Революция

     -К оружию, товарищи!..
     -Революция! Революция…
     -Жгите эксплуататоров!..
     Эти крики, перемешанные с запахом гари… Всё это в прошлом. Революция окончена. Барона, баронессу и меня, их сына, выселили на юг Франции, а наше родовое имение сначала разграбили, а потом сожгли. Нас поселили в крохотном гнилом домике на краю деревни. Часть слуг убили, а остальные перешли на сторону восставших. Теперь мы должны были жить как простые люди. Правда, матери удалось вывести часть драгоценностей, и нам пока удается как-то сводить концы с концами. Приходится жить всем троим в одной маленькой комнате гнилой крестьянской избы, хозяева которой на украденные у нас драгоценности построили себе более просторное жильё, где и пропивают оставшееся кровно награбленное.
     Однако, я не жалуюсь. Мне даже нравится жить в деревне. В имении я был лишен возможности играть с другими детьми. У меня нет ни братьев, ни сестер. Правда, у меня было много игрушек, но со временем они все надоели. Я попробовал познакомиться с деревенскими детьми. Те сначала радостно меня приняли, но потом придумали игру, по которой мы должны поменяться одеждой. Я с радостью поменялся. Когда же я решил, что пора меняться обратно, меня прогнали и долго кричали в спину:
     -Буржуйский сын! Буржуйский сын!
     И бросали мне вслед комья глины. Когда я вернулся домой, мать увидела меня и стала расспрашивать, почему я не в своей одежде, а в лохмотьях, которые мне велики. Я рассказал. Под конец рассказа мать всхлипнула и вышла. Я знал, что она плакала и не хотела, чтобы я видел. Она часто плакала с тех пор, как мы переехали сюда. Часто можно было увидеть, как она, опершись локтем о стол, смотрит в окно. При этом она не издает ни звука. Лишь плечи подергиваются, и изредка слышится тихое всхлипывание. Отец всё время пытался её успокоить.
     А ночью, если я не могу заснуть, часто слышу разговоры родителей:
     -Как же мы будем жить дальше, Генри?
     -Всё как-нибудь обустроится, Мария. Я хлопочу о выезде за границу. Может, там мы сможем жить лучше…
     -Я волнуюсь за маленького Арни. Для него это большое потрясение.
     -Ничего, это лишь сделает его крепче, — говорит отец, пытаясь придать
     обнадеживающую интонацию своему голосу.
     Но я чувствую в его голосе сильную фальшь.
     Однако, вскоре всё действительно наладилось. Отец стал где-то доставать деньги, и мы стали жить чуть лучше. Правда, вся деревня косо смотрела на наш дом. Мать боялась того, что нас и тут могут поджечь. Но отец успокаивал её и баловал сладостями. И у меня всё стало лучше. Я познакомился с деревенским мальчиком, который сказал, что его зовут Пуа. В деревне его почему-то недолюбливали, а мы с ним легко нашли общий язык. Он и вправду был какой-то странный. Мы ходили с ним на реку и бросали в воду камни с моста. Он научил меня ловить рыбу. Я был рад своему другу.
     Но однажды я застал его за странным занятием. Он сидел за сараем своих родителей, прислонившись спиной к стогу сена. Его штаны были спущены до колен, а обеими ладонями он сжимал свой членик. Я ещё не знал тогда, как эта штука называется, и называл её «писуля».
     -Друг Пуа, что ты делаешь? — спросил я.
     -Не видишь, — нисколько не смутившись, отвечал тот. — Пипиську чешу.
     -А зачем? — любопытство разбирало меня.
     -Мне это нравиться, — ответил Пуа. — Да ты сам попробуй, Арни. Тебе тоже понравится.
     Я сел напротив и оперся спиной о другой стог сена. Я тоже спустил штаны и сжал ладонями свою писулю. Я начал двигать ладонями, отчего член стал вращаться между ними, подобно палочке. Я посмотрел на Пуа. На его лице сияла улыбка. Он смотрел на свой членик, потом переводил глаза на мои ладони, которые вращали мою писулю. Вскоре у меня появилось ощущение, что я хочу писать. Оно было очень приятным, так как моя писуля затвердела и теперь, действительно, напоминала палку. Я сказал об этом Пуа.
     -А, вот что, — сладостно протянул мой друг. — Тогда попробуй вот что. Смотри, я покажу.
