О мыслях и их чтении

     Здравствуйте. Меня зовут Саша. Я транслятор… Только не подумайте, ради Бога, что я из тех парней, что считают себя наполеонами, собаками или фонарными столбами. Нет. Они ведь ненормальные. Я, правда, тоже. Но совсем по-другому.
     Все мы с самого раннего детства слышали истории о людях, способных читать чужие мысли. В основном их называют экстрасенсами или телепатами, хотя есть и другие названия (сканнеры, например). Как правило, все эти рассказы оставались для нас бездоказательными, а потому — глупыми байками. Рационализм современного человека гонит прочь все досужие измышления, отводя им место среди детских сказок и литературы в стиле фентэзи. Я до некоторых пор также относился к этим историям скептически. Сейчас я так не думаю. Вы скажете мне: «ну покажи хоть одного такого — и я тебе поверю». А я вам скажу на это: «подойдите к зеркалу и посмотрите в него — быть может, на вас сейчас смотрит один (одна) из них». Не может быть? Отнють, очень даже может. Просто большинство из чтецов мыслей даже не подозревают о своих способностях. Почему? Ответ прост, только знают его немногие. Я, например.
     Я — транслятор. Я могу транслировать свои мысли за пределы своей черепной коробки. Далеко ли? А бог его знает. Метров на двадцать, я думаю. С расстояием сила сигнала угасает, как гаснет в радиоэфире далекая волна. В этом то все и дело. Они слышат только трансляторов. Они могут читать мысли только у таких, как я. Нас немного. Может, даже меньше, чем их. И наши мысли не прочтешь за тридевять земель — кишка тонка. Несколько десятков метров (ну, может, у кого-то и сотен) — и все, бобик сдох. Чудес не бывает. Я ведь, к примеру, не от атомных батарей работаю, а от тех же булок/котлет/супов, что и вы. Где мне взять энергию на дальнюю трансляцию. Потому то они и могут жизнь прожить, ничего не зная ни о нас, ни о своих способностях. Потому то у них и не выходит повторить на людях единожды удавшийся эксперимент. Такова la vie.
     Я сижу в вагоне переполненного метро. Наблюдаю толпу. Пассажиров довольно много. Сидящие и стоящие, молодые и старые, сексапильные девченки с неумело, но от души накрашенными губами/ресницами, мрачные служащие, озабоченные проблемами бухгалтерского учета, геморроя и простатита, старушки с авоськами, из которых торчит наружу всякая копеечная требуха. Неугомонная пацанва, с постоянным ржанием в мат-перемат разбирающая «по запчастям» своих знакомых, девченок, стоящих рядом пассажиров и игроков любимой футбольной команды. Час дня. Здесь, внизу, прохладно, а наверху — жара, лето, берется переливчатой дымкой кипящий воздух над раскаленной землей, плавится асфальт, еще недавно покрытый белым пухом от гибких и длинных, словно свечи в лавре, тополей, неуемно жаждущих своего, тополиного, секса. Секс у них скучный и безрадостный — тряхнуть пыльцой по ветру, осеменить, что они там осеменяют, и — пошел пух по городу гулять! Детвора жжет, веселится. Так себе секс. У меня, впрочем, тоже. Но сейчас не обо мне и не о тополях… В метрополитене в это время прохладно. Даже в вагоне, где народу полным-полно, и все надышали, кто как смог — все равно не жарко. Кто едет с работы (пораньше закончил), кто с учебы (с уроков или с пар сбежал), у кого — вторая смена. Бабки — те между аптеками и поликлиниками циркулируют. В такую жару у стариков кровяное давление подымается, лечиться надо. У них — от жары, а у меня — от вида стройных девичьих ног в туфельках на высоких каблучках-шпильках. И не только давление, но и кое-что в штанах… Перед глазами возникает прекрасный