Они встретились возле больницы, и она кратко обрисовала ситуацию. Отец тяжелым взглядом взирал на находящегося в коме сына, подключенного к аппаратам поддержания жизнедеятельности. Лада не знала, как оправдываться перед молчаливым Р. М. с мрачным лицом. Тот помог ей, сказав, что понимает, как тяжело ей было уживаться с Максимом и терпеть его гадкое поведение. Добавил, что ни он, ни мать давно не могут влиять на сына, и он благодарен ей, что она так долго нянчилась с ним.
И что тот, похоже, был доволен ей. Подолгу просиживая у постели неподвижного парня, они мало говорили; Лада видела, что отец страдает, винит себя и напряженно что-то обдумывает. Он много общался с персоналом: в отличие от полунемой девушки, он так же, как и сын, владел языком. Врачи не говорили ничего определенного, обещали призрачные надежды и призывали ждать. Никакие деньги не в силах были сотворить быстрое чудо. Настал день ладиного отъезда — она не догадалась обменять билеты.
Она собралась заранее, печально сложила вещи Максима, обдумывая, как поделикатнее напрячь Р. М. чемоданами сына: кто их повезет в Россию. Тронув того за руку в коридоре у палаты, она предупредила, что уезжает, спросив, справится ли тот. Р. М. удивился её поспешному отъезду и спросил о причине. Девушка пояснила, что билеты на самолет у неё есть, а денег — почти нет; отпуск закончился и бунгало нужно освободить, а дома ждет работа. Она неуверенно запнулась при упоминании работы: её работодатель не выходил из комы с неясным исходом.
Невнимательно прослушав сбивчивые оправдания девушки, которой и самой было неудобно, что она вынуждена бросить Максима, мужчина спросил, есть ли у неё дома важные дела. Лада равнодушно пожала плечами: её заботами давно были дела Максима. Р. М. убедительно произнес, что она нужна здесь его сыну и ему, и он просит её остаться. Он уточнил, где она живет, и предупредил, что зайдет.
Вечером Р. М. навестил её в бунгало, приехав на арендованной машине. Он привез кредитку и просил не стесняться в тратах и просьбах. Печально осматривая упакованные вещи сына, он застыл в тяжелом раздумье; Лада и сама иногда замирала на месте от тягостных предчувствий, в которые отчаянно не хотелось верить. Чтобы немного разрядить безысходную ситуацию, в которой оказались они с почти незнакомым родственником парня, она предложила посидеть у бассейна или пройтись, как иногда проделывали они с Максимом, когда он оставался с ней.
Они шли по набережной, полной праздных отдыхающих, и понемногу разговорились. О Максиме. Отец рассказывал о детстве того, когда у них ещё была семья, о том, как мало общались они в последние годы, хотя и виделись, о том, как совсем не похож сын на него, а напоминает мать – художественную натуру, которой все время хочется нового и претит стабильность. Как о чужом человеке выслушивала девушка рассказ о любовнике, которого, как ей казалось, она хорошо знала не первый год.
Так они провели полночи в беседах. Лада, мучающаяся угрызениями совести, почувствовала острую необходимость поддержать безутешного отца и предложила тому переночевать у них в полупустом без Максима бунгало. Она постелила тому в холле и почти успокоенная заснула в спальной. Утром, придя в больницу, они узнали, что недавно парень пришёл в себя. Навещая его каждый день, ухаживая за слабым, ещё не говорящим и не встающим, они сближались, и мужчина внимательнее приглядывался к здравомыслящей девушке, понимая, почему сын не отпускал её от себя.
Образ сексапильной, хохочущей, доступной красотки постепенно отходил в сторону, и он наблюдал перед собой рассудительную девушку с исключительно здравым умом, при этом не переставшую быть невероятно соблазнительной.
Как-то навестив пытающегося говорить и привстать, медленно идущего на поправку парня, выслушав обнадеживающие уверения врачей, Р. М. заехав в бунгало, где уже постоянно проживал, велел Ладе собраться для купания и сказал, что их ждет сюрприз. Он привез её в сауну и подтолкнул стесняющуюся девушку ко входу, уверив, что они заслужили отдых. Лежа под сильными руками массажистов на соседних кушетках, они наслаждались наконец пришедшим в их жизнь покоем, сменившим период колоссального напряжения и тревог.
