Новые взаимоотношения на сексуальной почве
Была бы шея, а хомут найдётся…
Пролог.
Ничего необычного, или из ряда вон выходящего. Рабы существовали во все времена человеческого бытия. Спросите, почему? Всё просто. Вы сами делаете из себя рабов. Вы! А не я. Я лишь использую вас в угоду своих прихотей и плотских потребностей. А если есть раб, то всегда на его спину найдётся господин. Эй, нижние, где вы там? А ну-ка, мрази, ползите к ноге. Живо под каблук! Лизать подошву начисто!
Я знаю, что вы получаете от этого удовольствие. Ну а я — всегда получала, получаю, и буду получать наслаждение, глядя на то, как вы пресмыкаетесь. Вы для меня — никто, я же для вас — всё. Ваш внутренний мир — это я. Кроме меня для вас ничего не существует. Кто я такая? Царица и божество. Я буду медленно мучить вас, и вы будете от этого кончать и кончать до бесконечности. Я везде и повсюду, и я найду вас даже в преисподней. Так что ползите ко мне добровольно, и трепещите, никчёмные твари. Знайте, что я — ваше счастье и ваша погибель, ваша мучительно-сладкая боль, я — ваша судьба…
Действие первое.
— Тебе задание. Ты напишешь так, чтобы мне понравилось и по-настоящему возбудило, а не ту бездарную галиматью, которую ты мараешь. Чтобы это не стыдно было опубликовать. Тебе ясно?
Мягкие пальцы по-хозяйски прикоснулись к моему лицу и погладили по щеке. Я молчала и преданно смотрела в глаза начальнице. Её непристойное и наглое прикосновение возбуждающе отозвалось в глубинах моей блядской сущности благодарным огнём.
— Я что, по сто раз должна повторять? — и хлёсткая пощёчина обожгла мне лицо, поднимая внутри чрева горячую волну вожделения.
Наглая самоуверенная особа знала меня как свои пять пальцев, и мастерски овладевала мною всецело. Словно я была её вещью, игрушкой, детским конструктором, который можно сломать, переделать, пересобрать по своему усмотрению. Но ведь так оно и было. Почему, почему, почему. Почему же мой грязный внутренний мир, моё инфантильное эго, всякий раз озаряет луч дьявольской похоти от обжигающе болезненной, оскорбляющей человеческое достоинство пощёчины.
Это не обычная оплеуха. Перед нею всегда — прелюдия. Слова унижают, но нежные, чуть влажные ладони при этом приласкают. Например за лицо, и за губки, которые здесь, и внизу. А пальцы подразнят, слегка проникая внутрь. А потом неожиданно — шлёп! И сладостная, всепоглощающая волна блаженства тут же предательски накрывает тебя с головой. И ты понимаешь, что хочешь ещё. Твоя воля подавлена, тебе нравится рабство. Ты с трепетом ждёшь продолжения, вот же оно, твоё плотское счастье во всей непристойности. Когда разум нашёптывает — нет, что ты делаешь, эта чертовка, эта взбалмошная дрянь тебя погубит, размажет твою душу по полу и вытрет о неё ноги. Но тело требует — да! Ещё и ещё. И — много.
— Я постараюсь, — прошептала я, томно вздохнув.
В голосе госпожи был металл, и я сразу усвоила для себя, что именно так я и буду теперь к ней обращаться — госпожа.
— Меня не устраивает твой ответ.
Качнув бёдрами, она шагнула ближе, и я почувствовала нарастающую боль. Её тонкая шпилька с постепенным нажимом давила мне на подъём стопы, а кончики пальцев её руки нежно гладили меня по губам. Не смея сопротивляться, я застонала, и в мгновение ока потекла, как заправская шлюха. Мой язычок выпорхнул навстречу и приласкал её пальчики с рабской покорностью.
— Нравится? — тихо и властно спросила она почти шёпотом, однако её голос отозвался в моей голове громогласным приговором.
Стыдливо опустив голову, я молчала, переживая секунды нестерпимой боли и яростной страсти.
