Осколки города, подобно мыслям, забиваются в землю
Чтобы быть погребенными в ней не навечно
Страх неверного шага отпечатался в памяти
И оглядка назад так скребет и давит
Невозможность познания, что же будет в будущем
Придает смысл жизни, как и все упущенное
Нас изгнали из рая, захлопнули дверь
А мы мстим планете; и мы здесь теперь…
Пролог
Долорес так устала менять двери в своей комнате из-за того, что Гэли, в поисках пропавшего диска или презерватива, а потом кокаина и травки, выламывала их своими гриндерсами.
— Выходи, я знаю, что ты его взяла! — Стук ботинок о дверь становился все громче и настойчивее.
— Отстань, Гэли, я никогда не беру твои вещи.
— Я тебя сейчас запихну в толчок и дам пинка, чтобы из твоей тупой башки вылетели нужные мне воспоминания.
Долорес была в отчаянии. Со своей подругой по несчастью Падрой они вырыли потайной ход в стене методом местного взрыва и загородили диваном, чтобы в подобных случаях было куда спрятаться
И вот дверь слетела с петель и с оглушающим грохотом рухнула на пол. Гэли ворвалась в помещение и, схватив за шею сестру и прижав ботинком Падру, брызгала слюной матерные слова. Два зуба у Гэли были «кроличьи»… одно из последствий драки с бывшей бандой. Сквозь них она слегка шепелявила, выговаривая «сука» так, что получалось у нее «фука». Наконец, выяснилось, куда делся тот самый журнал, нужный Гэли, и все на время утихло. Падра с Долорес, оправившись от очередного налета, продолжали жить. Они уплетали сладости, смотрели клипы по телевизору и звонили то и дело двум понравившимся парням, которые их ненавидели. Мешало только одно — грохот тяжелого рока за стеной в комнате Гэли.
Ниже
1
— Барта, пожалуйста, — плакали и кричали ей вслед маленькие братья и сестры, — не оставляй нас!…
Однако ей было все равно, что с ними станет. Походкой маленького неуклюжего, но устремленного к цели львенка, как тот львенок из мультфильма «Король лев», маленькая Барта бежала к лесу, — только через него был выход в город. И пусть путь ее займет дни, недели, но она доберется до столицы, туда, где свет и публика, где люди и жизнь, слава и уважение. Она не хотела обременять себя уцелевшими родственниками; возможно, они и обречены быть съеденными волками в этом диком лесу, через который даже опытные охотники боялись ходить, но она не принадлежала к их числу, ни в коем случае. Она не собиралась быть неудачницей или мириться со своей судьбой, она и только она выберет себе жизненный путь, никто не имеет правда сделать это за нее. Надо также заметить, Барта не принадлежала к великим героиням, про которых часто пишут в романах выдающиеся писатели, не принадлежала к интеллигентным мисс, добившимся чего-либо высокого в своей жизни. Это была темпераментная и не особенно умная, а вернее сказать, совсем глупая девочка. Она ненавидела весь мир, а мир был равнодушен к ней, и непонятно, к чему она всю жизнь стремилась и чего достигла в последствии и было ли это именно то, что она хотела получить от жизни.
Светало. Барта завернула в лес, старательно пытаясь не попасть в поле зрения братьев и сестер. Они не были родные для нее морально, хоть и родители у них были общие, тем более их уже ничего не связывало после смерти матери при рождении пятого ребенка. Отца у детей практически никогда не было, часть их рождена от насильника, эксплуатировавшего мать до того еще, как его посадили в городскую тюрьму, такую же неродную личность для Барты, как и все остальные.
Как она потом говорила в одном из интервью, еще до того, как пала окончательно, нереально передать ни в одном их тех дешевых фильмов, в которых она вынуждена была сниматься, страх при пересечении чащи, отделяющей холодный свет от теплого гнилья. Никто не выбирался оттуда живым, может быть, поэтому глухая деревня жила своей бессмысленной размеренной жизнью, боясь волков, которые водились в угрожающем лесу, никто никогда практически и не выходил в город. Когда ты за одну минуту осваиваешь обычные навыки Маугли, дабы спасти свою жалкую жизнь от хищников. Когда тебе приходится дрожать каждую секунду, пробираясь через чащу в надежде найти единственной огонек, готовый уже отступать назад, ибо последняя надежда выбраться угасла. Но, несмотря на всю свою простоту и прямолинейность, она была сильной личностью, и кто знает, быть может, она была одной их «лишних людей».
Барта преодолела и это. Она преодолевала все на своем пути… когда режиссеры порнофильмов откровенно объясняли ей ситуацию, именованную примерно так… «желающих много, покажи свои умения в постели, тогда, может быть, мы что-нибудь для тебя сделаем», — ее уже даже это не смущало. Ради денег и славы она была готова на все. Хотя, наверное, деньги ей нужны были больше. Но, боже мой, это же не та женщина, которая была такой до среднего возраста. Барта — талантливая актриса и певица; сцена — ее призвание или это одно из единственных ее возможностей прожить.
По пути к свету, ее подобрал один добряк Пард — весьма обеспеченный и, главное, бескорыстный мужчина, не требующий от маленькой девочки ничего взамен.
— Девочка, ты что, совсем одна здесь? — с ужасом спросил он при виде шестилетнего ребенка, блуждающего по большому городу.
— Совсем. — Нельзя было без боли смотреть на ее несчастное личико.
— А где же твои мама и папа? У такой красивой девочки должны быть прекрасные родители.
— Их никогда не было.
В этих словах было что-то пугающее. Одно дело, если бы она сказала, что родители умерли, а другое, что их вообще не было на свете. У нее их не было, и она сама так и не стала матерью ни для кого.
У Парда уже были помимо нее еще одна такая, только другой породы, и родные дети от нескольких жен. Он выделил «пришельцам» комнату, содержал их, помог устроиться в приличную школу, он стал одним из источников материальной подпитки Барты. Конечно, она любила его, как единственного родственника, она была искренне благодарна ему за все, но сама играла главную роль в развитии своей судьбы. Конечно, Пард понимал, что из Барты наверняка что-то выйдет, он уже тогда видел в ней нечто особенное. Часто наблюдая, как она с Ненси играет в «телевизионщиков» в гостиной около громадного телевизора, Пард предчувствовал. Он знал, что не зря подобрал ее.
Без юмора тут не обходилось… на уроках подруга Барты, Лила научила ее «одалживать» работы у одноклассников. Происходило это примерно так… Учительница отворачивается на одну секунду, и в этот же момент Лила поворачивается к сзади сидящему ботанику и ласково отбирает у него работу под предлогом «не дашь — пожалеешь потом». Позже, уже из уст ее подруги это звучало так… «дашь — отсосу». Всю жизнь она только и делала, что платила за что-то, никогда не делала что-то сама, на это нужно было слишком много времени и умную голову. С ранних лет Барта поняла, что лучше за все платить задним местом. Нет, на самом деле, не так уж это и плохо; минуты стыда сочетаются с постыдным же, унизительным удовольствием, и после ты смотришь уже в зеркало, не узнавая свое лицо, и жалеешь о том, что добровольно записался в этот бизнес. Так она и пробивала себе дорогу. К 16 годам она стала «самой популярной девочкой в школе». Она уже тогда была, как звезда… ходила в яркой одежде походкой шлюховатой королевы, отдавая предпочтение красному цвету, зная, что все готовы едва ли не стать импотентами, лишь бы переспать с ней, ибо к тому времени она стала особенно опытной, настоящей «Тигрицей в постели». Но лишь самые догадливые сразу вразумили, что Барте нужна была выгода — только тогда она ляжет с тобой в постель. Например, дашь ей списать контрольную работу или достанешь редкий диск ее любимой группы (хотя музыкой она мало увлекалась), в общем, что угодно, но чтобы ей от секса с тобой была какая-нибудь прибыль.
