На лужайке

     Она просто присела, а уже юбочка задралась, перекосилась, показав ее белые, яркие трусики.
     Я тоже присел с ней рядом, чтобы посмотреть, что же ее заинтересовало. И невзначай — и совершенно неожиданно для себя! — провел по этим трусикам пальцем. Она повернулась ко мне и улыбнулась. Я стал водить пальцами по ее попочке и спереди, обрисовывая каждый бугорок, каждую впадинку.
     Она наклонялась все ближе к земле лицом, подставляя мне попочку и промежность. Я приблизил лицо к ее стыдным местам и толкнул ее носом в попочку. Она тотчас положила лицо на локти и уткнулась в землю, а ее ножки еще больше выпрямились, а трусики стали белеть еще выше.
     Гимнасточка! Я и раньше видел, как она выгибалась мостиком, и ей нравилось, что ее видят такой красивой и гибкой…
     Теперь мы стояли в лесу, на полянке: я — нормально, а она — выпрямив, насколько это возможно в таком положении, ноги и уткнувшись лицом в локти. Это было стыдное для нее положение.
     Я стал водить носом туда-обратно по ее ложбинке: от низа живота к низу спины, я чувствовал то ее губки, то позвоночник. Ее ноги все более напрягались, и локти стали распрямляться. Я начал лизать ее — прямо через трусики. Я чувствовал, как они сталась вместе с моими движениями.
     По ее свесившимся волосам поползли капельки пота, они потемнели… Чей это пот был, ее или мой, я не знаю, но с меня уж, во всяком случае, пот лил градом! Мне немножко трудно было ее держать: она выскальзывала. Потом я пустил в нее сперму, осторожно опустил девочку на землю, и, продолжая движение, лег на нее сам.
     Вот тогда-то мы и поцеловались…