— Я спрашиваю, тебе нравится? — строго спросила она снова, выдержав длинную паузу, и наступая мне на ногу, казалось всем весом своего тела, — в глаза смотреть.
Шпилька туфли врезалась в нежную кожу так, что прорвала колготок и продолжала неотвратимо сдавливать плоть. Госпожа же при этом проделывала медленные вращательные движения ножкой, ввинчивая тонкий каблучок в мою ногу всё глубже и глубже. Её красивое лицо с изысканными чертами было сурово, и за всё время на нём не дрогнул ни один мускул. Я чувствовала, ещё немного, и острый стилет с металлической набойкой проткнёт мне кожу и поранит насквозь. Багровая пелена застилала глаза, но я знала, что раз хозяйка так жестоко со мной поступает, значит, надо терпеть и воспринимать её деяния как должное. Она спрашивает, нравится ли мне её гнёт? Значит, нравится. Превозмогая нестерпимую боль, я покорно ответила:
— Да, моя госпожа, мне нравится, я люблю вас. Я сделаю всё, что вы мне прикажете.
— Всё правильно, ты умная девочка. Посмотрим, достойна ли ты стать моей подстилкой. Ты принесёшь свою работу завтра ровно в девять, и если меня что-либо не устроит — будешь наказана. Тебе ясно? — спросила она так же строго, отдёргивая каблук от моей ноги.
— Да, госпожа.
— Я знаю, что ты можешь, только ленишься. Я выбью из тебя лень. Ты сделаешь для меня всё, что я захочу. Любое моё желание теперь для тебя — закон. Тебе будет тяжело, но не смей себя беречь ради меня. Надеюсь, это тоже понятно? Я доходчиво объясняю, или надо ещё раз причинить физическую боль?
— Мне всё понятно. Я сделаю всё, что вы прикажете.
— И навсегда забудь про стулья и табуретки. Теперь их для тебя не существует. Передо мной можно находиться только стоя на коленях. Хочется верить, что в этот раз краснеть за тебя не придётся. За сегодняшний твой косяк будет отдельное наказание. Сегодня же вечером. Если я про него забуду, ты мне о нём напомнишь. И не дай бог меня что-либо не устроит.
Опять воцарилась длинная пауза. После чего тишину кабинета сотряс очередной звонкий шлепок. Щека моя вспыхнула новым огнём, а внутри заворочались жернова сладостного томления.
— Ты слышала про стулья и табуретки?
— Да, госпожа, — ответила я, опускаясь перед ней на колени.
Перед моим взором предстал слегка трепещущий край подола короткой юбки и покатые бёдра, обтянутые чёрной, матово мерцающей лайкрой. Настолько близко, что просматривался узор тонкой вязки дорогих колготок. Обволакивающе-томное благоухание госпожи слега коснулось моих ноздрей. Но приникнуть лицом к ноге без приказа я не смела. Его и не последовало. Не последовало на сей раз. Однако я осознавала, я чувствовала, что очень скоро это произойдёт, и я буду целовать эти ноги множество раз, опускаясь в своём достоинстве всё ниже и ниже. Она порабощала со знанием дела, давая ощутить в полной мере мою сущность самой грязной на свете половой тряпки.
— Я поставила на тебе свою первую печать. Скоро их будет много. Целуй, поблагодари за боль, — придвинула она свою руку, хлеставшую меня, к моему лицу.
Я в страстном порыве прижалась губами к бархатисто-атласной коже, и несколько раз лизнула её кончиком языка. Лишь после этого хозяйка позволила мне подняться с колен.
— А теперь пошла вон. И не смей при мне хромать. На самом деле, это не опасно. Я знаю, куда нужно надавить, и как правильно пытать. Я хочу, чтобы ты об этом помнила.
