёз. Недолго думая я, в продолжение своих действий, положил ей ладонь на мохнатый пирожок, сжал, а пальцами начал водить по щёлочке. Там было мокро, и я, умный мальчик, догадался, что подруга возбудилась и потекла. Нинка прикрыла глаза и положила свою ладонь на мою.
— За то, что порвал мои трусы, поцелуй меня там, — и указала промеж ног. Опаньки! То, что всякие шалашовки у мужиков хуй в рот берут и сосут, я слышал, но чтобы пизду целовать – такое даже в ум не могло прийти. А Нинка продолжала:
— Мне один раз дядька взрослый так делал, знаешь, как приятно! А потом я тебе что-то покажу, не пожалеешь!
Она полу легла на диван, расставила ноги так, что вся её писька раскрылась, словно речная раковина, а я, как дурак смотрел и не знал, что делать. Хуй разрывал штаны, но я понимал, что без поцелуев, которые настойчиво просила соседка, кина не будет. Склонив голову к волосатой, непривычно пахнущей пизде, я впился губами в выпирающие половинки.
— Смотри, как они похожи на губы, поцелуй их в засос! Да, вот так! А теперь полижи языком, повыше, видишь бугорок?
Да, да, ещё!!
Она стала выгибаться, насаживаться с силой на мой язык, который, честно говоря, уже устал проделывать скользкий путь вдоль волосатого пирожка, ия прикусил её за этот самый бугорок. Нинка выдохнула, простонала что-то и затряслась, как в лихорадке. В рот мне брызнула пахучая, тягучая жидкость. « Обоссалась она, что ли? – подумал я , но тут же понял, что ЭТО на мочу не похоже ни по цвету, ни по запаху.
Соседка открыла глаза, прошептала « Хорошо!» и начала стягивать с меня трико с трусами, обхватила руками хуй, быстро засунула себе в рот и начала его сосать и облизывать. Что я чувствовал при этом – словами не описать, но всё хорошее быстро кончается, вот и я кончил в горло соседки, да так, что она поперхнулась и вся спущёнка вытекла на диван, прямо на новое покрывало. Нинка вытерла губы и вопросительно уставилась на меня:
— Что, понравилось?
— Конечно!
— Ну, и ты нормально всё сделал, я приплыла классно.
Она поправила халат, засунула в карман порванные трусы и, как ни в чём не бывало, опять уселась смотреть телевизор. И тут мы услышали скрежет ключа в замке. Нинка подскочила, как на пружине и кинулась в коридор, а оттуда в свои двери. Кого я меньше всего ожидал увидеть, так это маму. Она вошла в комнату, широко открытыми глазами обозрела живописную картину: стол с пустой бутылкой, следы закуски и главное – запах!
— Так, чем ты здесь занимался, негодяй, отвечай быстро!
— Мам, ты ведь уехала!
— На твоё несчастье я опоздала на автобус. Благодаря этому я вижу, что сын у меня поддонок!
— Мама, я всё объясню….
— Конечно объяснишь, что здесь творится, я не сомневаюсь, и будешь наказан.
Мама устало уселась на диван и вдруг, отдёрнув руку от покрывала, закричала:
— А это что такое?!!
Она трясла ладонью, а с пальцев капала тягучими, блестящими нитками моя сперма, при этом мама сумасшедшими глазам смотрела на меня. Всё, конец, спалился! Мама встала и отвесила мне со всего размаха пощёчину. В коридоре хлопнула дверь – это Нинка быстренько убежала из дома. Мама подошла, закрыла комнатную дверь на ключ и повернулась ко мне, лицо её пылало гневом.
— Рассказывай сейчас же, откуда это здесь?! Ты, что, занимаешься онанизмом?!
Фу, пронесло! Пусть лучше думает, что я дрочу, а не вожу сюда соседок.
— Мама, я сознаюсь, что выпил с пацанами, опьянел, и это произошло. Мамочка, это было в первый раз и больше не повториться!
— Что ты творишь, Саша?! Ты же сам прекрасно знаешь, как мне трудно одной тащить нас двоих. Я всю жизнь посвятила тебе, растила тебя, не допускала в нашу семью посторонних, чтобы не травмировать твою психику, а ты…..
