Раздавшийся в передней электрический звонок, и приглушённые голоса отца и какого-то вошедшего мужчины, возбудили любопытство Бекки, и она невольно прислушалась, оторвавшись от книги, которую читала.
Голоса доносились из кабинета отца очень невнятно, но она всё-таки смогла разобрать, что речь идёт, по всей видимости, о ней. И она с тихим ужасом, но не без некоторой гордости вспомнила свой вчерашний прогул (о, ужас, впервые в жизни!) с мальчишками, и с замиранием сердца – она, самая примерная ученица школы, отлично представила себе, что может её ожидать в случае, если об этом узнает отец.
За свои десять лет она ни разу не то, чтобы прогуляла, но и вообще ни разу не опоздала в школу, а тут на тебе! И прогул, и две двойки подряд. А всё Том – она за ним почему-то готова пойти на край света, хотя, что в нём такого, мальчишка, как мальчишка, а вот, поди, ты!
Голоса смолкли, приглушённые шаги по ковру, щелчок двери – всё стихло. Бекки прислушалась, но всё было как обычно, с кухни несло вкусным ужином, отец вернулся к себе в кабинет, вскоре туда прошла няня, и, выйдя обратно, быстрым шагом направилась на кухню…
Внезапно открылась дверь кабинета, и на пороге выросла внушительная фигура судьи Джефри – отца Бекки. Голосом с явно слышимом раздражением он произнёс:
— Ребекка Джефри – ко мне!
Бекки помертвела, на совершенно негнущихся ногах, она одеревенело вошла в кабинет, и остановилась у двери. С момента смерти матери, отец был с ней всегда ласков и баловал ее, чем мог, а сейчас… Что будет с ней? Мысли прыгали в голове, как белки, и она ожидала неминуемого наказания, но какого!
— Неужели её высекут?
— Это бывало со многими в школе, но не с ней!
— Может, оставят без сладкого, ну это куда не шло! Лишь бы только в угол не ставили, как когда-то покойная мама, ужасно неприятное наказание, и братья – близнецы насмехаться начнут. Они хоть и младшие, но страшные зануды!
Сквозь сумятицу мыслей Бекки отчётливо услышала голос отца:
— Ребекка, (- боже, как официально!) Вы допустили три весьма серьёзных проступка за самое короткое время! Я, как отец не могу допускать подобных действий с Вашей стороны, и вынужден принять самые строгие меры к Вашему наказанию. Вы будете на три дня лишены сладкого, и кроме того Вам будет произведено троекратное промывание, ибо если Ваши мозги оказались столь засорены, то данная процедура надеюсь, поможет Вам их прочистить! Идите к себе в комнату, Вас там уже ждут!..
Бекки, поняв из всей речи отца, только то, что она три дня будет за чаем питаться только хлебом, уныло побрела к себе.
Но, войдя в комнату, она от ужаса чуть не упала. В комнате были няня и кухарка, а на столе стояли кастрюля, мыло и стеклянный сосуд странной формы с длинной каучуковой трубкой и тонким, как жало, костяным наконечником, снабжённым небольшим краником. У кровати стоял, заботливо прикрытый крышкой, большой ночной горшок.
Бекки со всей отчётливостью вдруг поняла, ЧТО именно значили слова отца насчёт промывания. Тем более что не далее, чем две недели назад с ней делилась сокровенными мыслями, только что оправившаяся от болезни, и испытавшая ЭТО на себе, её подружка Эмми Уотсон. Признаться, воспоминания её были ужасны.
С коротким криком Бекки бросилась вон из комнаты, но в дверях уже стоял кучер Джим… Он грубо схватил пойманную на полушаге Бекки, и, невзирая на её отчаянные крики и брыкания, потащил бедняжку к кровати. Там её уже ждала няня. Джим повалил Бекки на кровать, перевернул её на бок, и няня начала стаскивать с девочкиной попы беленькие панталончики.