Я пережила незабываемые минуты блаженства, несмотря на нестерпимую боль. Если кто-либо полагает, что хозяйка, измываясь над жертвой, громко при этом ржёт как кобыла и развязно себя ведёт, порою в нетрезвом состоянии, размахивая плетью по сторонам, тот глубоко ошибается. Такое можно увидеть лишь в глупых порнушных роликах, слепленных наскоро доморощенными режиссёрами. С привлечением первых попавшихся криворуких и кривоногих бездарных актёришек, лицедействующих весьма предсказуемо. Этой похабщиной на всех языках интернет буквально кишит. Толстые, худые, постарше, и помоложе, наспех одетые, с помятыми физиономиями действующие лица, небритые и растрёпанные, подобно марионеткам в дешёвом кукольном театре совершают нелепые телодвижения с непристойной демонстрацией отвисшего и скукоженного хозяйства во всех ракурсах.
Они курят в лицо, тушат окурки о язык невольника, лупят его промеж ног прямо по яйцам, и при этом хохочут как дуры. Ещё зачастую обссыкают своих рабов с головы до пят, обожравшись в преддверии пива, заставляют их прилюдно заниматься так называемой уринотерапией. Золотой дождь? Но только не с такой подачей. Б-рр! Эти сцены, сплошь один к одному, способны вызвать лишь омерзение. Настоящая же Госпожа с большой буквы, действует утончённо и властно, используя дресс-код поведения истинной аристократки.
Она никогда не выпендривается, как проститутка. Не гогочет, брызгая слюнями в объектив как мартышка, и не выбрасывает коники перед камерой. Её главное оружие — это железная воля, а не вывернутая наружу голая сиська. Её власть — вовсе не забава для тех, кто любит погонять лысого перед монитором. Настоящая госпожа покоряет навеки, и подчиняет навсегда, словно гипноз.
Это неотвратимое наваждение на всю оставшуюся жизнь. Это — самое настоящее счастье. Оно приходит во снах, и порою, в мечтах. А когда, наконец, эти мечты воплощаются в реальность, возникает понимание того, что ты рождена лишь для подчинения. Кто это не пережил, значит, не жил вовсе.
Таково моё порочное убеждение, которое умрёт вместе со мной. Жить и сгорать в испепеляющей страсти зная, что госпожа в любой момент не просто накажет. Она вместе с болью подарит истинное наслаждение. Ну а тем, кому недоступен порочный секс, те, кто привык лишь совокупляться в постели ради удовольствия, или заделывая потомство, пусть же завидуют. Пусть презирают и плюются в мою сторону. Но подобное таинство настоящей любви им пережить не дано…
Действие второе.
Итак, мир тесен.
— Брагина, здравствуй, Неужели это ты?
— Юлия Николаевна?
— Узнала. Ты как тут?
— Переехала. Закончила физмат, и уже полгода здесь. А вы?
— Тоже переехала. В школе давно не преподаю. У меня теперь свой отдел издания в солидной редакции. Брагина, у тебя есть время? Может, поговорим?
— Давайте. Только я не Брагина теперь, а Завьялова.
— Тогда на следующей выйдем.
Это была моя школьная учительница старших классов Юлия Николаевна Ковальская. В последний раз я общалась с ней на выпускном. Ну и потом несколько раз встречалась на улице. Но это было там, в Питере, а здесь, в пока ещё чуждом мне южном мегаполисе я встретила её совершенно случайно в автобусе, и вначале посчитала, что обозналась. Но нет. Всё тот же строгий взгляд пронзительных глаз, нежный овал лица, чувственные губы. Без сомнения, она не изменилась. Немного постарела правда, но её это не портило. Мы заказали столик в кафе, и удобно устроившись, за коктейлем продолжили разговор.
— Ты сейчас где-нибудь работаешь?
— Пока что в свободном поиске.
— Тогда я могу тебе предложить что-нибудь написать. Помнится, в школе у тебя неплохо получалось, — она мягко положила свою руку поверх моей и погладила кончиками пальцев по запястью.
Её прикосновение было лёгким и неотвратимым. Почему-то оно мне понравилось.
— Я не знаю, это неожиданное для меня предложение.