У нее были клички. В разговорах о ней парни называли ее «Горячей задницей» или «ротиком» или «сосочкой», но никогда по имени. По имени, а вернее по фамилии, к ней обращались только учителя. Понятно, что годам к 20 она стала настолько опытной, что практически ни одна профессиональная проститутка не сравнилась бы с ней. Дело даже не в том, что «сосочка» изучала различные эротические издания, в духе «китайская эротика» или «все способы доставления удовольствия». Гораздо интересней было получить пару раз тумак за неправильный и больной укус не в том месте, чем читать все это. Ведь девушка никуда не спешила… времени у нее была уйма для того, чтобы набраться опыта. Наверное, основной ее секрет заключался в том, что она никогда не капризничала и не обижалась на разные грубые слова со стороны партера и позволяла делать с собой АБСОЛТНО ВСЕ. Вы можете подумать, как же ее тело, — не износилось ли оно за все это время? Неясно, что она делала с собой, или же она была действительно очень живучая, что какие-либо последствия бурного секса не были заметны ни для кого из ее знакомых.
— Меня не должно волновать, что со мной делали, мне важно, что происходит в моей жизни сейчас. Если бы я все это время отказывала им, то никогда бы не добилась своего нынешнего статуса. Все актрисы понимают это. Все теряют что-то, добиваясь другого.
Барта удовлетворяла любые желания похотливых помощников режиссеров и самих режиссеров, зачастую дешевых и бездарных фильмов, и поэтому получала роли. Если попробовать подсчитать число раз, когда она снималась в порнофильмах, число окажется астрономическим. И что было самое ироничное, так это то, что Барта никогда не считала себя шлюхой. Это было в порядке вещей. Купля-продажа. Ликвидность тела. Как она всегда шутила… «я просто иногда маленькая проказница» — то ли от глупости, то ли от тоски и одиночества, которое просто не могло никуда деться. Но, скорее всего, от первого, как трагично это не звучит. Может, меня захотят спросить, к чему писать о глупой, деревенского происхождения проститутке? Я сама не знаю ответ на этот вопрос, как будто Барта стоит того, чтобы о ней повествовать так долго. Наверное, потому, что никто толком не знал, что в душе у «сосочки». Да, она была необразованна в плане знаний, но достаточно образована в плане жизни и ее подлостей, она все-таки не примитивна. Барта тянулась хоть к чему-то, и это уже придает ей какую-то прелесть, это уже выделяет ее среди остальных жителей села, в котором она родилась. Еще очень важный момент — Барта всегда была собой… немногословной, потому что если она начнет что-то говорить, особенно если это что-то угрожающее, то звучит это настолько глупо и необычно, что все соседи выглядывают посмотреть на этого бездарного гения. Она могла увлечься чем-то, сменить стиль одежды, но в моральном и нравственном плане никто не мог быть настолько собой, насколько собой оставалась Барта. Зачастую, именно это качество придает людям непонятного происхождения обаятельность.
А потом она вышла замуж за какого-то продюсера и родила ему двух детей. Тот был толстоватым зажиточным бизнесменом. В жизни его ничего не интересовало, кроме денег. И только умирая, он понял, что не был счастлив. Дети погибли в автокатастрофе, и она перевернула страницу. (В отсчете милиции было записано, что дети погибли в автокатастрофе, но на самом деле только Барта знала, что произошло с ними). Она снова вышла замуж за агента недвижимости и опять родила ему двух дочек — Долорес и Гэли. К тому времени ей уже было около тридцати. Старшей, Гэли, будущему трансвеститу и наркоманке доставалась большая часть призрачной любви матери. Младшую толстую некрасивую девочку Барта ненавидела. Она заставляла ее вкалывать на кухне и часто била за малейшие провинности.
Тем временем, ее подруга детства и можно сказать сестра Лила, будучи тоже порядочной шалавой, но, однако совсем не такой, как Барта, получила высшее экономическое образование и вышла замуж за мэра города. О Лиле тоже нельзя было сказать, чтобы в душе у нее что-то было, но она, по крайней мере, не слыла шлюхой и с ней не стало того, что произошло с ее сводной сестрой. Когда ласковые супружеские отношения ей постыли, Лила начала третировать и всячески издеваться над супругом. Он-то был умным человеком, но, увы, против Лилы не мог выступать, — непонятно почему он любил эту юную спортсменку, посещающую ежедневно спортзал. «В здоровом теле здоровый дух», а мэр был слишком занят, чтобы уделять своей персоне столько внимания.
— Дорогая, тебе не надоело все делать за меня? — спросил ее как-то супруг.
— Неужели ты и правда настолько слеп, что не видишь, насколько лучше у меня это получается?! — с презрением и жалостью ответила она.
Возможно, он был действительно мазохистом; Лила изменяла ему с первыми же грузчиками, но очень редко давала мужу, а он никогда ее в этом не попрекал.
Восход
2
Чем дальше, тем реже общались две подруги. У Барты была своя жизнь, попробовав себя в качестве певицы, в основном она занималась этим. Лила чем только ни занималась, — ну, понятное дело, — различные светские вечеринки, баскетбол, мальчики, изредка умственная работа в качестве помощи мужу. Однако же у них по-прежнему было очень много общего, можно сказать, это был один и тот же человек, только в двух разных вариантах, телах, как проба на две разные судьбы. Обе они не завидовали друг другу ни капли, обе они любили заниматься сексом, обоим ничего не было слабо, они точно знали, что им нужно и готовы были на что угодно, только вот ради чего?
Что касается детей Лилы, то у нее после долгих уговоров мужа родился такой же бестактный и Казанова сын. Хотя Лила любила своего сына, это даже напоминало любовь Простаковой к Митрофанушке. Лила вообще была странная. Если, например, ее спросят, какой ее любимый цвет или как ее угораздило выйти замуж за такого преуспевающего человека, как Ллойд Трэнт, — она промолчит. Но сама она интересовалась людьми. Она часто спрашивала их, как они познакомились, что намереваются делать дальше. Вообще интересно, что кого-то интересует в других.
Дочери Барты очень отличались друг от друга. Старшая — байкерша — ничего так не ценила, как хорошую компанию таких же рокеров с мотоциклами, пиво и хороший секс; по ее внешнему виду половину о ней можно было сказать. Постоянно перекрашивая волосы то в зеленый, то в фиолетовый, то в еще какой-нибудь экзотический цвет, Гэли не менялась внутренне. Очень часто ее путали с мужчиной. Она была похожа на мать по грубому характеру и глупости, только первая была хитрее и обслуживала мужчин не за деньги, а ради удовольствия. Она спокойно могла переспать с человеком, чьего имени даже не знала, если она его хотела. Она редко общалась с младшей сестрой, разве что только на уровне «привет-пока». Насчет младшей уродины можно сказать много чего. Это человек, что называется, с инородной репутацией и душевным состоянием. Словно подкидыш, она ничем не была похожа на мать и сестру. Вообще, это достаточно интересная и сентиментальная личность с очень интересной, полной интриг и приключений жизнью, но это уже другая история. Она была из тех сентиментальных девочек, что вели дневники и вздыхали по масляным мальчикам с экрана, из тех, что читали глупые и не дающие никакой пользы журналы и гороскопы, смотрели сентиментальные сериалы и всегда мечтали оказаться на месте одной из героинь; из тех, что никогда не могли сказать плохое слово.
Барта любила покупать дачи, дома — их у нее было пруд пруди. Частенько она ездила туда с детьми, и каждый раз теряла часть себя после таких поездок. Дело в том, что, как уже было сказано, Барта была шлюхой. Каждый день и целый день она не выходила их своей спальни, кувыркаясь с очередным новым мужем или просто знакомым, продюсером, режиссером, помрежем, постановщиком, сценаристом, плотником. Весь дом сотрясался от ее бешеных криков, а тем временем Долорес взяла моду снимать мамашу на камеру. Чего только не было на этой пленке! Все действительно происходило очень весело; девочке нужно было только приоткрыть дверь и просунуть туда объектив, а поскольку мать была очень занята, то ничего не замечала. Пока она верхом скакала на партнере, дочка была озабочена двумя делами… во-первых, не попасть на глаза Гэли, в противном случае, она будет сильно побита, во-вторых, чтобы никто не заметил, чем она тут занимается. Со своей подругой-сестрой Падрой они отдавали отснятый материал в какую-нибудь местную газетенку, позже на нелегальное телевидение. Конечно, было трудно пробиться и всучить материал монтажерам, в принципе, все это делалось за деньги и известность Барты.