Она уткнулась в ладони и громко, навзрыд заплакала, опустившись на диван. Я стоял, как столб, и не знал, что делать. Ругались мы очень редко, я был послушным сыном и не давал повода.
— Мамочка, ну не плач, я точно-точно никогда больше так не буду!
Я сел рядом с ней и начал гладить её по голове и плечам, успокаивая, но рука случайно соскользнула по гладкой шёлковой блузке и легла на мамину грудь. Мама вздрогнула, как от удара электрического тока, оттолкнула меня и, сузив глаза, прошипела:
— Ты как смеешь, сволочёныш, трогать меня?!
— Мама, но это же случайно, я не хотел! – я сам готов был разрыдаться.
Мать встала, поправила юбку и открыла дверь.
— Я пойду, подруге позвоню, что не смогла приехать, а ты здесь всё прибери и хорошенько подумай над своим поведением, и куда ты докатишься, если будешь вытворять подобные вещи.
Мама ушла, а я с побитым видом начал наводить в комнате порядок раздумывая, как буду ей всё объяснять вечером. Мама пришла поздно, и я возблагодарил Господа за то, что сегодня уже не будет разборов моего недостойного поведения, но ошибся. От мамы пахло вином, и вид к неё был какой-то рассеянный и потерянный.
— У Галины была, — объяснила она ( это мамина подруга, тоже учительница, тоже одинокая, тоже воспитывает сына, моего одногруппника и ровесника ). Я молча начал разбирать свою раскладушку и доставать из шкафа подушку с матрасом. Мама ушла за ширму переодеваться, и я невольно скосил туда глаза. Вот она перекинула через фанерную стенку блузку, юбку, а в моей голове, ещё не отошедшей от дневных приключений с Нинкой, дорисовалась картина полуголой мамы. Но что такое? Розовый лифчик лёг рядом с верхней одеждой, а через мгновение там же оказались и белые трусики, словно мама демонстрировала мне это. Повисев на ширме несколько мгновений, вещи были убраны, а мама вышла из-за перегородки в лёгком ситцевом халате под которым проглядывалась кружевная комбинация. Она медленно стала застилать диван на котором спала, низко наклоняясь над ним, чтобы расправить простыни, а я, ошеломленный тем, что под халатом и комбинацией на маме ничего нет!, искоса подглядывал за ней. По телевизору шли новости, после которых передачи заканчивались, и мы, обычно, ложились спать, пожелав друг другу спокойной ночи.
Сейчас же мама, выключив телевизор, повернулась ко мне:
— Что, сынок, поговорим?
Я затаил дыхание в ожидании ругани, упрёков, а может быть и рукоприкладства, направленных в мой адрес, но мама села на диван и внимательно посмотрела на меня.
— Я сейчас буду говорить, а ты не перебивай и не оправдывайся. Во – перывх: алкоголь, а особенно вино – это гибель, тем более в таком возрасте. Твой отец не дурак был выпить, вот и пропил всё: ум, работу, семью. Связался с молодой алкашкой – и сгинул. Ты что, хочешь повторить его судьбу? Во – вторых: то, чем ты занимаешься со своим членом, называется онанизм, это тоже вредно. Ты ещё совсем молодой и думать об этом рано, вот вырастишь, будет у тебя жена…
— И что будет?
— Всё хорошо будет. По крайней мере теребить свой член ты перестанешь.
— Мама, пацанам, у которых есть отцы, взрослые рассказывают про всё, в том числе и про ЭТО. А мне как быть – слушать враньё друзей или пытаться самому познавать?
— Никого не слушай и сам никуда не суйся, черевато последствиями, а я подумаю, как возместить этот пробел в знаниях.
Давай спать, спокойной ночи.Я потянулся губами, чтобы поцеловать маму в щёку, по сложившемуся ритуалу, но она отвернулась.
— Если ты думаешь, что я простила тебя, то зря! Ложись, я тушу свет.
Мама пошла к выключателю, а я бухнулся на раскладушку. Следом за этим раздался громкий скрип, скрежет и щелчок, словно сломали палку о колено, и я очутился на полу. Старенькая раскладушка развалилась под моим молодым, сильным телом, мама обернулась и заулыбалась.
— Вот видишь, всё против тебя! Ну и где спать будешь?