     Он перестал двигать ладонями вокруг своей писули. Вместо этого он сжал её в кулак одной рукой и стал двигать его вверх-вниз. Я подумал, что это тоже, наверное, здорово, так как сегодня, все, что советовал мне Пуа, было очень приятным. Я сделал, как он. Мне было очень приятно. Во всей писуле, да и вокруг неё ощущалось легкое щекотание. А ноги от наслаждения подкашивались. Я не удержался и сел с размаху в сено. Соломинки больно кольнули ягодицы. Но мне и это показалось приятным. Я чувствовал, что мне всё больше и больше хочется писать. И от этого я всё сильнее двигал кулак. И тут я почувствовал, что больше не выдержу. Я вскочил на ноги и приготовился пописать. Но из кончика моей писули, вместо желтой водички, вылетели какие-то белесые брызги. Я испугался, что чем-то заболел и показал всё Пуа. Тот засмеялся, и сам испустил такие же брызги.
     -Так всегда бывает после этого, — сказал он.
     Мы оделись и пошли на реку. С тех пор мы часто сидели в укромных местах и чесали свои пиписьки. Мне нравилось это занятие, и я готов был заниматься им каждый день. Иногда мы менялись, и Пуа сжимал кулаком мою писулю, а я его. Это мне нравилось ещё больше. Но Пуа предупредил меня, что об этом не должен никто знать. Я строго хранил этот секрет.
     Однажды я долго не мог заснуть. И вот, в темноте, я услышал голос моей мамы:
     -Подожди, а вдруг Арни услышит.
     -Дорогая, он уже давно спит, — отвечал мой отец.
     -Ну, хорошо, только всё равно давай не очень громко, — согласилась мама.
     -Да, я тоже не хотел бы, чтобы он проснулся.
     Затем я услышал чмокание и звук от ворошения одеяла. Краем глаза я выглянул из-под одеяла и увидел, что одеяло на родительской кровати медленно поднимается и опускается. А ещё я слышал раздававшиеся оттуда приглушенные крики моей матери. Я не стал выдавать себя, но происходящее запомнил. Тем более, что на следующее утро отец за что-то благодарил маму.
     В тот же день я рассказал всё произошедшее Пуа.
     -Очень просто, — ответил он. — Твой отец её ебал.
     -А как это? — спросил я.
     -Ну, видишь ли, — стал рассказывать Пуа. — Вот та штука, что у тебя между ног — у твоей матери её нет, вместо этого у неё щель.
     Я не поверил своему другу, и, тогда он повел меня к реке. По его словам, он знал место, где купалась его сестра.
     Мы притаились в кустах. В реке действительно плавала какая-то девушка.
     -Я часто прихожу сюда посмотреть на неё, — со сластинкой в голосе говорил Пуа. — Мне нравится смотреть на голую сестру. Даже когда я представляю её голой, моя пиписька твердеет.
     Я молчал. Я всё ещё не мог представить, как это может быть такое, чтобы у человека между ног ничего не было. В это время сестра Пуа подплыла к берегу и вышла из воды. Она думала, что её никто не видит, поэтому не прикрывалась. Сначала я увидел её полные груди. Они медленно поднялись из воды и слегка покачивались, пока девушка выходила из реки. Капли воды стекали по двум округлым грудям и падали в реку, искажая отражение девушки. Потом она вышла из воды по колено, и я увидел, что у неё между ног ничего нет. Только там, где у меня росла писуля, у неё росли волосы.
     -Смотри, — сказал я другу. — У неё там волосы.
     -Тихо, — ответил он. — Она не должна знать, что мы здесь.
     А я любовался её волосками. От увиденного у меня снизу уже давно затвердело. Мне хотелось провести рукой по этим волоскам, в которых сейчас много речной воды. Но я не мог обнаружить себя и Пуа. А сестра моего друга подошла очень близко к кустам, в которых мы сидели. И я точно разглядел, что под этими черными шелковистыми волосками скрываются розовые складочки. Сестра Пуа села на полотенце, разостланное на траве, и огляделась по сторонам. Убедившись, что никого нет, она положила ладонь на свою щелку, а двумя пальцами другой руки взяла кончик груди. Она стала вращать сосок, а ладонью двигала по своей щелке. При этом она издавала громкие вздохи и крики, напомнившие мне те, что я слышал ночью. Постепенно она ускоряла темп и кричала всё громче и громче. Её тело задергалось, и она перестала шевелить руками. У меня тоже случалось такое, как раз тогда, когда из моей писули вылетали белые сгустки. Пуа объяснил мне, что этого не надо боятся, а наоборот, это даже приятно. А сестра Пуа погрузила пальцы в свою щелку, а, вынув, облизала их. Мне захотелось попробовать на вкус то, что она извлекла из своей щелки, но я должен был сидеть тихо. Потом девушка опять ушла в реку. Мы с другом вернулись на наше укромное место среди стогов сена.