В школе они считались отбросом общества… никто не хотел дружить с толстухой и «прыщавой». Часто Долорес приходилось находить свой портфель, грустно выглядывающий из унитаза… все, кому не лень, измывались над ней.
Они с Падрой ненавидели своих матерей и были «Бивисом и Батхедом» — такими же безбашенными в некотором смысле детьми.
— Это та, которая толстая из самого скандального пятого класса? — спросил, трясясь от злости, директор.
— Ну, помните еще, сестра той, что изнасиловала учителя по физкультуре.
— Ааа!… Ну, я знаю, что это за семейка. В кабинет ее!… А за выбитое окно она заплатит!
И что пользы, что их родителей каждый день вызывали в школу ввиду «ужасного» поведения, — каждый раз, когда удавалось дозвониться до Барты, они получали короткий ответ… «Таких тут нет». У Барты не было времени, чтобы ходить в школу и разбираться с проблемами детей — у нее хватало своих проблем. Но однажды она все-таки пришла в школу и после этого визита ни к одной из дочерей вопросов не было. Все поняли, что это за люди.
Маленькие школьники обомлели и расступилились, ребята постарше, подрабатывавшие путем продажи травки в школе, прекратили свои споры и посмотрели туда, куда смотрели все. Появившись на пороге, грозная царица и великая певица Барта, одетая с ног до головы в безвкусный красный цвет, вошла в школу, грациозно шагая по коридору и не обращая внимания на столпившихся учеников. Все знали, что она была проституткой, все были очень удивлены, кто приятно, а кто нет, что она пожаловала к ним в школу. Все помнили ее первое живое интервью, шедшее по всем музыкальным каналам, когда певица впервые получила такую премию, как «Золотой глобус».
— «Я хочу поблагодарить не Бога, которого не существует, ни моих родственников, которые мне ничего не дали и никогда ни в чем не помогали, которых я не помню. Я хочу отдать должное моей аудитории, всем тем людям, которые хоть как-то ценили мое творчество, мои иногда дешевые роли. Я заслужила эту награду, и не только одним местом. Я принимаю все по чести. Спасибо, уважаемые коллеги, что не забросали меня тухлыми помидорами!»
На удивление речь вызвала овацию. Барте зааплодировали, потому что поняли, что она не стеснялась признать правду и выложить ее народу. Она все-таки заслуживала уважения и аплодисментов.
Одноклассники Долорес зажались подальше в угол… они поняли причину ее прихода.
— Где тут кабинет директора? — простодушно прохрипела она, обращаясь к одному их наркодиллеров.
— Эээ… — парень, видно, собирался с мыслями. — Вроде на втором этаже.
Барта посмотрела на него с укором… «как это, проучиться столько лет, и не знать, где кабинет директора!», и направилась дальше. Во всем ее величии было столько пошлости и простоты, что это едва ли не переполняло ее звездный статус.
Директор сидел у себя и что-то писал, нервно перебирая пальцам. Сегодня ожидался долгожданный визит одной из матерей. Сегодня утром его новый костюм, купленный в элитном магазине в Париже, был напрочь обрызган какой-то машиной. Вечером, он должен был признаться жене в том, что подозревает ее в измене. Он почувствовал, что ему жарко, и, поправив на ходу очки, уже было поднялся, чтобы открыть форточку, как в дверь вошла Барта. Он ждал ее. Прямолинейная наглость певицы поражала его. Словно хозяйка она плюхнулась в кресло напротив стола директора, закуривая длинную тонкую сигарету. Директора передернуло… ожидалась гроза.
— Вы знаете, почему я вас вызвал? — Он решил сразу перейти к делу, чтобы побыстрее и безболезненно для себя и школы, отделаться от матери Долорес.
Она затянулась, выпустив дым в лицо закашлявшему директору.
— Вы считаете, я настолько глупа, что не знаю, зачем пришла. — В ее спокойном, размеренном голосе всегда слышалась довольно приятная хрипотца, но не потому, что она обкурилась, а из-за врожденного баса.
На самом деле, она и понятия не имела, зачем ее вызвали, но ее уже достали постоянные звонки из школы, так что певица решила раз и навсегда покончить с этим. Директор поправил воротник и сказал…
— Ну, тогда, пожалуй, перейдем прямо к делу. Вы в курсе, что ваша дочь учинила огромную потерю нашей школе — мы потеряли нашего учителя по физкультуре.
— Так значит, из-за каких-то похорон я сюда пришла?
— Нет, понимаете, его просто уволили…
— А причем здесь я! — гневно пробасила Барта, чье лицо начинало постепенно багроветь.
— Дело в том, — директор пытался держать себя в руках. Боже, какое же все-таки презрение он испытывал к этой женщине, — что ваша дочь, выражаясь прямо, изнасиловала мистера Фрэда Матферн.
— Какого еще Фрэда? — Барта явно спешила куда-то.
— Нашего учителя по физкультуре. И я…
— Слушай, я сижу здесь уже пять минут и все никак не могу понять, что тебе от меня надо?!
— Да не то, чтобы нам что-то от вас надо, миссис Фрики. Но мне бы хотелось, чтобы вы обратили внимание на воспитание Гэли.
— Кого? — Барта отвернулась от окна, и, достав следующую сигарету, посмотрела на него. Слишком часто мужчины унижали ее. Пришло теперь ее время командовать и пользоваться расположением.
— Я же говорю, нашего учи… тьфу, — директор почувствовал отдышку, — вашу дочь Гэли.
Барта встала из-за стола, перегнувшись через него и, прокричала…
— Если вы думаете, что я неправильно воспитываю свою дочь, воспитывайте ее сами! — она повернулась к нему спиной и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
«Какая же сука!» — только и успел проговорить шепотом директор, раскидывая в порыве ярости бумаги по столу. Он выглянул в окно… из школы выходила Барта, садясь в серебряный лимузин. Нет, день не задался с самого утра. Будь проклят весь мир и все!
Однако никто не понимал причину скандального поведения дочерей певицы. Сколько раз ни пыталась Долорес объяснить им, что ей пришлось выбить стекло, чтобы спастись от одноклассников. Но все расценивали это исключительно как попытку сбежать с урока ввиду неправильного воспитания.
Да, Гэли изнасиловала учителя по физкультуре, а потом сказала, что все было наоборот, и того уволили. Да она вообще в школу-то редко ходила и столь же редко ночевала дома. А если и ходила, то так, что все потом об этом долго помнили. Когда Гэли вызывали к доске в младших классах, это было нечто. Гэли не видела смысла в том, чтобы сидеть мирно за партой и слушать учителей. Она не то, чтобы хотела выкрутиться, просто никогда ничего не учила, да и не видела опять же смысла. На самом деле школа у них была специфическая… «для знаменитостей».
Нереально пересказать все, что происходило с этой необыкновенной семьей, сказать можно только одно… в их жизни что-то происходило.
Поскольку Барта, мать Падры и Лила были большими подругами, то они любили собираться все вместе у кого-нибудь из них на дому или на даче. Барта с Долорес и Гэли постоянно навещали Лилу в ее трехэтажном белом особняке, доме мэра их города.
Шикарный белый лимузин подъехал к дому Барты, и все сели в него, причем так, что Барта развалилась, как королева, на заднем сиденье, а Долорес приютилась где-то в углу. Впереди дорога довольно длительная — три часа до дворца мэра, поэтому Барта решила немного вздремнуть.