образ: пара слегка загорелых ножек, затянутых в тонкие, телесного цвета, чулочки, и обутых в пару же изящных, до невозможности черных ( нет, лучше белых — сейчас хочу, чтоб белые) туфелек. Притопывая остренькими каблучками, томно переминаются на месте. У-ух, сладостно заныло в паху. Сволочь я, конечно. Но с фантазией. «Девочки, милые, ходите вот так! Не носите дурацких колгот и шлепанцев на низкой платформе. Да, я знаю — мода сейчас такая. Да, так удобнее. Ну и что? Будьте выше этого! Носите чулки и шпильки! Пусть у мужиков штаны парусят при виде ваших ног…». Я спохватился. Стал пристальным взглядом осматривать тесные ряды пассажиров. Все, как и прежде. Никаких перемен в поведении тех, что рядом. Никто не оглянулся на меня, никто не покосился с укоризненным взглядом в мою сторону. Все занимаются тем, чем и занимались до этого, продолжая дружно трястись в едином ритме, задаваемом стуком колес поезда по рельсовым сочленениям. То есть чтецов тут нет (я их называю чтецами — так короче и понятнее. Дело в том, что я их не чувствую, а лишь по их реакции догадываюсь, что они читают мои мысли. Они же каким-то образом точно знают, чьи мысли читают, это я уже проверил на собственном опыте). Замедление хода, остановка. Солидный баритон из репродуктора сквозь треск и гудение: «Станция Ш-ская. (открытие дверей, вышло несколько человек, зашла шикарная брюнетка) Осторожно, двери закрываются. (х-хлобысь — дружно хлопнули двери по всему поезду) Следующая станция Б-цкая.» Короткий писк из репродуктора, шипение где-то внизу, вагон дернулся — поехали. Невольно задержал взгляд на новой пассажирке. Хороша, как в сказке. Лет под двадцать, стройная, среднего роста, личико просто ангельское, плюс немного косметики — как раз там и столько, где и сколько нужно, не более того: чуть подведены высокие темные бровки и ресницы, мягкие, едва различимые, коричневато-розовые тени и на всем этом фоне — большие зеленые глаза. Маленький, классической формы носик. Светло-бардовая помада с более темным контуром украшает и без того прекрасные чуть полные губки (верхняя слегка коротковата, поэтому из-под нее видна тонкая щелка, отливающая белизной зубов. Ни малейшего намека на наличие тонального крема или румян. Черные, как смоль, волос, собраны на затылке в хвост, спереди на лоб кокетливо спадает челка. Осанка — королевская, тонкая шея, худые плечики, сама собою высокая, но не чрезмерная, грудь, дивная талия, аккуратная попка (это у мужиков — задница, а у прелестных девушек — попка), чудесно стройые бедра, затянутые в короткие штанишки до колен(знаете, как сейчас модно)… Мой взгляд жадно впитывал все это великолепие, спускаясь по точеной фигуре незнакомки, пока не уперся… в чей-то чемодан, заслоняющий от меня самое, на мой взгляд, сокровенное и желанное, что дано мужчине видеть, когда женщина достаточно одета — ее ноги. Я трижды проклял того старого пердуна в поношенном костюме явно периферийного стиля, который закрыл от меня такое зрелище. Я непроизвольно стал фантазировать на тему ее ножек. Попробовал просто мысленно приставить к ее фигуре образ, созданый мною немного загодя. Не выходит. Поменял цвет туфель на черный — уже лучше, но все равно не то. Фантазия слабеет, когда сталкивается с реальностью. Если бы эта девушка была плодом моего воображения от начала и до конца, то мне ничего не стоило бы подобрать к ее фигуре пару подходящих ног, но поскольку она стоит в паре метров от меня — живая, во плоти, то мне не остается ничего другого, кроме как сидеть и ждать, покуда случай соизволит открыть мне