     -Ну, видел? оей пиписки. Он толкнул, но у него ничего не вышло. Тогда я услышал, как он плюёт. Он плюнул мне на дырочку и размазал свою слюну. Теперь у него вышло, и я ощутил, что его палка вошла в меня. Он двигал ею во мне, доставляя новые ощущения. Мне и это понравилось, так как я возбуждался от этого. Когда же мой друг замер, я почувствовал пульсацию его члена, а потом я ощутил горячую влагу в своем заднем проходе. Он выплеснул в меня свои белые сгустки. Он вынул из меня свою пипиську и вытер её о сено.
     -Я тоже хочу поебаться, — сказал я.
     -Хорошо, — ответил Пуа и повернулся ко мне спиной.
     Я попробовал проникнуть в его попку, но ничего не получалось. Тогда я смочил дырочку слюной, но и опять ничего не вышло. Вместо этого я выпустил содержимое своего члена на задницу своего друга и сел на сено.
     -Наверное, — задумчиво сказал Пуа, вытирая задницу. — Тебе нужно отверстие побольше.
     -Где же мне его найти? — спросил я. — Вот с твоей сестрой у меня бы получилось.
     -Нет, — сказал Пуа. — Она не согласится.
     -А что же мне делать? — я терялся в вопросах.
     -Попробуй со своей матерью, — сказал Пуа почти безразличным тоном.
     Пока не стемнело, мы ещё много разговаривали на эту тему. Пуа объяснил мне, что можно заставить женщину взять писулю в рот, и даже заставить её проглотить сгустки. Когда мы расстались, я вернулся домой.
     Как раз намечался ужин. Я сел, и, собравшись с мыслями, сказал:
     -Мама, а можно я сегодня буду тебя ебать?
     Это заставило отца и мать замереть. Возникшей паузой я воспользовался, чтобы добавить:
     -Дело в том, что вчера я слышал, как ты, папа, ебал маму.
     Мать с укоризной посмотрела на отца, а он ударил меня по лицу и отправил спать без ужина.
     На следующий день Пуа спросил меня, как всё прошло. Я рассказал.
     -Какая несправедливость, — сказал он. — Я бы за это убил своего отца. Ведь он ебет, почему мне нельзя?
     -А ты часто ебёшь свою мать? — спросил я друга.
     -Да почти каждый день, — ответил он.
     -А можно мне тоже? — спросил я.
     -Что тоже? Поебать мою мать? — переспросил Пуа. — Нет нельзя. У тебя своя для этого есть.
     -Ну, пойдем тогда посмотрим, как твоя сестра купается, — предложил я.
     -Она сегодня уехала в город, — отрезал Пуа.
     Вечером со мной дома никто не разговаривал. Я поел и лег спать. Как я не прислушивался, ничего не слышал. Но заснуть я не мог. Моя фантазия рисовала мне, как я ебу мать, как я трогаю её груди. Как она облизывает мою писулю, глотает сгустки своей щелью. От подобных фантазий я возбудился. Потерев писулю, я выплеснул сгустки себе на живот и размазал их.
     Через некоторое время со мной стали разговаривать дома, но по ночам я не слышал ничего. Зато я не мог заснуть из-за своих фантазий. Мне приходилось спускать себе на живот. Пуа не водил меня больше смотреть на его сестру, а мне не доставлял уже удовольствие его член в моей попке.
     Через месяц или полтора я, как обычно, не мог заснуть. И тут я услышал скрип пола. К моей кровати кто-то подошел. Я притворился спящим. А этот кто-то, по-видимому, проверял, сплю ли я. Потом, когда он отошел, я повернулся на бок и через крохотную щель в одеяле стал смотреть на родительскую кровать. Да! Они снова делали это! А чего я обрадовался? Мне-то нельзя… И тут я вспомнил слова Пуа, про то, что он своего отца убил бы, если бы тот не позволил ему выебать свою мать. И странная злоба возникла в моем сердце. Я тихо встал.