Подъезжая к дворцу, люди в лимузине лицезреют высоченный каменный забор, обвитый колючей проволокой, а на въезде стоит охрана, проверяющая документы посетителей. Тут же есть и видеофон, так что Барта по старой доброй привычке может перекинуться пару словами с подругой. На въезде, улыбаясь, их встречают эти подлые лицемеры охранники, безупречно одетые в черное, каждый с рацией и с таким важным видом, как будто их миссия — следить за проезжающими — есть наиважнейшая и наипрестижнейшая профессия в мире. Какие же дворняшки, если призадуматься. Ведь они улыбаются тебе, а сами втайне ненавидят лютой ненавистью. И здороваются они с тобой только на территории дворца. А если ты испортил отношения с Лилой или Ллойдом и прекратил хотя бы на время навещать пару, они тебя хрен пропустят. Вытолкают «аутсайт», обматерив и все.
Лила встретила их на лестнице в одном красном пеньюаре с золотистой накидкой. «Она ведет себя так, будто она жена не мера, а короля» — подумала Барта. Дав приказ охранникам пропустить певицу с детьми, Лила радостно приветствовала гостей. Долорес не любила Лилу, — она была подругой ее ненавистной матери. Девочке пришлось самой тащить свои чемоданы, в то время как маме и сестре помогли в этом прислуги. Изнутри особняк выглядит шикарно… потолки высотой примерно шесть метров от зеркального пола хранят под собой огромную толщу воздуха, а напротив центральной двери располагается широкая лестница, укрытая, как положено, красным ковром, которая ведет на второй этаж. Войдя в здание, Долорес только и раскрыла рот, не в силах выговорить ни слова. Лила с Бартой и матерью Падры о чем-то жизнерадостно болтали… после стольких месяцев разлуки накопилось множество свежих сплетен о высшем обществе.
— Ты слышала про Мэри? — с небывалым интересом воскликнула Лила.
— Ааа!… Дак значит, ее выкинули прямо на порог при всех?
— Ну! Ты не представляешь себе, какой это был позор!
— Нет, ну ведь это же был ее собственный дом, как можно… ну что ж, не надо было изображать Христа на виду у всех.
Они засмеялись.
Наконец, Лила сочла нужным распределить гостей по комнатам, причем делала она это всегда следующим образом… двум подругам, соответственно доставались две самые лучшие просторные комнаты для гостей, а Долорес она отправляла… «на третьем этаже, мимо балконной двери, два раза завернешь налево, потом коридор и направо, поднимаешься, налево, там чердак — ваша с Падрой комната».
Долорес была в восторге от чердака, он оказался едва ли не больше комнаты Гэли. Правда, тут было довольно жутковато, и мебель не первой свежести, отсутствие телевизора и туалета давали о себе знать. Но что поделаешь, это Барта специально попросила Лилу не беспокоиться о комнате для младшей дочери.
В замке Лилы очень легко запутаться, иногда даже слуги путали коридоры. Долорес постоянно блуждала по этим лабиринтам и думала… «Ну зачем Лила построила такой туннель?» , ведь мэрша была с фантазией и специально заказала такой запутанный дом под предлогом «От воров»
На заднем дворе находился громадный глубокий бассейн, в середине которого был небольшой островок с фонтаном. Во время одной из вечеринок с шампанским и шашлыками, лидерами которой были Гэли и Лила, Долорес взяла надувную лодку и вместе с Падрой поплыла на островок. Люди в шикарных нарядах, интеллектуалы, блин, веселились от души, распивая красное вино и поедая сыр. Все были так увлечены праздником, что никто не замечал, как две девочки кричали на острове. Высадившись на сушу, они с ужасом обнаружили, что были там не одни. Гэли с Пейджем занимались любовью под пальмой. Заметив маленьких, Гэли сначала запустила в них камень, а потом забрала лодку и отчалила на берег. Что-либо говорить ей было бесполезно, если она задумала кинуть их там на ночь, то это непоправимо.
— Какая же все-таки она стерва, — сказала Долорес, крича что-то вдогонку сестре.
— Да ладно, сейчас мы заберемся на фонтан и позовем кого-нибудь.
Однако все было не так просто… с фонтана непрерывно лилась вода, и залезть на него было нереально. По берегу ходили подвыпившие и веселые, беззаботные люди, которым было абсолютно все равно; громко играла музыка, и если присмотреться, то за деревьями можно было различить дерущихся из-за денег людей. Тогда Падра залезла Долорес на плечи и принялась кричать…
— Эй, кто-нибудь! Вытащите нас отсюда! Мы на фонтане, мы здесь!!!
Никто из гостей не замечал их, все попытки достучаться до людей оставляли желать лучшего. Это напоминало, когда тебя не понимают и, кажется, ты говоришь на другом языке, так, что тебя никто не слушает. Падра не сдавалась. Ее брат, проходя мимо по берегу, увидел кричащих и только усмехнулся.
— Ну, пожалуйста, Глэм! Помоги нам, скажи Лиле, что мы здесь.
Глэм залился смехом. Можно подумать, что Лиле сейчас больше делать нечего, чем заниматься ими. Кому они вообще нужны, две неудачницы, которые постоянно попадают в разные истории. Он и не думал идти сейчас искать где-то Лилу, что бы помочь этим дурочкам. Лучше пойти выпить еще шампанского.
— Ночуйте здесь. — Ехидно посоветовал он.
Падра слезла с шеи подруги. Пришлось им и правда там ночевать. Они пристроились под пальмой, глядя в небо.
— Как думаешь, нас хоть завтра заберут отсюда? — Спросила Долорес, казалось, уже потеряв надежду.
— Послезавтра моя мама уезжает, вот будет прикольно, если мы тут останемся?
Повернувшись на бок, Падра заснула, а Долорес продолжала смотреть на звезды. Иногда они многое говорят.
Около двух часов ночи их разбудил пьяный крик Гэли, высовывающейся из окна.
— Так она и упасть запросто может. — Сказала Падра.
— Эй, сволочи, какого черта никто мне не подливает водки?! — визжала Гэли, и Долорес показалось, что она перегнулась через окно слишком сильно…
Тут она заметила островок и сестру на нем.
— А вы-то чего тут делаете? — Истерически смеясь, прокричала байкерша.
— Это же ты нас здесь оставила! — гневно ответила ей Долорес, удивляясь глупости Гэли.
— Чего ты гонишь? Я вас вообще первый раз здесь вижу! — пьяная байкерша скрылась в окне.
Теперь они Робинзоны Крузо. Но наутро Барта решила искупаться и хотела потопить Долорес, скинув ее в воду. Тогда Падра вытащила подругу, сказав Барте, что это было не смешно. Но потом пришла Лила и позвала Барту кушать и тут она заметила девочек.
Гэли с бандой часто ездили на байках в горы около дачи, или вообще катались по стране, у них было свое убежище. Вскоре Гэли стала главой банды — заменила старого рокера Тода. Она к тому времени уже успела переспать со всеми членами банды. И знаете, что самое смешное? Ей дали кличку «Горячая задница»!
— Кто упадет, тот лох! — перепрыгивая на байке реку, взывала предводительница.
Рядом с горой, которую исколесили байкеры, расположились Долорес и Падра, чтобы отдохнуть от повседневной каторги.
— Опять они тут! — заволновалась Долорес. — если Гэли меня увидит, мне конец!
— Да не волнуйся ты. Они сейчас уедут.
— Нет, я знаю, так уже было.
— А что, если устроить им ловушку?
— А нам не влетит?
Падра посмотрела на подругу с укором.
— Трусиха!
— Нет!
— Тогда пошли! Сейчас подумаю… — она поморщила лобик, — а давай заберемся на гору и скинем на них камни?
— А их не убьет? — Долорес посмотрела на нее и, в конце концов, согласилась. Падра всегда была эдаким мальчишкой-озарником, но это не значило, что она была злой. Совсем наоборот, душа ее была столь же сентиментальна и романтична, как душа Долорес. Но повеселиться они любили.
Взобравшись на вершину, они посмотрели вниз.
— Скоро они должны тут проехать. — Сказала Падра, — помоги мне подкатить к краю вон те камни. — Она показала в сторону обрыва с другой стороны.
Еле-еле они справились с этой задачей. Пока все шло как по маслу. Девочки уже отчетливо слышали шум моторов мотоциклов.