остальное. Видимо, заметив, как я ее разглядываю, девушка кинула на меня слегка презрительный взгляд и отвернулась. Гордая, наверное — не подступишься. В голове крутились две идеи: уступить ей место (исключено: его займут, покуда я до нее доберусь, да и слишком нахально) или дать сесть этому вероломному владельцу саквояжа, чтобы свет не застил. Я уже собирался сделать второе, как мы подъехали еще к одной остановке. Вышло много народу (в том числе и село с чемоданом) и сразу стало свободнее. Я наблюдал, как красотка села на освободившееся место напротив меня, и покопавшись в своей сумочке, достала оттуда какую-то книжку. Открыла ее на заложенном, похрустев обложкой, элегантным движением руки распрвила страницы, и углубилась в чтение. Мне интересно, что она читает. Шелдон? Маринина? А может быть, что-нибудь пикантное, вроде «Философии в будуаре»? Хорошо бы. Люблю единомышленников. Но в этот момент меня уже захватило в ней другое. Она изящно закинула ногу за ногу, и я вспомнил, что у моей красавицы есть ножки. Целых две. Да еще какие! Стройные, длинные, чуть неровные от колен до ступней ( не та неровность, о которой говорят: «да у нее ноги, как у козы роги», а совсем чуть-чуть, пикантный изгиб, отличающий изысканную форму женской ноги от прямолинейности лыжной палки), с аппетитными икрами, которые так и хочется подержать в руках, почувствовать их слегка влажное от волнительного пота тепло, прижать к лицу… Короткие черные штанишки (не знаю, как они там еще называются) открывали прелестные коленки, матово поблескивающие сквозь легкий флер чулок (как, я не сказал, что ноги восхитительной незнакомки покрывали тонкие серые чулки? Позор мне.). Маленькие коленки, каждая чуть больше моего локтя, приятно округлые. Выглядывают себе из-под краев коротеньких штанин, словно две родные сестрицы — и знать себе не ведают, как они меня возбуждают одним своим видом. Их бы целовать и ласкать, такой коленкой даже под зад получить — блаженство… Взглянув на меня еще раз поверх книги, незнакомка переменила ноги. Божественное движение, когда красивая женщина кладет ногу на ногу. Да еще такая красивая, как Таня (я про себя уже назвал ее Татьяной — красивое имя, подходящее прекрасной девушке. Не беда, что в жизни ее, может быть, — даже наверняка — зовут иначе. Все равно я так никогда и не узнаю ее настоящего имени). Но самое интересное — впереди. Я ведь еще ничего не сказал вам о самой замечательной части ее ног (как, впрочем, и любых других женских ног). Лодыжки и ступни. Божественные ступни красавицы были обуты — нет это слово кощунственно по отношению к ее ножкам — они были вложены в великолепные антрацитного цвета и блеска босоножки на высоченном тонюсеньком каблуке с толстой, по моде, подошвой. Нет, не так — оправлены в дивное переплетение блестящих кожаных ремешков, словно брильянт в золото. Опутаны. Погружены. Захвачены в плен мягкой кожаной сетью. Обрамлены. Украшены. Да назовите это, как хотите, только увольте — не обуты. Обувают солдат в кирзу, а это не солдатские лапы сорок пятого размера и не кирзовые сапоги. Это изящные женские ступни, затянутые в дивные чулочки. И это чудо обувного искусства — черные ажурные босоножки. Пара кожаных змеек ласково обнимает ступню как раз у того места, где начинаются пальчики (божественная сущность босоножек как раз и заключается в том, что они не прячут, как не менее сексуальные, но более скрытные туфли, а, наоборот, бесстыдно выставляют напоказ все прелести женской ступни. Ножка кажется одновременно совершенно голой — словно босоножек и нет вовсе, а просто женщина встала