— Я на пол матрас постелю.
— Не выдумывай! Из щелей холодом несёт, простынешь. Завтра своё ложе починишь, а сегодня одну ночь на диване поспим, расправляй.торожно переместил её ногу на простынь, ощущая при этом шелковистость и нежность кожи. Хотел снова отвернуться, но взгляд был прикован крепкими цепями к маминому телу.
Она во сне скинула покрывалку куда-то к пяткам и лежала подогнув и слегка раздвинув ноги, вытянув вверх руки, а комбинация, от этих манипуляций, задралась почти на талию, обнажив голубые трусики, которые мама надела в ванне. Я, затаив дыхание, прислушивался к маминому посапыванию. Нет, вроде крепко спит, тем более в гостях выпила. Вот он момент, который я ждал, который представлял, надрачивая писюган и повторяя мамино имя. Бретелька на комбинашке сползла по плечу, обнажив часть красивой груди, а через тонкую ткань был виден вызывающе торчащий сосок. Вот туда-то мои руки потянулись в первую очередь. Я тихонечко, невесомо положил ладонь маме на грудь и застыл в боязни, что разбужу её, но сон был глубок.
Рука осторожно начала мять ближнюю ко мне титю, затем, так же невесомо, переместилась на вторую. Грудь у мамы была упругая и не влезала мне в руку. Я губами прижался к вершинке, в районе ключицы, а затем съехал вниз и осторожно и аккуратно взял губами сосок сквозь гладкую ткань. Внутри у меня всё переворачивалось, дыхание сбивалось, и я решил сделать маленький перерыв, чуть отодвинувшись от мамы и взявшись рукою за дымящийся член. Сдрочнуть, что ли? Нет, тогда я точно её разбужу, а этого так не хотелось. Мама что-то промычала тихонько во сне, я весь напрягся, но зря, она поелозила на диване и ещё больше повернулась на спину. Одна нога её вытянулась, а вторая согнулась и откинулась в мою сторону.
Луна хорошо освещала комнату, и мне предстала картина, которую я не забуду никогда: раздвинутая мамина нога, полуобнаженная грудь и повёрнутое в сторону лицо. Я опять невольно потянулся к этому родному и желанному телу, понимая, что никогда и ничего между нами не может быть, но так хотелось хотя бы погладить, поцеловать эти ноги, небольшой животик и холмик в трусиках.
Я с дрожью в теле положил руку маме на колено и, поглаживая еле-еле гладкую ляжку, стал подниматься к заветному месту – схождению двух молочно-белых ног. Вот уже ладонь ощущает сквозь ткань волосики, пухлость лобка, мягкость половых губ, но всё это воздушно-невесомо, дабы не пробудилась их очаровательная хозяйка. Взяв губами сосок, я направился под резинку к вожделенной пизде, пальцем проторил дорогу между тёплых, влажных губ, погладил поросший кучерявыми волосиками лобок и, стиснув зубы, еле сдержал громкий стон, почувствовав, как начал дёргаться и изливаться мой член в трусах. В голове был взрыв, тело трясло, как в лихорадке. Мама замерла, перестала похрапывать и повернулась ко мне:
— Саша, что с тобой, ты стонал? Где болит?
— Мама, всё нормально, сон плохой приснился.
Я отвернулся от мамы к стене, но не тут-то было. Мама прижалась к моей спине и начала щупать лоб.
— Температуры вроде нет, может живот болит?
Она положила ладонь мне на живот, а локоть коснулся мокрых, обтруханых трусов, и мама отдёрнула руку.
— Хорошо, Саша, спи, — развернулась ко мне попой и опять мирно задышала.
Наутро мама кормила меня завтраком и очень странно посматривала.
— Саша, у тебя бывает, что утром просыпаешься, а в трусах мокро, как будто описался?
— Мама! – я покраснел и опустил голову, чтобы не видеть пристального взгляда родительницы.
— Что, мама! Это естественный процесс, который происходит у всех мальчиков при взрослении и не надо стесняться разговаривать со мною об этом.
— Да, у меня бывает такое, а в последнее время, часто.
— Значит, ты уже созреваешь, как мужчина, правда маленький и глупый! – Она покачала головой. – Мы об этом поговорим с тобой вечером, а сейчас я – на работу, да и ты не задерживайся.