Наконец, долгожданный момент настал… вот уже Гэли со своими «собачками» чуть ранее, чем надо.
— Надо сейчас бросить, чтобы они преградили им дорогу. — Объяснила Падра, — если они не смогут потом через них проехать, им больше некуда будет ехать, кроме как обратно. — Она ухмыльнулась.
Они вместе принялись толкать глыбы и вот они летят стремительно вниз. Все это время Долорес переживала, как бы они не попали прямо на голову сестры. С грохотом они свалились в кучу прямо перед носом подоспевших байкеров. Гэли подняла голову вверх, — о нет, девочки не успели отойти от края и теперь они как на ладони.
— Долорес? Падра! — у Гэли не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение. Ее «собачки» принялись отчаянно материться и угрожать, пока злобный и многообещающий взгляд предводительницы пронизывал виновниц.
— Я клянусь, вы заплатите за это. Вы очень, очень пожалеете, что так поступили с нами. — Она еще перед этим и после пару раз крикнула что-то вроде «фак ю битч».
Задыхаясь, из последних сил Долорес бегом доползла в коридоре до поворота около туалета, рядом с дверью которого, был запасной выход. Главное, чтобы мама споткнулась о табуретку, которую она поставила в коридоре по этому случаю. Куда же делась Падра?! Сейчас она ей была так нужна.
Барта была в гневе… она рвала и метала по одной простой причине… Долорес опять не вымыла полы на кухне. Ох, как же искренне она ненавидела само слово «кухня», несмотря на свою врожденную привычку поесть. За стеной слышались тяжелые шаги Барты, ее прерывистое дыхание обкуренной шлюхи.
— Долорес, я все равно знаю, что ты за тем углом! — кричала она в порыве ярости.
— Если ты сейчас не выйдешь оттуда, я тебя сама достану и вырву твои мелкие шустрые глазенки, которые только и ищут, куда бы спрятаться, и запихну тебе их в задницу, протолкнув до глотки, чтобы ты подавилась ими!!!
Это было больше, чем приступ психопатки. Так искусно сочинять подобную ерунду, лишенную всякого здравого смысла, могла только Барта.
Долорес нервно думала, что ей делать. Если она попробует пробежать к запасному выходу, и если, дверь окажется открытой, ей, может быть, повезет. В противном случае ее разорвут на части умелые руки матери. Но, как говорится, кто не рискует, тот … в общем, со стремительностью орла, завидевшего вдали мышь, она рванулась к спасительному выходу. На этот раз она была спасена. Да что пользы? Рано или поздно ей придется вернуться домой, и тогда Барта, будучи необыкновенно злопамятной, доберется до нее. Вот везет же Гэли! Хоть бы раз мать подняла руку на нее. Никогда. Обычно матери любят всех детей одинаково, в этом же случае Барта откровенно показывала свою ненависть к одной Долорес. И все потому, что она была уродиной.
Она часто вспоминала те счастливые минуты, проведенные в обществе Падры. Она была такая озорница и все время придумывала что-то новое. Как-то зимой, когда за окном были видны сплошные ослепительно-белые сугробы, словно перина, устилающие все вокруг, они взяли самокат и отправились кататься с огромной горы, возвышающейся над дачным поселком и дорогой, что вела мимо обрыва к домам, и уходящей в белоснежную долину, озаренную приветливо жгучими лучами солнца. Воздух был настолько морозным, что чувствовалось, как в носу образуются маленькие льдинки от влажности. С трудом преодолев обрывистые, крутые склоны, девочки добрались практически до вершины, где их взору открылась ледяная белая красота. С места, где они стояли, были хорошо видны маленькие шикарные дачные домики, также, как и все, покрытые толстым слоем воздушного снега. Снег необыкновенно заглушает звуки, что особенно удобно было здесь, в горах.
Долорес на этот раз не трусила. Она первая села на самокат, пока Падра своими детскими глазами сканировала открывшиеся золотисто-белые просторы. Падра тоже села на санки, и вдруг они сорвались с обрыва.
Если стоять там, где только что стояли они, то были бы слышны приглушенные крики двух сентиментальных и впечатлительных маленьких девочек на самокате. Долорес не чувствовала руля, морозный ветер, обдающий ее лицо, плюс солнце, беспощадно ослеплявшее ее, не давали ей возможности видеть руль. Падра не обращала внимание на Долорес и, крича тоже, заворожено смотрела вперед, вниз. Долорес не чувствовала абсолютно ничего, ни тела своего, ни самоката, ни сзади сидящую подругу. Она лишь радостно кричала, не отрывая глаз от дороги. Никогда она Долорес. Было время, когда им снился конец света. Начинался он с кровавой бани, когда Барса опять избила Долорес, и та, истекая кровью, умерла. Очнувшись, она не нашла ни мать, никого, вокруг валялись только трупы. Долорес поползла к двери или в свою комнату, но вход открывался в белое бездонное пространство, будто в небо. Решив для себя, что она уже все равно мертва, Долорес выпрыгнула в это пространство, и упала на какой-то плотик, плавающий в воздухе. Все вокруг было на таких же плотиках разной величины, но в основном видно было только белый туман и ничего больше. Спустя некоторое время, она встретила на таком же плотике Падру, и они пересели на один. Потом они увидели Глэма и когда спросили его, что произошло, и где они находятся, он ответил как-то странно…
— Не знаю, но тут магазинов полно.
Так они плавали в воздухе, встречая попеременно родственников на плотиках, и когда уже почти привыкли к новой жизни, сон кончился и больше не снился никогда.
Гэли начала подрабатывать проституткой в возрасте 18 лет. Она занималась этим в течение года, после чего бросила… ее не устраивало отдавать сутенеру больше 50 процентов прибыли. К тому же недавно об ее промыслах узнала мать и лишила наследства.
— Ты опозорила нашу семью! — бросаясь на нее, кричала Барта.
— Ты опозорила весь род! — поддакивала Лила, приехавшая погостить.
— Ты не оправдала мои надежды! Я думала, ты хорошая!
Одна Долорес ликовала… теперь, если ей повезет, наследство получит она. Правда, этого не произошло. Позднее Барта сама растратила все деньги, что приберегла для детей. Тогда ей уже было совсем не до них.
У людей, мало общавшихся с Гэли лично, но часто видящих ее издалека, должно было, по сути, создаваться мнение, что ее вообще ничто не волнует. В конце концов, для нее не существует безвыходного положения… спустя несколько дней после скандала, проведенных дома, что было довольно непривычно, она занялась наркобизнесом. Один из ее бывших клиентов занимался этим, и она пошла к нему. Пришлось как следует обслужить коллегу, зато теперь она не нуждалась в маминых деньгах. Да, она всегда была такой, — независимой!
Долорес и Падра сидели как обычно у себя.
— Ты все еще считаешь, что они нас пошлют подальше? — спросила сомневающуюся Падру Долорес.
— А что? Никто не хочет с нами дружить. И они тем более не захотят даже говорить с нами.
Долорес решила действовать первой. Она взяла телефонную трубку и набрала номер Васьки. Трубку подняли не сразу.
— Кто? — послышался мужской голос.
— А… Здравствуйте… Вы не могли бы, пожалуйста, позвать к телефону Васю. Мне на… — она не успела договорить, как услышала голос брата Васьки, кричавшего ему…
— Слушай, ты! Если еще раз тебе позвонят твои долбаные друзья, я тебя закопаю!
Послышался ленивый голос Васьки. По-видимому, он сидел опять в кресле за компьютером, играя в очередную бессмысленную игру, и ел пирожные. Наконец, он подошел к телефону, а вернее сказать, подполз.
— Чего надо? — сказал он.
— Вася! Привет, это Долорес. Ты меня знаешь?
— Я ем… какая еще Долорес?
— Ну, Фрики, я с тобой в одной школе учусь. Ва…
— Фрики?! — Вася ужаснулся. — Эта та, которая толстуха?
Долорес покраснела. Ну почему все помнят ее только по фигуре? Неужели она и правда настолько страшна? Маленькая, ранимая девочка с доброй душой. И вот, когда она осмелилась сама позвонить парню, он сразу же вспомнил о ее недостатке.