на цыпочки и сохраняет такую божественно выгнутую форму ступни все время, вне зависимости от того, стоит она, идет или сидит. Эти пальчики, прикрытые серой нейлоновой дымкой и ею же тесно прижатые один к другому, словно пять дружных гномиков, которые спят под одним ажурным одеяльцем. Никакого лака на ногтях — это прекрасно, ненавижу накрашенные ногти на ногах, это выглядит неестественно. Им там немного тесно — я вижу как Таня время от времени шевелит ими — кто хоть раз обращал на такое внимание, тот понимает, о чем я говорю. Возбуждает так, как если бы она уже держала мой член в своих прелестных ласковых ручках. Еще одна кожаная петля, возбуждающе поблескивая, обхватывает каждую ее пяточку — тоже серьезные объекты для моего вожделения. Там, где пятка — чулок плотнее, менее прозрачен. Пусть твердят, что эти вставки для пятки и носка — анахронизм, как и швы сзади на икрах. По мне это — одно из проявлений изысканной сексуальности женского белья. С теми, кто не понимает, спорить не буду. Вернемся к нежныжественную оправу, это совершенство линий… Что вы мне не говорите, а не может быть, чтобы женщинам это не нравилось! Ни один мужик на свете не стоит того, чтобы ради него целыми днями мучаться в тесных и в конечном итоге не очень удобных туфлях на каблуке. Но женщины как раз этим и занимаются. Кто и когда придумал шпильки, кто обрек женщину на ношение этих пуант на подпорках — не знаю, но с тех пор сотни миллионов женщин следуют этому неписанному закону. И, несомненно, терпят при этом боль. Да-да, оглянитесь вокруг в том же автобусе или метро. Видите, рядом с вами стоит женщина в туфлях на каблуках. Целый день на них промоталась. Вы думаете, как она себя чувствует? Попробуйте поносить ботинки на два-три размера меньше, чем ваш — поймете. Они должны любить это — иначе просто не смогли бы этого вынести. Эта боль должна быть для них сладостной — по крайней мере, для некоторых, наиболее женственных из женщин…
     Она тем временем, не прекращая чтения, стала методично покачивать правой ногой, что была сверху. Зрелище завораживало. Я не мог, конечно, пялиться на нее все время — только бросал цепкие взгляды: очаровательное лицо (даже не посмотрит в мою сторону) — молодая грудь, волнительно вздымающаяся прикаждом вздохе — чарующие ножки. Как-то, мимоходом, я отметил, что за все то время что она сидит и читает, она еще ни разу не перевернула страницы. Медленно читает? Могу понять — сам не спринтер по чтению. На какое-то мгновение у меня зародилась мысль: а что, если она — чтец мыслей? Вот был бы номер, если бы она узнала все, что я сейчас о ней думаю. Нет, не может быть. Я не слишком много встречал в своей жизни чтецов. Как правило, это были какие-то невзрачные людишки среднего возраста, один раз — пацан лет двенадцати. Все они, вероятно, сталкивались с этим феноменом в первый раз, поэтому стоило мне лишь один раз оформить какую-нибудь яркую картинку в своем изображении (неприменный атрибут для трансляции мысли — иначе она не выйдет за пределы моей головы), как они тут же начинали дико пялиться на меня. Один даже спросил как-то: «что это ты делаешь, парень?» Отвалите, ответил тогда я. Сам не знаю. Я не физик и не психолог. И вообще, за собой бы лучше следили — а то читаете тут мысли у кого ни поподя. И зачем мне такой дар достался — тоже не знаю. Практической пользы от него — никакой. Одни неприятности. Постоянно фильтруй мыслительный базар… Но тут — нет. Татьяна реагирует, как любая бы на ее месте, если бы в метро напротив сидел парень с неброской внешностью, и раздевал бы ее глазами.