Она быстро накинула на плечи пальто и упорхнула, а я, сидя за столом, вспоминал свои ночные потуги, и писюган мой наливался силой и мощью. Быстренько добежав по коридору до туалета, я сдрочнул в унитаз, закрыв глаза и представляя перед собой образ мамы, такой родной и недоступный. Когда вернулся в комнату, то твёрдо решил повторить вчерашнее, вытащил из-за шкафа раскладушку и с помощью молотка и зубила, перебил алюминиевые трубки ещё в двух местах, затем аккуратно поставил своё ложе на место и побрёл в техникум. Выходя из подъезда я увидел Нинку, она стояла на тротуаре и явно кого-то ждала.
— Саша, ты чего возишься, я ждать тебя замучилась.
Нинка подошла ко мне и внимательно посмотрела в глаза.
— Что, мать вчера сильно ругалась?
— Терпимо.
— А про меня ничего не спрашивала?
— Так она же тебя не видела.
— Ну, и хорошо, — лицо Нины посветлело, и она, хитро блестя глазами, промурлыкала:
— Завтра приди пораньше с занятий…Продолжим, что не закончили.
— А чего не сегодня, ты куда-то торопишься?
Она потупила глаза:
— Я не тороплюсь.
Я прикинул, что тоже могу два часа прогулять и предложил:
— В квартире никого нет, и не ожидается, пойдём! – и взял её за руку.
— Ишь, какой шустрый, — дёрнулась соседка, но глаза противоречили словам. – Ладно, мамка часа через три придёт, пошли, — и мы, оглядываясь, как шпионы, забежали в подъезд.
И было всё здорово, как вчера, но сейчас я раздел Нинку догола, разделся сам и – понеслась! Я неистово лизал и целовал волосатую пиздищу, сосал соски, покусывал губы, мы прижимались друг к другу голыми телами и целовались до одури опухшими губами. Рука моя обследовала все уголки женского тела и, особенно, толстенькие нижние губки и дырочку, что скрывалась за ними. Нинку трясло, меня тоже, и что должно было случиться – случилось! Я, как слепой котёнок тыкался ей промеж ног, пока мой хуй не взяли и не направили куда надо.
— Ты ебался хоть раз? – прошептала мне Нина на ухо.
— Нет, — дрожащим от возбуждения голосом, ответил я.
— Я тебя научу.
Учитель она была хороший и, уже через несколько минут, я вставлял, что есть силы в узкую, влажную внутри пизду и неожиданно для себя начал обильно кончать в неё, вызвав этим у соседки возмущённый крик:
— Ты что, дурак, зачем в меня спускаешь?! Дети могут быть!!
Она резко выскользнула из под меня и, прихватив одежду, побежала в ванну, а я лежал опустошенный, с подрагивающимся членом, и по телу разливалась волна блаженства. Затем вытер хуй полотенцем, оделся и побежал в техникум, надеясь успеть на вторую пару.
Вечером мама прямо с порога спросила:
— Ну, что, раскладушку отремонтировал?
— Нет, сама посмотри.
Мама взглянула на развалины моего ложа и недовольно хмыкнула:
— Вижу, что новую покупать нужно, а эту на помойку выкинуть. Хорошо, завтра после работы пойдём в магазин, а сегодня опять ложись со мною на диван.
— Хорошо, я только немного почитаю, включу настольную лампу, чтобы тебе не мешать.
— Отвернись, я переоденусь.
Я отвернулся, недоумевая, почему мама не пошла за ширму, и уставился в большое зеркало, которое висело на противоположной стене, и в которое прекрасно просматривалась вся комната. Мама стояла к зеркалу спиной и медленно раздевалась. Сначала плечи покинула блузка, затем юбка, с расстёгнутыми пуговицами, упала на пол, и мама осталась в комбинации, которую тут же стала снимать через голову. Я затаил дыхание, чуть слышно открывал рот и глотал воздух, как рыба, выброшенная на берег, друг разрывал штаны по швам и дёргался, как бешенный. Зеркало доложило мне о том, что мама, оставшись в одном нижнем белье, расстёгивает и снимает лифчик, одной рукой придерживая красивые груди с тёмно-коричневыми ореолами и торчащими сосками, а вторая рука снимает трусики.