— Ну…
— Слушай, если это ты, не звони больше, поняла? Ты дура и уродина и мешаешь мне есть! — в телефоне послышались частые гудки.
Долорес мрачно посмотрела на подругу, едва не плача. Та обняла ее по-дружески, утешая.
— Ничего, я сейчас попробую.
Она набрала телефон друга Васи, который ей нравился. Его прозвище было «Кистелек».
— Позовите, пожалуйста, Кистелька! — попросила Падра.
— О, Господи! Какого еще Кисилька? Вы ошиблись. — Сказал кто-то, явно не желая говорить с ней, и повесил трубку.
Потом они еще много, много раз звонили понравившимся мальчикам и так же неудачно. В конце Вася совсем обматерил Долорес и та возненавидела его. Но она не прекратила своих неуклюжих попыток познакомиться. Она заметила, что ее сестре стоило намекнуть какому-то парню, что он ей нравится, как тут же тот готов был целовать ей руки и падать на колени. Конечно, она же была крутой красоткой, не то, что Долорес… Хотя, Гэли не нужно было, чтобы ей целовали руки, ей нужны были партнеры на одну ночь и полезные люди, которые могли ей что-то дать. Не то, чтобы она была эгоистка и извлекала их людей только пользу. Да, она была, наверное, такой. Гэли сказала Падре, что для того, чтобы увлечь мальчика, надо сделать ласковый голос и сказать пару ласковых слов. Тоже самое ей ответили мама и Лила. Но, попробовав и это, Долорес и Падра в очередной раз потерпели поражение.
Они путешествовали. Главное, самостоятельно, без родителей. Просто садились на плот, запасаясь всем необходимым… едой, веревкой, — ну, одним словом, всем, что нужно было путешественникам. За несколько миль от дома и цивилизации был зеленый район и, если пройти через лес, можно было выйти на широкую реку, впадающую в море.
Однажды, они уже испытали себя «на выживание». Это случилось, когда Падре и Долорес было по 18 лет. Ночью они выбрались из дома, прихватив деньги, которые они вместе накопили на транспорт и снаряжение, поймали такси до зеленого района, и отправились в путь. Добравшись через лес до реки, они встретили восход солнца. Было необычайно красиво видеть, как темная чаща приобретает сначала голубоватый, потом зеленоватый цвет. Они сидели на золотистом сухом берегу, устроив небольшой костерчик и перекусив, любовались рассветом. Тишина сливалась с нежным чириканьем птиц где-то далеко, это совсем не напоминало их реальную жизнь. Все-таки, как же хорошо на природе, вдали от цивилизации и высоких домов, вдали от вечных пряток от злых людей, рядом с подругой, которая никогда не предаст тебя. Часов в шесть утра они отчалили.
Была ночь, когда напуганная чем-то Падра толкнула под бок Долорес…
— Там кто-то воет!
— Где? — сонно поинтересовалась Долорес.
— В лесу. Мы… мы, кажется, не туда заплыли. Пойди, выгляни.
Долорес неохотно вылезла из под одеяла и, выйдя на плот из палатки, располагавшейся прямо на плоту, прищурилась. Вокруг была тьма, и зрение ее не сразу прояснилось, а когда она все же стала видеть относительно хорошо, ужаснулась. Берега были совсем близко, течение по чему-то сузилось. Плот еле двигался. По берегам росли устрашающие черные высокие деревья, словно мертвые разрушенные крепости, казалось, закрывающие небо. Вдруг странный страх охватил ее… а что, они сейчас вот заплывут в тупик, что если они проспали поворот? Потому что обратно можно было добраться только берегом, но… нет, только не берегом. Долорес или показалось или она видела на самом деле четыре пары желто-красных светящихся огонька среди деревьев… Она прищурилась… Волки…
3
Барта явно не умела быть матерью, скорее всего, это было просто не по ее части. Потеряв интерес к «легкой» музыке, она решила заняться роком. Она собрала приличную команду, и ребята начали играть. Поначалу, все в принципе уважали солистку, зная все-таки ее репутацию, позже они стали обращаться с ней хуже, чем с половой тряпкой. А случилось это потому, что Барта окончательно потеряла любые признаки умственного развития и чести. Как только ни унижали ее ребята из группы… они заваливались к ней домой без всякого приглашения и трахали ту до потери сознания. Они знали, что ввиду ее репутации и пребывания в тюрьме двенадцать суток за избиение родных детей, с ней никто не согласится работать. Они тогда выкупили ее, показывая якобы неразрывность отношений в группе, как повествовали газеты, но на самом деле, какое-либо уважение музыкантов к солистке пропало совсем.
Гэли успела уже переспать со всеми в группе и ее, как ни странно, уважали больше, чем мать, из-за отвращения к продажным шкурам, тем более в лице девушек. Если к тому времени Барту можно было еще назвать девушкой.
И Пейдж с Гэли полюбили друг друга. Пейдж был басс-гитаристом группы, симпатичный парень, которого просто обожала Барта, и, увы, не на ней он женился, а на ее старшей дочери. Они не устраивали никакую грандиозную свадьбу, просто отметили это событие, как настоящие рокеры со всеми своими старыми друзьями. Гэли пригласила на пирушку всех-всех своих знакомых, даже тех, с которыми была не в ладах, и Пейдж сделал то же самое. Отметив это событие, молодожены получили в подарок от всей группы и друзей небольшой, но очень аккуратненький, респектабельный двухэтажный дом с шестью комнатами, огромной гостиной с бильярдным столом в ней, кухней, ванной комнатой и гаражом. Но это, однако же, не были добрые супруги, это были крутые ребята, из дома которых постоянно слышалась тяжелая музыка, и во дворе стояло с десяток мотоциклов различных марок, — приехавшие и оставшиеся на ночь знакомые. Ребята продолжали заниматься своими обычными делами, отложив медовый месяц, из-за внезапных гастролей. Но это, однако, было позже.
Как-то дело дошло до того, что и Барта стала «делать одолжения» не за деньги.
Группа часто ездила на гастроли в своем микроавтобусе с двумя отделениями и мини-кухней с туалетом. В заднем отделении располагалась спальня, где частенько пристраивались назойливые поклонники с музыкантами. К тому времени мужем Барты был Бобби, барабанщик группы, заставивший ее насильно выйти за себя замуж. Ему хотелось иметь дома всегда и везде профессиональную бесплатную проститутку, а еще недавно выяснилось, что Долорес была его родной дочерью.
Барта стояла спиной к ребятам, смотрящим какое-то порно по настеночному телевизору. Такое часто происходило, когда музыканты в порыве страсти приказывали ей отсасывать у них и, что самое смешное, она соглашалась и без всяких разговоров выполняла свою «обязанность». А если что было не так, им стоило только напомнить ей, сколько денег они заплатили, чтобы вытащить ту из тюрьмы. Теперь им стоило только намекнуть Барте, как она тут же становилась на колени.
Долорес была вне себя от счастья… наконец-то, нашелся хоть один родной человек в этом холодном мире! К тому же Бобби любил дочь, хоть и узнал о своем отцовстве недавно.
Помнится, как-то он подарил дочери мини-вертолет. Что тогда было с Бартой!
— Как ты посмел потратить на нее деньги! — Свирепым басом кричала она.
— Это моя дочь и я люблю ее. — Он закрыл собой Долорес, чтобы мать не могла до нее дотянуться, — не трогай ее.
В глазах Барты просочились красные капилляры; она задыхалась от гнева.
— Она не достойна этого!
— Заткнись, дорогая. Пошли лучше, займемся делом. — Многозначительно произнес Бобби. В последнее время, он довольно часто заставлял ее ублажать себя.
Барта нередко била Долорес до крови, и та, конечно же, ненавидела ее за это. Поэтому, в интересах девочки было как можно реже появляться дома, а в интересах Бобби было отомстить за дочь, в очередной раз трахнув Барту.