     Мы проехали еще пару остановок. Народу в вагоне осталось — она да я. Другой бы на моем месте подсел бы к ней, стал бы заигрывать, чепуху всякую нести. Глядишь, и познакомились бы. Я — нет. Я отдаю себе отчет в том, насколько я невзрачен. Что называется, серая мышь. Такая, как она, сама на меня и не взглянет. И потом, при всем богатстве фантазии, я крайне замкнут. Даже представить себе не могу, о чем бы я стал с ней разговаривать, если бы даже решился завязать этот заранее обреченный на неудачу разговор. А страх перед возможной — да чего там, гарантированной — неудачей еще крепче скручивает мне мозги, выжимая из них остатки здравого смысла и свойственного моему полу и возрасту напора. Одним словом, никаких шансов. Мне чего-нибудь попроще, такую-же серую и неприметную, как и я сам… Вот если бы я мог рассказать ей все то, что я о ней думаю. Как я хотел бы обнять ее, прижать к себе крепко-крепко, чтобы почувствовать своим телом все ее тело, с головы до пят. Как хотел бы поцеловать ее — сначала целомудренно, в нежную шею, потом смелее — в щеку, а затем — в губы, вернее, даже в рот, чтобы аж языки сплелись во французском поцелуе! Как я хотел бы целовать и сосать ее груди. Освободить их из плена кружевного бюстгалтера. Самозабвенно, до исступления возбуждал бы я ее соски то губами, то слегка прикусывая их. Затем животик. Славненький животик с очаровательным пупочком посредине. Поцелуев и прикосновений руками — мало. Пройтись самым кончиком языка вдоль по нему, дойти до этой маленькой впадинки и запустить язык туда. Да, вылизать ей пупок. А что тут такого? Разве вы сами ни о чем таком ни думали? Нет? Значит вы не мужчина (может быть, женщина? Тогда все равно подумайте, как приятно вам могло бы быть от такого). Спинка — само собой. Крепкие объятия, чуть-чуть сминающие ей кожу, чтобы она лучше почувствовала мужскую силу в моих руках. Мягкие, податливые ягодицы, два спелых плода созревших на этом древе жизни. Плоды надо вкушать, не так ли? Целовать, покусывать, облизывать, изредка — пощипывть, но не до боли и синяков, конечно, а до приятного ощущения. Чтобы почувствовала, что они у нее есть, и не только для того, чтобы сидеть ими сейчас на ею же согретой скользкой искусственной коже сидения. Потом, когда дело дойдет до совокупления, захватить их своими пятернями и — пожестче, чтобы каждый толчок был ей более чувствителен и приятен… А пока — вниз, минуя заветную цель между ног (будет и тут праздник, но чуть попозже), по податливым и в то же время — сильным — бедрам, по нейлону чулок — глазами, руками, потными от возбуждения, жадным носом, губами и языком — туда, вниз, к описанному выше сияющему чуду, от которого трудно отвести глаза, которое влечет к себе так, как женщин, в свою очередь, влекут к себе наш возбужденный член (если верить тому, что они рассказывают и вытворяют в постели). Обхватить ладонями ее лодыжки, так чтобы чувствовалась сила, и чтобы пальцы сомкнулись вокруг них. И тут уже не сдерживать себя, вдыхать прелестный аромат женских ступней, уткнувшись носом в то место, где подъем ступни соприкасается с чарующим изгибом подошвы босоножек, целовать пятки, сосать эти вожделенные пальчики, чувствуя на языке солоноватый нейлон, покрывающий их, наотмашь, по-собачьи, лизать ступню у основания пальцев, захватывая шершавым языком кожанные ремешки, сосать волшебные каблучки, пока подошва босоножки, расплющив твой нос, победно давит на твое лицо…