     Родители были под одеялом и не видели, как я подошел к столу. Я взял самый большой нож и откинул одеяло с родительской кровати. Они на секунду приостановили свои движения, и я со всей силы засадил нож отцу под левую лопатку. Он вскрикнул, потом дергался в предсмертных судорогах. Когда он прекратил, я сбросил его с кровати. Его тело шмякнулось на пол, а я впервые в жизни увидел свою мать голой. Её небольшие грудки торчали вверх, а соски были оттопырены и казались острыми. Правая была испачкана кровью моего мертвого папаши. Ниже, на белом фоне её тела, в полумраке можно было рассмотреть большой куст волос, который прикрывал щель. Лицо выглядело очень испуганным, и мать постоянно спрашивала:
     -Зачем? Зачем Арни?..
     Я разглядывал свою мать и не отвечал. Потом я подумал, что, раз так, то можно и потрогать её. Я протянул свободную от ножа руку и стал щупать соски. Они были тверды. Я уже давно возбудился, а мать говорила, чтобы я не делал этого. Но я не слушал её. Она не препятствовала мне. Наверное, она думала, что я могу убить её, а она, даже если отнимет у меня нож, ничего мне сделать не сможет. Поэтому она покорно лежала на кровати, и лишь слёзы текли по её лицу. Я перешел к нижней части её прелестей. Мама попыталась мне помешать исследовать заросли её кустика и сжала ноги. Но я раздвинул их. Было плохо видно. Тогда я зажег свечу и стал рассматривать. Я увидел мамину щель. Она была значительно больше, чем у сестры Пуа. Она почему-то была влажной, хотя мама не плавала сейчас в реке. Я провел пальцами по краям щели. Мама вскрикнула и опять попросила меня, чтобы я прекратил. Мои пальцы покрылись вязкой жидкостью. Я понюхал и мне понравился этот запах. Когда я лизнул пальцы, то ощутил вкус своей матери. После этого мне почему-то захотелось прислониться губами к её щели и слизать всю эту влагу. Я так и сделал. Мама продолжала вскрикивать, но это были уже совсем другие крики. Теперь между просьбами о том, чтобы я прекратил, слышались стоны. А её таз шевелился навстречу моему рту.
     Потом я вспомнил, что она может взять мой орган в рот. Я решил сказать об этом матери. Она отказалась. Тогда я решил пригрозить ей ножом. Я прислонил его к её горлу, и она, со слезами на глазах, стала посасывать мою писулю. Мне было очень приятно. У меня появилась дрожь в ногах. Чтобы не выплеснуть сгустки из моей писули, я выдернул её из маминого рта. Да, она покрыла мой орган слюнями. Теперь, подумал я, можно по-настоящему её ебать. Слегка успокоившись, я приставил кончик моей писули к маминой щели. Она снова стала умолять меня не делать этого. Я же толкнул, и почувствовал, как моя писуля оказалась в теплом и узком тоннеле. Мне было приятно. И тут я сразу выплеснул свои сгустки в мать.
     Я уже знал, что через некоторое время моя писуля снова затвердеет. Поэтому я лег на маму, а писулю из её щели вытаскивать не стал. Мой рот находился как раз на уровне грудей мамы, и я стал их облизывать. Я слизывал с её груди кровь убитого мною отца. А мама всхлипывала и, вместе с тем, издавала звуки, говорившие о том, что её хорошо. Тоннель, в который была вставлена моя писуля, сокращался. Очень скоро я ощутил твердость своего члена. Тогда я оперся руками о мягкие мамины груди, и стал двигать тазом, вгоняя свой член в её щель. Сначала я двигался медленно, но потом, по мере нарастания возбуждения я двигал сильнее и сильнее. Несколько раз я выходил из мамы и чувствовал, что её щель уже движется навстречу мне, ожидая нового толчка. Я снова вставлял свою писулю ей в щель и продолжал своё дело. Мама постанывала, глотая слезы. А я вспотел.
     Почувствовав, что сейчас я снова буду выплескивать сгустки, я вынул член из маминой щели и сел на неё ближе к голове. Я хотел, чтобы она проглотила выделения моего члена. Она покорно взяла мой член в рот и языком стала щекотать его кончик. Я выплеснул ей в рот все, что накопилось за то время, пока я её ебал.
     Больше мне не хотелось её ебать. Да и вообще, какая-то тоска нашла. Как будто получил, то чего хотел, но оно не слишком обрадовало. Я оделся. Мама лежала на кровати голая, но она всё ещё не пришла в себя. Голый и мертвый отец лежал на полу в луже крови. И тут я понял что сделал. Я подошел к маме, вложил ей в руку нож и сказал:
     -До свиданья мама…
     Затем я вышел в ночь навстречу новому дню.
     
     Imperior. Апрель 2002.