— Соглашайся, не пожалеешь, — и она вдруг протянула изящную кисть и поправила мне волосы. Казалось бы, ничего такого. Но как она это сделала. Вначале лёгкое шевеление за ухом, потом медленно вниз по щеке, и пальцы задержались на моих губах, несколько раз погладив по ним в нежном и сложном танцующем ритме. И только потом, спустившись по шее, рука нехотя отстранилась.
Мощная волна мучительно-желанного возбуждения медленно прокатилась по моему телу, и дрожью отозвалась в конечностях. Приоткрыв рот, я тяжело вздохнула и опустила голову. Я сидела, потупив взор, и молчала, а учительница удовлетворённо наблюдала за результатом нахального своего ласкания. Хорошенькое дело. Что же это она со мной сотворила? Почему мне стало так хорошо от её непристойного прикосновения. Чего она от меня хочет? Ведь не просто так она ко мне лезет своими руками.
— Ну, я жду ответа. Можешь не спешить. Подумай, и вечером позвони, — сказала она, как ни в чём не бывало.
Порывшись в сумочке, Юлия Николаевна достала визитку.
— Вот здесь мои телефоны. Как надумаешь — звони. Только с ответом не тяни. Место конкурсное.
Я посмотрела на квадратик картона и перевела взгляд на учительницу.
— Хорошо, — выдавив из себя согласие, промямлила я и спрятала визитку в портмоне.
— Тогда пока. Столик уже оплачен, — она легко поднялась и, сделав шаг вперёд, вновь погладила меня по лицу, на этот раз подольше и как-то по-хозяйски. Новая волна тягучей истомы прожгла мне низ живота, и я почувствовала, что обильно промокла.
Рука повисла в воздухе перед моим лицом, и я сообразила — для поцелуя. Не видит ли кто? Повсюду народу полно, а я тут реально с ума схожу, выставляя напоказ свою лесбийскую похоть. Но ведь уберёт же сейчас, а я так и буду сидеть каменной статуей? Да и наплевать, пусть все видят. Я хочу. И опустив голову, я нежно прикоснулась губами к бархатистой коже ладони учительницы, и преданно лизнула её языком.
— Вот и хорошо, — звонко проговорила женщина, — я догадываюсь о твоих переживаниях, тебе сейчас надо побыть одной и привести свои мысли в порядок.
И повернувшись ко мне спиной, Юлия Николаевна пошла прочь. Я сидела и глазела ей вслед. Стройная фигурка, прямая осанка, красивые ноги. В глазах — дьявольский блеск. Сколько ей? Тридцать пять, больше не дать. Это по лицу. А сзади, вот так — не >Я не помню, чтобы она хотя бы раз появилась в брюках. Тогда я не отдавала себе отчёт, что желаю близости, что с возрастом это пройдёт. Она снилась мне по ночам, и я к, своему стыду, втайне от всех мастурбировала, по-детски неумело, представляя, как моя учительница властно меня подчиняет. Заставляет поочерёдно ласкать её ноги, затем там, где заветный, манящий треугольник. Она всё видела. И взяла на заметку.
Я понимала, что свёл нас опять совсем не слепой случай. Она, словно пантера перед броском, выжидала удобного момента. Весьма возможно, что предыдущая пассия-рабыня ей попросту надоела, и она решила теперь обратить в рабство свою бывшую ученицу. Да, именно так. Скорее всего, это прелюбодейство придавало ей большей пикантности и особого шарма, которого нельзя было испытать с той-же самой незнакомкой из толпы.
Итак, я угодила в сети, расставленные опытной доминирующей лесбиянкой, и меня засасывала трясина порочной страсти. Но выбираться из грязного болота я не желала.
И я позвонила. Набрала номер и нажала на вызов. Я трепетала всеми фибрами души, а руки противно тряслись.
— Алло, — звонкий голос учительницы призывно зазвучал у меня в голове, а я молчала.
— Алло? Говорите.
Слёзы ручьём потекли из глаз, а я всё равно молчала, страстно воздыхая в телефон.