     Татьяна откашлялась, и, глубоко выдохнув, закрыла книгу. «Эмманюэль». Что ж, забавно, конечно, что ее тоже интересует эротика, но как я уже сказал, у на с нею нет точек сопроикосновения. Ни слова из того, о чем я сейчас думал, я не решился бы сказать ей даже под пытками — таков мой страх ощутить на себе ее презрение. Презрение к мерзкому, замкнутому на своих фантазиях извращенцу… Мы подезжали к конечной станции. Я стал разглядывать свои не слишком-то опрятные ногти, размышляя о том, что мы оба выйдем на конечной остановке, затем пройдемся еще пару десятков метров рядом до выхода (последний приз неудачнику вроде меня — наблюдать, как она будет грациозно-сексуально удаляться, цокая по холодному граниту своими каблучками и томно покачивая бедрами) и расстанемся навсегда. Я так много о ней передумал за эту поездку, что Таня уже кажется мне почти близкой, а что она? Заметила ли она меня вообще? Скорее всего нет. Разве что на пару мгновений, пока усаживалась и ловила на себе мой откровенно неприличный взгляд (по крайней мере, таким он должен был выглядеть со стороны). И мгновенно отогнав от себя факт моего присутствия, словно азойливую муху, она занялась своими делами. Ведь у нее было чтение, куда более интересное, чем мой унылый вид. Конечно, я ей не пара… И тут я снова остановил свое внимание на одной детали: мы проехали вместе остановок шесть или даже семь, и она за это время ни разу не перевернула страницы. Странно. Не может быть, чтобы она не успела прочесть и одного разворота за все это время… «Пойдем,»-раздался вдруг над моей головой мелодичный девичий голос. В этот момент поезд остановился, поэтому я услышал его отчетливо. Поднимая голову, я сперва увидел на полу передо мной ее ножки — на таком расстоянии от себя, что без труда мог бы дотронуться до них руками — затем всю ее фигуру, потом мой изумленный взгляд уперся в ее лицо. Выражение ее лица переменилось — губы изогнулись в слегка саркастической улыбке, глаза прищурены. Не успел я опомниться, ка она взяла меня за руку и потянула на себя: «Надо выходить, приехали». Не веря в происходящее, я послушно встал. От прикосновения ее мягкой, теплой и нежной руки по мне словно пробежал электрический разряд высокой мощности. Мы вышли из поезда и она решительно, за плечи, повернула меня к себе. «Ну ты даешь, Саша! Из всех трансляторов, которых я встречала, ты — просто чудо. Кстати, дурацкое слово. Я таких, как ты называю менталами,» — по ее лице было видно, что она тоже немного волнуется. — «Ну да неважно. Ты так возбудил меня своими мыслями, что я даже кончила пару минут назад…» — «Так ты?» — «Да. Чтец, если по-твоему» — «Но как ты сдерживалась? (дурацкий, конечно, вопрос)» — «Практика побольше, чем у других. Но это было нелегко, должна признаться.» Она засмеялась -звонко, с переливами, словно птица пела. Я все еще был, как мешом по голове… «Ладно-ладно, не стесняйся — чего уже. Скромник выискался. Да я такого, как ты, знаешь сколько искала?». Мы уже шли по направлению к выходу, но совсем не так, как я это себе представлял еще пару минут назад. Шли, крепко держась за руки, словно знали друг друга уже много лет. Ей богу, я не знал тогда, что за этим последует, и тут она просто, без затей, сказала: «Я тут недалеко живу, одна… Я надеюсь, ты сможешь повторить все это, только наяву?»…
     …Меня зовут Саша. Я транслятор… Только не подумайте, ради Бога, что я из тех парней, что считают себя собаками, фонарными столбами или наполеонами. Нет. Они ведь ненормальные. Я, правда, тоже. Но совсем по-другому. И Татьяна (по странному стечению обстоятельств это и было ее настоящее имя) тоже. Мы оба отличались от толпы людей, бесконечно снующей в поисках своего счастья. Люди никогда не бывают откровенны друг с другом до конца. Всегда существует возможность, что тебя обманывает даже горячо любимый тобой человек. Из-за неполного взаимопонимания, из-за недоговоенностей и маленьких тайн рушатся даже самые крепкие союзы любящих сердец. Скрытые желания так и остаются скрытыми, обыденность быстро приедается… Таня узнала о своей способности еще раньше, чем я — о своей. И всю жизнь искала того, кто был бы истинно ее парой — парня, о котором бы она смогла знать все, который никогда не смог бы ее обмануть, малейшие желания которого она смогла бы воплощать сразу при их возникновении, не давая астыть взаимным чувствам. Нашла меня. Странно, да? Я, который и мечтать не мог о таком счастье, оказался вдруг достоин его. Благодаря нелепой способности, от которой я бы еще недавно с удовольствием избавился. Видимо, тот, кто создал все это, не зря наделил меня ею. Жизнь — забавная штука…
21.07.2000