Обнажилась белая, пышная попа, мама перешагнула через трусы и нагнулась, чтобы поднять упавший бюстгалтер. В тот миг я разглядел между ног кустики волос, щель, делящую писю на две части, и не мог поверить, что всё это происходит не во сне. Мама подняла руки вверх и надела комбинацию. Она что, голая со мною спать будет?! В голове моей стучали молотки, и я , как в тумане подошёл к столу, сел, открыл книгу и невидящими глазами уставился в неё. Мама тем временем легла на диван к стенке.
— Устала сегодня страшно, выпью снотворное, а то, боюсь, не усну.- Она запила таблетку водой и поставила стакан на этажерку. – Ты, Саша, тоже долго не засиживайся, вставать рано.
Я еле-еле просидел около часа за столом, сгорая от нетерпения и, наконец-то услышал ровное мамино дыхание, быстро освободился от одежды, погасил лампу и осторожно прилёг рядом с мамой. Минуту или две я выравнивал дыхание , а затем повернулся к ней и прошептал дрожащим голосом:
— Мамочка, ты спишь?
Мама, конечно, ничего не ответила, так как спала крепко, посапывая и подрагивая во сне, откинув голову на край подушки и раскидав ноги по всей кровати. Я осторожно сдвинул в сторону ножку, улёгся поудобнее и, сгорая и дрожа от страсти, положил ладонь на мягкую грудь и начал её аккуратно сжимать через комбинашку. Вторая рука сама потянулась и спустила с плеча бретельку, грудь покинула убежище и оказалась перед моими глазами. Это было прекрасное зрелище, я не сдержался и взял сосок в рот.
Приятно-мягкий, он затвердел за несколько мгновений, пока я обрабатывал его языком и тихонечко посасывал. Я внимательно посмотрел на мамино лицо, оно было прекрасным и безмятежным: ресницы чуть подрагивали, губы по-детски сложились в трубочку. Мама спала. Я перестал дышать, положил руку ей на ляжку и пополз ладонью вверх задирая комбинацию, пока не уткнулся в, поросший жёсткими, курчавыми волосиками холмик. Проведя нежно пальцем по щёлке, я нащупал дырочку и осторожно вошёл туда на две фаланги.
Внутри у мамы было жарко и мокро, мне подумалось, что я сейчас могу полизать эту недоступную пизду, сто мама очень крепко спит и можно делать всё. Руки приподняли и отодвинули ножку, а губы впились в это остро пахнущее с терпким вкусом лакомство и целовали его, и облизывали. Я приспустил трусы до колен и стал тереться о мамино бедро дымящимся хуем, но тут с ужасом почувствовал, что мамина ладонь опустилась на ствол и крепко его сжала. Я поднял вверх безумный взгляд, встретился с мамиными открытыми глазами и хотел резко отодвинуться, но вскрикнул от боли: одной рукой мама крепко держала член, а второй взяла меня за подбородок. Я весь напрягся, ожидая сильного удара по голове, но услышал тихий голос:
— Испугался, Сашенька? Вот такая у тебя мама – и вчера не спала, и сегодня притворялась.
Мама говорила чуть слышно, каким-то отрешенным голосом, но уж лучше бы кричала и била меня!
— Мама, — шевельнулся я.
— Молчи, — прикрикнула она. – Ты мальчик уже взрослый, должен понимать. Я вот вчера у подруги была, выпили мы, поплакались по бабски о холодных постелях, а она возьми, да и признайся мне, что её уже год, как сынок обхаживает, и счастлива она безмерно!
Я аж оторопел от таких маминых признаний.
— Галина мне и предложила. У тебя, говорит, такой сын – умница, красавец, попробуй его на себя затащить. Я жутко на неё накричала, сказала, что ноги моей в их доме не будет, но пока шла домой, думала. Ты без отца растёшь, о этом , понимаешь, о чём, ничего не знаешь, а оболтусы дворовые могут такого нарассказывать, что испортят на всю жизнь, да и с незнакомыми девками знаться – только болезни плохие наживать. Пришла я вчера, легла, только дремать стала, как почувствовала, что ты эту проблему уже в свои руки берёшь, хотела, как будто бы проснуться, но ты обспускался раньше времени. Тогда я и решила весь этот разговор на сегодняшнюю ночь оставить. Что скажешь, сынуля?