— Алло, я знаю, что это ты, Брагина. Долго в молчанку играть собираешься, а?
— Я, я согласна, я приду, я готова.
— Придёшь ко мне к восьми вечера на Набережную двадцать три. Сходи в душ, и как следует помойся. Не бойся, не кусаюсь.
— Я всё поняла. Я приду, я сделаю всё, как вы сказали.
— Я жду, — голос в телефоне оборвался, и раздался короткий гудок.
Ровно в восемь вечера я стояла перед воротами фешенебельного особняка и давила на кнопку звонка. Мне и в голову не пришло, что хозяйка такого дома по определению не должна ездить на общественном транспорте, где она меня и подцепила. В душе моей извергался вулкан безумной похоти, я же потеряла всякий разум. И гордость. За воротами раздался цокот каблучков, и дверь с тонким скрипом отворилась.
— Входи, и иди за мной, — сказала учительница, окидывая меня взглядом, — о-о, да ты лучше, чем я себе это представляла.
Да, я теперь была не в дурацких бесформенных джинсах и говнодавах на широкую ногу. Да в кофте а-ля чебурашка. Я приоделась как заправская шлюха во всё короткое и облегающее специально для учительницы. Тук, тук, тук, — ритмично отбивали дробь мои тонкие шпильки на стройных ногах. О да! Плавно покачивая бёдрами, я ловила на себе похотливые взгляды мужиков, а одна старуха презрительно послала мне вслед постыдную тираду:
— Шалава бесстыжая. Сиськи вывалила, как в бане. Ни стыда, ни совести, зар-р-раза. Пфу!
— Завидуешь, клюшка? — ощетинилась я.
— Свят, свят, свят. Что делается. Сатано грядёт!
Юлия Николаевна провела меня в просторную, богато обставленную гостиную, и усадила на диван.
— Не люблю тянуть резину, — сказала она, — о заботах потом. Расслабься, и ни о чём не думай. Всё хорошо.
Её рука залезла мне под топик и нащупала упругий сосок. Второй рукой она гладила меня вдоль бедра и подбиралась к промежности. Уже тогда, в первую нашу интимную встречу я почувствовала, что обращается она со мной, как со своей собственностью. Я заблаговременно была без трусов, и не нащупав препятствия, сразу два пальца учительницы свободно проникли мне во влагалище.
— Не надо, пожалуйста, — прошептала я и поняла, что полностью парализована.
— Смотри в глаза, — сказала нахалка, обхватив ладонью мою наливающуюся грудь.
— Не надо, — взмолилась я в последний раз, и выгнулась дугой навстречу бесцеремонно лапающим меня рукам.
Пальцы трогали мой клитор в требовательной ласке, а я выгибалась и стонала, не смея отвести взгляд в сторону.
— О-о, какая отзывчивая девочка. Да ты прелесть. Отвечай мне, я тебе нравлюсь?
— Да.
— Любишь меня?
— Да.
— Тогда сейчас мне полижешь.
С этими словами учительница положила мне руки на плечи и скомандовала:
— На колени.
Этот момент я представляла себе давно. Во время мастурбации, в туалете, на перерывах между уроками я втайне смаковала всё до деталей, кончая по множеству раз. Но реальность, наконец, наступила, и эта мучительная страсть проснулась во мне с невиданной силой. Я медленно опустилась на пол, на оба колена, а она приглашающе раздвинула ноги. Она тоже была без трусов, и в лицо мне ударил запах, исходивший из её промежности.
— Давай, — она положила ладонь мне на обнажённую грудь, другой рукой крепко ухватила за волосы.
— Ты раньше когда-нибудь кому отлизывала? — последовал строгий вопрос.
— Нет.
— Я знаю, что ты сейчас не способна мне врать. Значит, для тебя всё будет в первый раз. Вот увидишь, тебе это понравится.
Она придвинула мою голову совсем близко к половым губкам, и запустила свой палец глубоко внутрь своей промежности. Затем, вытащив его наружу, медленно провела по моим губам. Тёплая, терпко пахнущая вязкая масса попала мне в рот, и блаженство вспышками пробежало по всему телу. Я застонала.