Вместо того, чтобы нормально выступать, она раздевалась и, подобно Кортни Лав, прыгала в толпу поклонников. Те, безусловно, были счастливы пощупать кумира за все популярные места.
А когда она надоела Бобби и попала в психушку, тот женился на Мэги, — сварливой и достаточно симпатичной стерве. Она оказалась давней одноклассницей Барсы, ненавидевшей ее всю жизнь. Самое смешное, по совсем глупым причинам. Например, она до сих пор помнила, как в детстве «Горячая задница» не дала ей ручку, так как сама не имела. Одним словом, Мэги была обыкновенной дурой, приспособившейся более или менее к выживанию, она-то и постаралась, чтобы Барту отстранили на некоторое время от дел, положив в лечебницу для душевнобольных. Хотя, сказать по правде, Барта того заслуживала… то, что с мозгами, нервами и вообще, здравым рассудком, у нее были проблемы, видели все и в первую очередь Долорес.
4
Они продолжали плыть… Плыть по течению. Все у них в роду плыли против течения, но это был не тот случай. Падра старалась проглядеть что-то через темноту с помощью бинокля, но все тщетно. Долорес хоть и была пугливой, но на сей раз она знала наверняка… не ее это судьба — погибнуть в пасти каких-то животных. Это было бы слишком унизительно и просто несправедливо. Падра посмотрела на часы. Было уже 4 утра и потихоньку, слава Богу, начинали синеть деревья и все вокруг, — первый признак рассвета. Дикие вопли продолжались то с одной, то с другой стороны, но самое противное было то, что они понятия не имели в какой части света находятся. Долорес сказала Падре, что пойдет спать… если нападут волки и их плот уткнется в тупик, ее съедят первой. И тогда, если ее подруге повезет, ее не тронут уже сытые волки…
Падра села на край плота, попробовав черную воду ногой. Омерзительно холодная и жуткая. Интересно, какая тут глубина? Они обе умели плавать, но не это пугало ее. Падра взяла шест и окунула в воду с целью измерить глубину; палка опустилась почти до противоположного конца, который девочка держала в руке, и вдруг уткнулась во что-то. Она уже было с радостью подумала, что это дно, и начала шевелить шестом под водой, но тут дальний конец шеста соскочил с опоры и пошел дальше так, что Падра чуть было не упустила палку. Поначалу она решила, что это камень и ткнула шестом в другое место. Ствол не дошел и до половины, как вдруг остановился, а потом опять соскочил, продолжая свой путь в водяное пространство. Этого она и боялась… на дне, скорее всего, были какие-нибудь коряги, или, что еще хуже, всякие отбросы в виде колючей проволоки, например, или тонких бетонных труб. Это было самое ужасающее — боязнь неизвестности.
Дикие вопли продолжались. Она подумала, что, может быть, даже лучше было бы быть съеденными, чем напороться и проткнуть себя о неизвестный предмет в мутной черной реке непонятной глубины.
Падра пошла спать — утро вечера мудренее.
На следующее утро их разбудил звук выстрелов. Девочки вылезли из палатки, и взгляду их представилась огромная поляна. Там были люди, по-видимому, охотники. Они поняли, что спасены.
Другой мир
5
Мэги и Бобби купили прелестный одноэтажный коттедж в одном из самых престижных зеленых районов столицы. Что и говорить, покупали здесь себе дома в основном богачи и знаменитости, ведь место действительно стоило денег, вложенных в него. Интерьер обставлялся, разумеется, по высшему классу… евроремонт, белые стены и кожаная мебель, сама просторность пространства и удобство, одним словом, ничего лишнего. И все бы было хорошо, потому что Долорес ненавидела и до смерти боялась родную мать (она не хотела признавать Барсу родной), если бы Мэги не притащила своих безмозглых родственников пожить с ней. Они действительно были такие — убогие и мелочные, настоящие «мертвые души».
Линда — сводная сестра Мэги, девушка, помешанная на розовом… вся мебель в ее комнате была исключительно розового света, однако, она была великолепна в постели, как потом выяснил Бобби, когда ему надоела Мэги со своими масками и массажем с ванночками для ногтей. Она любила поболтать по телефону, чем, собственно, и занималась целыми днями. Вообще Линда — достаточно глупая особа, наверное, как раз из таких, которые часто нравятся рокерам.
Шурик — сын жены Бобби, был не лучше своей матери, он заикался и вообще слыл дерганным, но только потом Долорес, вынужденная общаться с ним наиболее часто, поняла, что это мать довела его до такого состояния дауна. Он был толстеньким и коротко остриженным, несчастным ребенком, который то и дело прятался от матери, когда та выходила из ванны или мыла голову (она это делала ежедневно).
И, наконец, изюминка семейства, — алкоголик и маньяк дед, отец Мэги. Никогда он не вылезал из своего мерзкого и ужасающего, темного подвала, который заменял ему его комнату и дом в целом. Чего только не было в этом подвале… от старых презервативов до вырванных запачканных листков из Шекспира. Дед весь день что-то рубал, — это было понятно по звукам, но никто так и не узнал, что он там строил. Только однажды Долорес, дождавшись, пока тот поднимется из своей норы, чтобы взять очередную бутылку водки из холодильника, спустилась в подвал с камерой и засняла все это мерзкое зрелище. На его столе валялись недокуренные самокрутки и целая гора пепла, грязные бумажки, листки из книг, куски каких-то пленок, все это укрывалось слоем грязи. Получилось невероятное — такое только в фильмах ужасов показывать, что примерно она и сделала.
В конце концов, наверное, лучше быть таким, как этот выживший из ума старик, чем такими, как все члены этой семьи. В принципе, самыми нормальными в ней были Бобби и Долорес — не замороченные практически ни на чем, человеческие живые души.
Линда мылась в душе, когда в ванную комнату, площадью около пятнадцати метров, вошел Бобби. Он действительно думал, что там никого нет, и не слышал плеск воды, так как был в наушниках. Открыв дверь душевой, он обомлел перед уведенным зрелищем… нежное молодое тело с идеальными округлыми формами обмывалось струями горячей воды, которая делала кожу еще более розовой и нежной. Он сглотнул, и тут Линда повернулась к нему. Как Бобби показалось, она нисколько не смутилась, что поразило его, так как он всегда держал ее за дурочку, закомплексованную лицемерку. Линда продолжала натирать тело душистой розовой губкой, взглядом приглашая Бобби присоединиться к ней. Не долго думая, он все же зашел в кабинку, закрыв дверь. Он не знал, как подступиться к ней… это был человек теперь неизвестной ему натуры. Вдруг Линда нечаянно упустила мыло… Она плавно и вызывающе наклонилась, чтобы поднять его. Бобби чувствовал, как сильно напрягся его половой орган, изголодавшийся к тому времени по ласковым существам. Сколько он ни умолял Мэги, отсосать ему или дать попробовать себя в зад, она отказывала с презрением, восклицая, что не так воспитана. Изумленный необычайной прелестью Линды, Бобби понял ее намек. Он нежно, но резко, вошел в нее так, что та вскрикнула от неожиданности. Он начал двигаться ритмично и медленно, сокрушая при каждом толчке непрочно удерживающуюся в этой позе девушку. Кончив, она так же изящно поднялась и затем встала на колени, обхватив своими очень сексуальными пухлыми губками, немного обмякший инструмент Бобби. Ее рот был еще горячее воды и у Бобби мгновенно встал. Он толкал ей в глотку свой инструмент, приговаривая… «соси, соси, Линда, соси еще…»… Пара еще долго стояла под душем, ласкаясь и целуясь, а Линда держала в руках и мыла предмет, который только что брала в рот.
6
Долорес серьезно занялась еще с детства операторским бизнесом, то есть она снимала и публиковала на экране самые обыденные для нее и совсем необычные и иногда ужасающие и радующие ситуации… клиентов Барты, друзей Гэли и остальных в процессе совокупления; подвал деда, душ Линды с Бобби и ванну Мэги, наполненную тухлыми фруктами (Мэги была то ли совсем глупой, то ли суеверной, хотя это одно и тоже, и считала, что такие вещи улучшат состояние ее кожи).