Я сидел рядом, с опавшим членом в маминой руке и не знал, что ответить, но умница мама решила всё за меня.
— Мы должны с тобой договориться, всё, что произойдёт в этой комнате – тайна для всех, которую нельзя озвучивать нигде и никогда. Вот видишь, сама сопротивляясь этому изо всех сил, я приняла доводы своей подруги и согласилась с ними, а потому я сейчас преподам тебе первый урок, раздевайся!
Пока я снимал трусы, мама стянула комбинацию, оставшись абсолютно голой, легла на спину и пальцем указала мне, чтобы прилёг рядом.
— Понимаешь, Саша, то, что мы будем делать – это очень греховно и осуждаемо людьми, но я люблю тебя, как единственного сына и готова пойти на эту жертву. Наверное, в последствии, ты будешь осуждать меня, может быть, возненавидишь… — и на щеках мамы заблестели две дорожки из слёз, она беззвучно плакала, отвернув от меня лицо.
— Мамочка, родная, — я придвинулся, обнял её и начал целовать плечи. – Дороже и любимее человека, чем ты , у меня нет. Я пойду, постелю матрац на полу.
Мама ничего не ответила, продолжая плакать, и я рывком сел на диване, но тут же был повален обратно крепкой маминой рукой. Она повернула ко мне своё заплаканное лицо, которое я начал с нежностью целовать: щёки, с солоноватым вкусом слёз, носик, подбородок и, конечно же, полные, мягкие губы. Мы слились в долгом, крепком поцелуе, и мама, тесно прижавшись ко мне всем телом, оторвала губы и стала лихорадочно шептать:
— Сашенька, хороший мой, Сашенька, любимый, — и всё сильнее и сильнее вдавливалась в моё тело грудью, животиком и волосатым бугорком. Я опустил голову, взял губами сосок и начал его облизывать и сосать, а мама закрыла глаза, откинулась на подушку и сладко постанывала. Пробежавшись с поцелуями по животику и поиграв языком с пупком, я опустил голову между приветливо распахнутых ножек, взялся за мамины ляжки и воткнувшись носом в дырочку, стал лизать толстые волосатые губы.
— Выше, выше, — шептала мама, обняв меня рукою за затылок и направляя к торчащему крупной ягодой клитору. Я схватил его губами, как голодный ребёнок соску, и стал яростно засасывать, а мама тем временем извивалась попой по простыне и стонала. Вдруг её тело замерло, и мне в рот пролилась жидкость, очень необычная на вкус и запах, часть я проглотил, остальное вылилось на диван большим пятном. Мама тихонько взвыла и затряслась, прижимая мою голову к пизде.
А хуй мой тем временем готов был взорваться в каждую минуту, но я старался думать о чём-нибудь отвлеченном, чтобы этого не произошло. Поняв, что уже пора, я оторвался от маминой пизды, залез между широко расставленных ножек, и стал тыкаться дубинкой куда-то, не попадая и злясь. Мама открыла глаза, взяла член рукою и направила его к желанной дырочке, так, что мне оставалось только засунуть. Через мгновение я был внутри мокрого, жаркого, как печка, влагалища и начал подниматься и опускаться на маме, а она, обхватив меня руками за задницу, подавалась навстречу, тряслась и стонала:
— Сашенька, хорошо-то как! Я такого не испытывала уже лет пять, а вот пришлось с сыночком любимым. Сашенька, золотко моё, быстрее!!
Я начал долбить, как отбойный молоток и через мгновение река спермы ударила в маму и мощным потоком омыла изнутри бархатные стенки. Мама вновь замычала и затряслась, как в припадке, схватила моё лицо и стала его нацелововать с какой-то одержимостью. После того, как мама сходила в ванну, а я вытер своего петуха о простыню, мы лежали и отдыхали.
— И всё равно мне стыдно перед тобой, что не смогла сдержать женские инстинкты, но это так трудно, Сашенька! Что же мы будем дальше делать, как будем жить дальше?
— Хорошо жить будем, — с улыбкой ответил я и поцеловал маму в губы, искренне веря своим словам.
( продолжение следует )