Бекки отчаянно подворачивая книзу попу, с плачем пыталась обеими руками натянуть на себя обратно своё кружевное бельё, но няня была сильнее…
Тем временем кухарка наполнила сосуд доверху какой-то мутной жидкостью, и жирно смазав наконечник мылом, подошла к девочке.
Бекки, замирая от предвкушения того, что должно произойти, всеми силами пыталась вернуть на худенькую попу свои панталончики, и обречённо отбиваясь, вырывалась из цепких няниных рук. Услышав её крики и слёзы, прибежали братья и изумлённо застыли в дверях. Такого они не видели никогда, их гордтающей распирающей болью, снова задёргала ногами, стремясь, во что бы то ни стало вырваться из этого ужаса. Слёзы неослабевающим потоком лились из её глаз, сопровождаясь громкими стонами и отчаянными криками.
Внезапно Бекки почувствовала, что распирание прекратилось, и из попы медленно вынулась эта огненная трубка. В следующий момент няня крепко сжала ягодицы воспитанницы, вставив при этом свой палец в самую дырочку Бекки. А у неё начался в животе вулкан, спазмы и беспрерывные позывы на низ заставляли её, то вытягиваться в струнку, то поджимать ноги к самому животу. Извиваясь всем телом и глотая слёзы, она умоляла няню отпустить её попу и дать возможность прокакаться, а няня крепко сжимая её ягодицы, уговаривала её потерпеть.
Наконец эта пытка закончилась, и бедная, наказанная столь варварским способом Бекки, мгновенно вскочив с кровати, прыжком села на горшок. Громкий треск и журчание, нарушили установившуюся было тишину, из попы со скоростью пушечного ядра начали вылетать какашки и мыльная вода. Постепенно боль и распирание отходили прочь, но ворочание и жжение в животе не проходили. Глотая слёзы, и корчась от неприятных ощущений в раздражённом клизмой кишечнике, Бекки изо всех сил тужилась, и отрывистые, резкие пуки из её попы глухо стреляли в горшок. Но вот всё прекратилось, и как только девочка приподнялась над горшком, она, тут, же будучи подхваченной Джимом, опять очутилась на кровати.
— Ой, ой, ой!: — Заголосила она, — нет, не надо, умоляю, не надо больше, я не хочу, я не буду больше… Умоляю, скажите папе, прошу вас, не делайте мне снова, очень, очень прошу…
Но её снова завалили на бок, и противная штука с ненавистной трубкой, наполненная на этот раз прозрачной водой, снова нацелилась в её попу, и после непродолжительной борьбы очутилась там. На этот раз к немалому удивлению Бекки, чувство болезненного распирания не было столь выраженным, а щекотное ощущение от вливаемой воды странным образом уменьшало боль и раздражённость кишечника. Правда, какать хотелось не меньше, но не так резко, как в прошлый раз. И если бы не торчавшие по-прежнему в дверях рожицы братьев, и не ощущение безнадёжного унижения, то можно было бы и не так сильно плакать. И через несколько минут, будучи с зажатой няней попой, она, сопя носом от невысморканных слёз, ожидала конца экзекуции, изредка поджимая ноги от не до конца прошедшей боли.
На третью клизму она вздыхая, и глотая слёзы пошла сама, горько осознавая, что помощи и поддержки ей ожидать не от кого, послушно легла на бок, и подогнув ноги, крепко закусила верхнюю губу. Клизма на этот раз была с золотистым раствором. Тёплая вода разом сняла спазмы, и Бекки почувствовала с удивлением, что ей совсем не больно, а необычность ощущений в попе, и чувство лёгкого желания покакать, с одновременным чувством какого-то послабления в животе, не так уж и неприятны, и даже рожицы братьев, с любопытством разглядывающих её попу с устремлённым кверху шлангом, не так уж недоброжелательны.
Через час всё было кончено… горшок и сосуд были вымыты, и убраны на свои места, Бекки лежала в кровати, ощущая лёгкую, и к слову сказать, весьма приятную пустоту в животе , а близнецы, утешая её, вытирали слёзы, всё-таки лившиеся из её глаз.