Следя за ней, блестящей от масла, с прикрытыми от слабости глазами, он понимал, что решать вопрос с ней нужно именно сейчас, пока она доверилась ему и они близки, как родственники. Что его выздоравливающий сын теперь, как это ни странно, является его самым большим препятствием и её самым большим соблазном. Он вынужден действовать, пока тот снова не затянул её в свой, да и её мир, полный наваждений и опасностей, пока она здесь и как будто бы устала от этой изнуряющей жизни.
Отпускать в Россию её никак нельзя, там они опять станут незнакомцами. К тому же безвольно лежащая, полудремлющая девушка являла собой абсолютное искушение, которому он не хотел противиться.
Пройдя под душ они, шутя, смывали с себя массажное масло и отдыхали от сильных пальцев массажистов. В парной он протянул ей веник и велел хорошенько, не жалея, отхлестать себя. Она, никогда этого не делавшая, стесняясь, стегала его, боясь причинить нечаянную боль. Смеющийся над её попытками, он решительно взял веник из её рук и указал ей на лавку. Она вдруг застеснялась своего открытого купальника, больше показывающего, чем скрывающего, и отступила. Он по-отцовски настойчиво уложил её и протянул горячими ветками по спине.
Лада проклинала свои веревочки, скрытые в ложбинке ягодиц, и свой беспомощный, напоказ голый вид, так нравящийся Максиму и ей самой, демонстрирующий в самом выгодном свете её тренированную фигуру. Она терпела удары, становящиеся сильнее, как нарочно, по попе, и позже по спине, боясь, что расстегнется замок лифчика. Потом он деловито перевернул её и стал похлопывать по груди и животу, подшучивая над ней, закрывающейся руками. Исхлестав ей ноги и заставив задыхаться от жара парной, он внезапно сел, прижавшись к ней бедром и обняв за талию, и предложил выслушать его внимательно.
Он так аргументированно развивал свою мысль, не давая ей шанса прервать его и вставить хоть слово, что Лада молчала в течение всей его речи. Она пораженно услышала, что он уже не молод и чуть не потерял сына на её глазах. Что он не верит в полное излечение Максима и стремление того к здоровому образу жизни впоследствии. Что ему тяжело осознавать свое потенциальное одиночество и потерю смысла жизни. Что он винит себя во всем случившемся с сыном и с ним самим.
Что единственный выход из этого тупика, на его взгляд, – в рождении других его детей, хотя бы для начала одного, но обязательно мальчика, чтоб стал наследником его дела. Что он уверен, что сможет поднять их до того, как отойдет от бизнеса. И уж в чем он убежден абсолютно, так это в том, что на всю жизнь обеспечит женщину – мать его поздних детей и будет ей признателен. – Ну так как, Лада? – спросил он совсем так же, как и его сын спрашивал, когда ждал от неё поддержки и понимания.
Жар парной становился нестерпимым, тело Лады – вялым, мысли то путались, то приобретали пугающую ясность. Она не хотела признаваться себе, что догадалась в середине разговора о финале и в продолжение его мучительно обдумывала ответ. И этот ответ, как сложное уравнение, никак не приходил к общему знаменателю, в котором ей не удавалось свести воедино двух интересующихся ею мужчин или выбрать одного из них. Его рука хозяйски поглаживала ей бок, он отвел взгляд от её растерянного лица и почти собственнически осмотрел вспотевшее тело, переведя руку на бедро, накрыв веревочку стрингов.
Теребя скрутившуюся ткань, он прибавил, что видит её в похожем положении, потерявшую все, если Максим не вытянет. Он будто догадался, что она и сама часто думала над этим, бесконечно поздравляя себя хотя бы за своевременную покупку квартиры. Она нравится ему – не умолкал Р. М. – и его предложение в её интересах тоже: ведь она, как ему кажется, не отказалась бы от щедрого пожизненного спонсора, искренне благодарного и в дальнейшем привязанного к ней. «Как к дочери» он не прибавил, посчитав это глупостью.
Они ведь хорошо понимают друг друга и могут неплохо поладить. Вставшей и направившейся к двери Ладе он произнес в спину, что его предложение, прими она его, никоим образом не свяжет её ни теперь, ни в будущем: получив все, она останется свободной и вольной распоряжаться своей жизнью. Молча выслушав потрясшее её предложение, она толкнула дверь удушающей парилки и встала под холодный душ. Уже то, что она не отказалась поспешно и не задала кучу вопросов, можно было считать хорошим знаком, решил он.
