Этот маленький рассказ я написал по заказу одной дамы, с которой мы некоторое время переписывались. Полнейший бред, конечно, но раз ей нужны именно такие фантазии… Привожу его почти так, как выглядел он в письме. Надеюсь, трусики ее стали мокрыми, ибо в детстве она мечтала именно о таком…
Ну, что же… Ты, очевидно, хочешь в этом рассказике быть маленькой школьницей. Ладно. Тебе 18 лет, ты очень интересуешься сексом, но сама еще не пробовала. Только наблюдала однажды, гуляя с подругами в парке, как под кустом переплелись два тела — мужское и женское и было непонятно где, чьи ноги, руки, головы. Начинало смеркаться, и отчетливо было видно только мерное покачивание белого зада мужчины. Подружки хихикали, а ты смотрела, затаив дыхание, а потом сжала ноги и испытала оргазм. Ты и раньше умела делать это — подружки называли «дрочить». Но ты не любила это слово. Ты просто включала в ванной воду и направляла струю на… Забывая обо всем, ты приходила в себя только через несколько минут. А когда ложилась спать, ты чувствовала неясное томление, ворочалась, гладила небольшие, твердые, набухшие соски и долго не могла уснуть. Прислушивалась. В соседней комнате спали родители и маленькая сестренка Вера. Она часто плакала и мама среди ночи вставала к ней, стараясь не потревожить папу, которому рано вставать на работу. Но папа все равно просыпался и спрашивал, уснула ли Вера, потом мама шумно дышала, а кровать долго и мерно скрипела. Ты, конечно, догадывалась обо всем и в это время зажимала ладони между ног, толком не проснувшись, терла где-то там, внизу живота и от этого по всему телу разливалось пульсирующее тепло. Ты отбрасывала одеяло и сжимала ноги так сильно, как только могла. А потом твое маленькое тело сотрясалось в судорогах и ладони становились мокрыми. Ты знала, что это и называется «дрочить», но не любила это пошлое слово.
Но такого сильного оргазма, как в этот раз, ты не испытывала никогда. Если это только оттого, что я увидела, думала ты, то, что будет, если вдруг… и ты представляла своего учителя — спортивного мужчину, лет тридцати, хотя тебе тогда казалось, что ему очень много лет. Если я… с ним… и сладостные мечты уводили тебя от обыденности уроков, домашних заданий и мелочной опеки не выспавшейся матери, от которой по утрам пахло чем-то острым и незнакомым.
Однажды пацаны после физкультуры погасили свет в раздевалке, забежали гурьбой и стали хватать девчонок за разные места. На тебя в темноте насели двое или трое ребят. Их дрожащие руки лезли между ног, тискали только-только появившиеся груди. Ты, конечно, отбивалась, но не визжала, как другие… да и отбивалась не так сильно. Тебе даже было приятно, когда чья-то рука мяла лобок и под ним, и ты не хотела, чтобы мальчишки убежали. А потом ты заметила, что трусики у тебя стали мокрые. И после этого случая ты, закрывшись в ванной, представляла, как эти мальчишки набрались смелости и сделали с тобой то, что отец делал с мамой. Или те двое в парке. И тебя сотрясал оргазм, и ты тихонько, чтобы не услышали домашние, стонала, стараясь продлить это невиданное наслаждение как можно дольше.
Должно быть, учитель ловил твои взгляды и даже замечал, как сжимаешь ты ноги под столом, глядя на него. И однажды он строго сказал:
— Останься после уроков.
Класс убежал. Девчонки, бросив на тебя сочувственные взгляды, собрали портфели и ушли. Ты осталась одна… суда, где начинается живот. И там вдруг стало очень тепло.
— Они тебя трогали? — настаивает учитель, — вот тут? — его теплая, большая ладонь вдруг оказалась под платьем и накрыла то, что прячется у тебя между ног.
Ты сжимаешь ноги, но уже поздно — его рука мягко массирует то место, из которого жар расходится по всему телу
— Не бойся, — шепчет учитель, — не бойся, тебе будет очень приятно, — его шепот становиться хриплым, — ты только никому ничего не говори…
И он, резко подхватив тебя под мышки, ставит перед собой на стул, и, подняв платье, снимает опять ставшие мокрыми трусики.
— Ты… только… никому… — шепчет он, — никому…
Ты почти теряешь сознание. Все нереально. Этого не может быть наяву — это все только в мечтах… а он уже сидит без брюк, он обнимает тебя и, крепко прижимая, сажает к себе на колени… нет, не совсем на колени… там что-то еще — твердое и горячее. Такое горячее, что у тебя может случиться ожог… там… где оно касается тебя.
— Не бойся… не говори…, — в забытьи шепчет учитель, а затем резко опускает тебя вниз.
Ты вскрикиваешь, но он успевает зажать тебе рот. Немного больно внизу. Там что-то есть… что-то есть внутри тебя… оно такое огромное… оно наполняет тебя до краев. Тяжело дыша, учитель начинает качать тебя, почти так же, как качал на ноге когда-то дед, только тогда у тебя внутри ничего не было. А теперь… оно делает больно — в конце… но это боль приятная… и вообще… оно там… пусть будет… с ним хорошо… когда оно там…
Учитель внезапно начинает хрипеть, на секунду замирает, потом с хриплыми стонами буквально насаживает тебя на то, что у него так тепло дергается внутри тебя… Потом, тяжело дыша, замирает. Ты чувствуешь, как оно становиться меньше и мягче, а затем совсем исчезает и потный Николай Иванович дрожащими руками натягивает на тебя трусики.
— Никому… потом мы еще сделаем это и тебе будет еще приятней, я обещаю… только — никому.
И потом, вы с учителем делали это довольно часто, пока не случилась одна вещь… но об этом в следующем письме.
&n