— Я знала, что тебе станет хорошо.
Она придвинула мою голову ещё ближе, и чуть пошире раздвинула ноги. Мои губы встретились с влажным, тёплым, жаждущим любви раскрывшимся бутоном, и мой язычок выпорхнул вперёд. Он, повинуясь неведомому таинству, усердно исследовал все ямки и ложбинки желанной пещерки, и натыкался на твёрдую горошину клитора. Юлия Николаевна громко охала и протяжно вздыхала. Страсть переполняла меня через край, и тягучим сладостным блаженством разливалась по всему нутру. Пульсирующая истома нежным пламенем струилась где-то внизу живота, а в голове вспыхивали искорки экстаза.
Теперь мы стонали вдвоём. Я крепко обнимала упругие бёдра полюбовницы, а она прижимала мою голову к себе. Откинувшись назад, лесбиянка томно стонала, я же вторила ей в унисон. Приближался оргазм. Я чувствовала его нарастающую мощь, и с трепетом ожидала его наступления. Мы кончили почти одновременно. Оргазм взорвался в моей голове мириадами ярких звёзд. Перед глазами поплыло, и я повалилась на пол у ног учительницы, лишившись чувств.
Когда я очнулась, то обнаружила, что лежу на мягком диване, а Юлия Николаевна сидит на краешке, и гладит меня по щеке.
— Ну как?
— Да, это было что-то.
— Завтра же переедешь ко мне. Я устрою тебя к себе в отдел, и ты начнёшь писать для меня статьи.
— Мне надо с мужем поговорить.
— Хочешь, я поеду с тобой? Вдвоём это будет сделать проще.
— Нет, я должна это сделать сама.
— Как хочешь. А сейчас обними меня и целуй. Я подарю тебе такой секс, о котором ты не мечтала даже в самом горячем бреду.
Действие третье.
Домой я заявилась за полночь, но муж мой не спал. Стараясь не греметь замком, я потихоньку открыла дверь, и на цыпочках вошла в прихожую. Не зажигая света, я принялась расстёгивать ремешки на туфельках.
— Ну, где ты шлялась, я спрашивать не буду, — он вырос передо мной каланчой и включил свет, — ты трезвая, с тобой разговаривать можно?
— Да, говори, — ответила я, отводя в сторону взгляд.
— Как дальше жить будем?
— Никак. Я ухожу от тебя.
— Надеюсь, твой выбор заслуживает внимания? Кто он хоть такой?
— Это не он, а она.
— Не понял. Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что любовника у меня нет.
— Врёшь. Тебе самой не противно?
— Это правда. Нет у меня любовника. У меня появилась… о господи, любовница, моя бывшая учительница. Я влюбилась в неё давно, ещё в школе, а теперь вот встретилась с ней снова. Извини, всё получилось как-то само собой. Я — лесбиянка.
Он ошарашенно пялился на меня, и на какое-то время лишился дара речи.
— Ты что, не понял? У меня появилась любовница, женщина, твоя жена — лесбиянка. Я ухожу от тебя к ней. Извини, но я тебя не люблю. Возможно, никогда и не любила.
Наконец он пришёл в себя, и закрыл отвисшую челюсть.
— Ты гораздо хуже, чем я думал. Можешь катиться на все четыре стороны. Я подаю на развод. Матери не смей говорить. Такого позора она не переживёт, — он снял с пальца обручальное кольцо и швырнул его к моим ногам, — теперь я понимаю, почему ты тянула резину с рождением детей. Бери всё, что тебе нужно, и уходи.
Эпилог.
Я собрала всё необходимое и вызвала такси. Окинув взглядом в последний раз моё бывшее жилище, я решительно шагнула в темноту. Через час я вновь пребывала в горячих объятиях Юлии Николаевны, и ни о чём не жалела. Тогда я не предполагала, что пожалею гораздо позже, когда стану её сексуальной рабыней, и буду прислуживать ей и её новой юной любовнице.