Вдруг заболела голова, не беспокоившая её даже в период комы Максима. Вереница мыслей, от самых неожиданных и шальных до здравых, заставляла стучать в висках, вызывая пульсирующий спазм. Внутреннее сознание указывало на принятие благородного, такого единственно верного решения, оставляющего её в ряду порядочных людей. Но проклятый червь сомнения без устали подтак чего ж ты сомневаешься?
Под шум льющейся воды ей чудились сперва вкрадчивые, затем усиливающиеся, перебивающие друг друга шепоты: — Предательница… Изменница… Лицемерка… Ты уходишь, когда им плохо… Жестокая… Уже двое… Кто следующий?.. Кто?.. Кто?..
Лада выключила истязающую её мозг воду. Шепоты сделались глуше, они как будто уже покидали её, доносясь издалека обрывочно и малоразборчиво. В сопровождении едва слышимых: — Ты будешь наказана… Наказана… Будешь!.. Ты!.. – замерзшая девушка вернулась в парилку. Настороженный взгляд бизнесмена она встретила как можно более ясным взором; и он подавил тревогу, признательно взглянув на неё. Она села, потом легла на лавку. Он придвинулся к её голове и, положив руку ей на волосы, уточнил, что ей надлежит подумать, и он станет ждать сколько необходимо.
Перебирая её мокрые пряди, он не хуже коварного искусителя манил её воображение щедрыми посулами и непременным благополучием – основой её будущего счастья и благоденствия. Не забывая упоминать её полную свободу от всяких обязательств. Лада молчала, косвенно подтверждая его догадку положительного ответа. Уже приняв ожидаемое решение.
Посетив в клинике гинеколога, расспрашивавшего о её средствах контрацепции, и сдав анализы, они вернулись в домик, где мужчина ушел вздремнуть, настоятельно посоветовав и ей. Она устроилась возле бассейна подумать, хотя основной выбор был ею сделан. Вновь её терзали угрызения совести, и она страшилась поддаться им и ошибиться. Её пугали грядущие разительные перемены; было страшно жаль себя, такую молодую, вынужденную уступать манипулирующим ею мужчинам, могущим исполнить её мечты об известности.
И вдруг вспомнился тот, который щедро дарил ей любовь, и себя, и её саму – всё, кроме славы… И ей почудилось, что можно так легко сейчас же встать и убежать отсюда, где её покупают, зная, что она продается. Ведь у неё пока есть деньги. И немало. На первое время. Деньги… Пока они есть… А в её самостоятельной жизни их не будет много. И найди она ЕГО, и живи с НИМ, — тоже не прибавится… А богатство — здесь и сейчас у того, другого, предлагающего быть с ним и просящего не так уж и много, если разобраться.
Лада отвернулась от терпимого послеобеденного солнца.
— Ты почти сгорела, нельзя же так, я предлагал тебе уйти в дом, — деньги стояли над ней в плавках и с кремом от загара в руках. – Не вставай, я намажу тебя! Подвинься! Он присел на лежак и холодными жирными руками заскользил по её и впрямь горевшей спине. Не обратив внимания на её слабые протесты, усердно прошелся ладонями по ягодицам, как бы примеривая их себе по размеру, спустился до щиколоток и повел руки обратно, чувствительно сжимая кожу бедер, ляжек. Аккуратно расстегнул лифчик, вновь не заметив её сдержанного негодования.
И долго, упорно мял её тело, низко запуская пальцы под мышки, на сплющенные груди, в щель между напряженными ягодицами и на сомкнутые ляжки, касаясь промежности. Легонько приподняв, перевернул Ладу на спину, по-отечески улыбаясь её неловким попыткам поймать съезжающий с неё расстегнутый лифчик. Солнце обожгло ей глаза, не спасли даже закрытые веки, сквозь которые оно жарило. Девушка прикрыла лицо рукой, с тревогой ощущая скольжение по телу его сильных рук, становящихся все менее отеческими.
Чисто символически пробежавшись по открытому животу, он заскользил по ногам, тщательно разминая бедра и ляжки, импровизированно массируя их. Легкое нечаянное касание вскоре сменилось на уверенное потирание её промежности, замаскированное под расслабляющий массаж. Лада была уверена, что он не пропустил увлажнение её трусиков; поэтому от её запоздалого «не надо, хватит» он отмахнулся хрипловатым «я почти закончил, потерпи» и, аккуратно разведя ей руки со словами «надо шею и плечи намазать», откинул в сторону лежащий в беспорядке маленький лифчик.
Усмирив её волнение какими-то быстрыми успокаивающими фразами, мужчина отвлекающе покружил по шее и плечам и уверено положил скользкие руки ей на грудь.
Последние иллюзии Лады рассеялись, пока его ставшие тяжелыми руки со вкусом, чувствительно сжимали выскальзывающие небольшие полушария. Закрывающейся от ярких лучей руками девушке казалось, что изнуряющему процессу возбуждения не будет конца, что груди сейчас сгорят от прихлынувшего к ним жара и она начнет кричать от болезненной чувствительности покручиваемых им сосков. Он хозяйски развязал тонкую веревочку стрингов и вытянул их из-под неё. Её слабые попытки привстать он принял за обязательную женскую игру в легкое сопротивление и, придавив её сверху за шею, вновь уложил.
Ослабевшая от жары и борьбы, не могущая даже приоткрыть глаз, охваченная нездоровым волнением, защищала Лада последний бастион стеснительности, сведя бедра, меж которых с хлюпаньем мужчина проталкивал ладонь. Наконец устроив палец в мокрой щели, он вжал его поглубже и принялся снимать плавки одной рукой. Подняв её ноги, он переместился поближе к её ягодицам, бормоча «сейчас, потерпи, вот уже все», начал ввинчиваться в её неподатливое лоно. Лада все никак не могла раскрепоститься от мысли, что это все равно произошло и она подобное предчувствовала и ожидала.
Введя в неё головку, он как-то ощутимо ослабил свою хватку и, почувствовав некоторую легкость после утомляющего поединка, она наконец-то смогла избавиться от тугого натяжения всех мышц перегретого тела. Сквозь разведенные пальцы на лице она с трудом различала его равномерно качающуюся фигуру и свои поднятые ноги, прижатые им к груди. Ей вдруг стало намного легче оттого, что он вот так быстро и просто избавил её от мучительной необходимости выбора, все решив за неё и сняв часть ответственности.
Она была признательна ему за игнорирование её трусливо-нетвердого отпора: кто знает, как бы им пришлось вести себя в случае его нерешительности.
Впервые за много дней, в том числе горестных, ему было приятно и удобно с этой давно вожделенной девушкой. И даже то, что она не сразу приняла его, устраивало Р. М., не любящего легкодоступных путей. И то, что в конце концов быстро сдалась, тоже привлекло. Его пока все манило в этой соблазнительной танцовщице. Особенно запретная, вероломная мысль, что она ещё вчера выгибалась под его сыном, а теперь он наполнит её отверстия своим семенем и будет наполнять ещё и ещё; он не сомневался, что убедит её родить не раз.
И будет иметь её часто, как только захочет, купив, если нужно, её согласие. Как уже купил. И то, что она практически безропотно позволила овладеть собой, Р. М. справедливо посчитал добрым началом длительных, полезных обоим отношений. Очередным успешным проектом.
Решив сменить надоевшую утомляющую позу, он, как некогда его сын, широко развел её ноги, почти на шпагат, и, упершись одним коленом в лежак, привстав, живо забился в её исходящем соками отверстии. Чувствуя только приятное, несильное возбуждение и ничего более, Лада ощутила скорое наступление его извержения и сжала внутренние мышцы, с целью ускорить финал. Рядом была вода, а её изнуренное жарой и сексом тело жаждало остудиться. Издав довольное урчание, он, сотрясшись, замер в ней.
Позже по-молодецки, как и сын, поднявшись с ней, упал в бассейн, с удовольствием слушая её визг. Наплававшись, прижал её в углу и, целуя взасос, отрываясь на мгновения, чтоб передохнуть, вслух предположил, что большого чувства между Ладой и Максимом не было, что его радует, т. к. это упрощает проблему для всех. И добавил, что давно предвидел себя и Ладу вместе, как сейчас. Девушка смолчала, не желая вслух признаваться в лицемерии. Выглядя абсолютно довольным, он подтянулся и сел на бортик.
Ждал, пока она обретет силы. Подозвал её, и она подплыла к нему, широко раздвинувшему ноги. Нагнувшись, наполовину вытащил её из воды и зажал коленями. Целуя, спустил её голову до уровня паха, и потихоньку прижимал к себе все теснее и теснее. Не сразу, немного подумав, опершись на его ноги, она пригнула вниз голову и протянула язык к безвольно висящему члену.