Иногда наглая взбалмошная девица давала мне полизать, и я воспринимала это как награду. А госпожа теперь выше своих коленей меня не допускала. Что же, она оставляла мне выбор, и я сама его сделала. Они не таясь, развлекались и трахались в своё удовольствие. А я наблюдала за ними. Я терпеливо ждала и жду своего часа.
В моей госпоже снова перемены. Я это чувствую в её поведении, в едва уловимом изменении запаха её ферромонов. Она недовольна своей полюбовницей. Я видела, как та пытается безусшепшно набрать текст в ворде, в бесплодных потугах выполнить нехитрое задание, а госпожа недовольно хмурит брови. Медовый месяц на исходе, а партнёрша не усвоила даже элементарных азов грамматики, и править в отделе издания даже нехитрый текст ей не по зубам. Учить и учиться гораздо труднее, чем сверкать напоказ своими прелестями.
Время молоденькой любовницы проходит, пусть она даже не отдаёт себе в этом отчёт, но я знаю, что вскоре снова займу своё законное место. Вчера они мылись в ванной. Как всегда, вместе. Естественно, трахались. Но двери были слегка приоткрыты. Госпожа специально оставила для меня щёлку. Такого раньше не было. Они лапали друг друга, и хозяйка в любовной ласке ненавязчиво, но неотвратимо опустила свою пассию лицом вниз под воду, и крепко удерживая за волосы, повернула её голову немного набок таким образом, чтобы одно ухо девицы всё время выступало на сантиметр от поверхности воды.
Она делала это намеренно, чтобы находясь всё время под водой, та могла расслышать речь топящей её госпожи. Я видела лицо хозяйки. Раскрасневшееся, в капельках воды и пота, оно было сосредоточенным, чуть приоткрытые губы едва шевелились, а грудь тяжело вздымалась. Она знала, что я подглядываю, и от этого возбуждалась ещё сильнее. Госпожа прижала лицо юной любовницы к себе между ног, заставляя при этом отлизывать.
Сквозь шелест воды я отчётливо слышала, как размеренно она отсчитывает вслух секунды. Десять, двадцать, минута, полторы. Голова партнёрши так и не вынырнула ни разу. Несколько раз девица пыталась освободиться, но жёсткий захват всё время возвращал её назад, к половым губкам. Она оказалась надёжно зажата между ног, и госпожа спокойно гладила свободной рукой за все интимные места, тем самым расслабляя жертву. Господи, да она же утопит её. Затем до меня донёсся сладостный шёпот.
— Продолжай мне лизать до тех пор, пока я не кончу. От тебя зависит, насколько скоро это произойдёт. Или я кончу, или ты сдохнешь. Ты кончила уже два раза. Потому, что лишена возможности дышать. Кислородное голодание намного сильнее возбуждает твой мозг. Ты ласкаешь так, как никогда, потому что с каждой секундой всё сильнее думаешь о том, что это последняя ласка в твоей жизни. Обними меня крепче за бёдра и продолжай. Времени почти не осталось. Твоего времени.
И в этот момент госпожа звонко вскрикнула. Она переживала оргазм. Да так, что кончила и я, лишь от одного созерцания. Любовница тут же вынырнула, и с громким стоном вдохнула наконец полной грудью.
— Ну как, тебе нравится? — последовал вопрос в привычной строгой манере.
— Я чуть не задохнулась, мне так не нравится, я так не хочу, — плаксиво ответила девица.
И выдержав паузу, хозяйка мокрой ладонью наотмашь влепила ей первую пощёчину.
— Ты отвечаешь дерзко. Так вот, непокорная мразь, или ты катишься на все четыре стороны, или твоё место будет у моих ног на коленях. Не забывай, из какой ямы я тебя подобрала. Можешь возвращаться к себе на помойку. Пошла вон, безграмотная тварь. Теперь стульев и табуреток для тебя не существует. Передо мной — только на коленях.
ARHIMED