Вообще, все это и другие различные садистические вещи, порнофильмы ужасов, тупые американские комедийные ситуации показывались на любимом Бартой канале «Мульти-плюс». Нет, это был вовсе не мультяшный детский канал, в духе «Спокойной ночи, малыши». Существовал он нелегально, поскольку по нему шло такое… ну, например, программа «В мире животных» — как потрошат утенка и показывают потом его органы; — Идет стадо утят в линеечку, их ведет мама-утка. Сзади следует кто-то, давя по утенку военными сапогами, словно маленькие новогодние игрушки. Поднимается камера и на экране появляется физиономия какого-то деда с седой бородой, который начинает просветлять операторов… «Если бы вы только знали, какие жестокие существа эти утки, они заклевали моего кота, который восемнадцать с половиной лет охранял зерно…» Тут встревает оператор, отталкивая деда…
— Ладно, старик, не грузи. — Дед все продолжает болтать об утках и о том, как он их ненавидит.
Там также были приколы съемок «За кадром» — как падает камера кому-нибудь на ногу и тот начинает кричать матом. Или мультфильм «Винни Пух» — идет длинный клыкастый Винни вместе с толстым Пяточком в гости к кролику-новому русскому за пивом, припевая «Куда идем мы с Пяточком, — на мясокомбинат!» В принципе, все даже оригинально и смешно. В общем, «Мтв».
Но пока Барта проживала в психиатрической лечебнице. Тем временем Долорес жила в другой семье — с этими убогими существами.
Бобби настолько возненавидел свою жену, сравнивая ее с Линдой в постели, что подал на развод. Но не тут то было. Мэги хоть и была дурочкой, но когда дело касалось чудесного дома в прекрасном районе, из которого ее хотели выгнать, она превращалась в талантливого адвоката. Она так все организовала, что по закону никто не мог ее выставить из нынешнего места жительства, так как одну четверть всей суммы денег в него внесла именно она. Треть дома была оплачена Линдой, а остальное купил Бобби. Но по конституции Мэги присваивалась одна комната из пяти и совместное пользование предметами быта. Так им и не удалось отделаться от нее.
Спустя несколько недель такого «отдыха» приехала Гэли со своим мужем и двумя маленькими мальчиками-близнецами. Когда они родились, Гэли не хотела признавать малышей, говоря, что такие некрасивые дети ей и даром не нужны. Но ее супруг оказался добрее в этом плане и забрал ребятишек. Он сам заботился о них и кормил, в то время как Гэли по своей старой привычке разъезжала на мотоциклах и зарабатывала деньги, торгуя дурью. Пейджу никак не удавалось заставить ее хотя бы раз покормить детей, она просто-напросто не чувствовала никакой ответственности. Все это со стороны, должно быть, выглядело настолько нелепо… Как выяснилось, и она не справилась с такой сложной задачей — стать матерью. Похоже, ей этот «талант» передался по наследству. Или же, она просто не знала, как это делается, когда женщины бывают матерями, потому что сама никогда не была окружена материнской любовью. Мало того, Гэли побрилась наголо, а Пейдж имел средней длины волосы, поэтому сначала его мальчики воспринимали как мать, а Гэли — как отца.
Семью Гэли поселили в одной довольно просторной комнате. Им специально Бобби поставил огромный сексодром, зная вечную настроенность Гэли на секс. К тому же, он рассчитывал на оргии в компании Линды, Гэли и Пейджа. Так все и получилось, как он того хотел.
Они очень часто просто потрясающе проводили время и не только, когда занимались групповухой. Они слушали тяжелый рок и вообще хорошую музыку, выпивая пиво и рассказывая о своих смешных приключениях, играли в карты на раздевание, гоняли на байках, ходили в походы и на рыбалку, курили качественные сигареты и сигары, травку… Все было бы отлично, если бы не Мэги. Она явно отравляла им всю атмосферу, за что и получала время от времени.
Мэги наполняла ванну фруктами, давая им отстояться в воде с кремом для душа несколько часов. После чего она гордо залезала туда и проводила в этой тухлой среде часов пять, причем Мэги искренне думала, что это поможет от целлюлита. Странно, что ни ее, а Барту положили в больницу.
Холодильник был все время пуст, а до ближайшего продуктового магазина идти было долго. Поэтому в целях самосохранения Бобби поставил на дверцу холодильника замочек, а ключи от него раздал всем членам семьи, кроме Мэги и Шурика. Бобби знал, что если даст ключ ее сыну, то мать непременно отберет его. Но не тут то было. Утром все проснулись от страшного шума на кухне, — Мэги вскрыла замок на холодильнике, сломав дверь, и выпотрошила все продукты из него.
Как только ни пытались избавиться от нее жильцы, ее как-то даже выгнали в дождь ночью на улицу, оставив ночевать под дверью, но она влезла через окно в свою комнату. Мэги постоянно вопила, что все поведает своему адвокату, если бывший муж поднимет на нее руку. Бобби сдерживался как мог, но однажды не выдержал и дал ей оплеуху. Рассвирепевшая Мэги тут же позвонила своему адвокатишке и тот, выяснив, в чем дело, сказал, что такие дела в суде не рассматривают, ну а эта нервная разозлилась и уволила его.
— Но ведь он меня ударил, черт возьми, вы должны рассмотреть это дело!!! — визжала она в тубку.
— Понимаете, миссис Хьюит, это не такой величины событие, чтобы его обсуждать в суде.
— Нет! Я этого не потерплю, вы слышите! Я такого позора не потерплю!
Ей нравился Пейдж, и она то и дело цеплялась к нему, не понимая, как раздражает его в такие моменты. В конце концов, парень не выдержал и, заведя ее в их с Гэли комнату, расстегнул ширинку и предложил отсосать, если та его и впрямь любит. Мэги разоралась и заплакала и больше никогда потом к нему не приставала. Все это и многое другое было на пленке у Долорес.
Когда надоело пребывать в дачном поселке, вернее сказать, это был не то, чтобы дачный поселок, но все-таки тут не было небоскребов и огромных дорог, по которым соскучились мотоциклисты. Поэтому сравнительно скоро они сели за рули, — ну, Линда на заднее сиденье мотоцикла Бобби, и поехали в свою респектабельную шестикомнатную квартиру на крыше 25-этажного дома. Мэги, однако, и не думала оставаться. Она отчалила туда же на первом автобусе со своим сыном, Долорес и братом гомосексуалистом (он подъехал позже и постоянно приставал то к Бобби, то к Пейджу, но бегал от Гэли, которой нравились сексуальные меньшинства).
Она нахально заявилась к ним в квартиру, заявив, что они не переломятся, если выделят ей одну комнату. (Сама она, будучи провинциальной аристократкой, хотела пожить в большом городе). Тут она впервые стала похожа на Барту, по жизни тянущуюся к этому же. Ну, ребята были незлобные и позволили ей остаться. Хотя Гэли предлагала спокойно без шума и пыли избавиться от обузы — ей действительно ничего не стоило вытолкать Мэги за дверь.
Долорес опять приобрела нормальную жизнь. Но это длилось до того момента, пока Барса не сбежала из психбольницы…
Воскрешение
7
Отдаляясь от мира, я иду прямо в ад
По дороге прямой — по дороге назад
Она прекрасно понимала, что если не сделает этого, то ей уже никогда отсюда не выйти, и тут подвернулся счастливый случай.
Раз в год в лечебнице для душевнобольных делали перепись, отмечая, кто поступил, кто выбыл. А ночью больным подавались лекарства. Но все остальное время, за исключением трапезы и прогулки, они были прикованы к кровати на замки. Во время одной из прогулок, Барта заметила, как у одной из медсестер слетела булавка с молнии юбки. Она стояла как в тумане, молясь, чтобы та не обернулась. И медсестра ничего не заметила! Барта знала, что из окна за ними наблюдали врачи, поэтому, прикидываясь ненормальной, она села на колени, дергано качая головой и делая вид, что чешет между пальцами ног. Она подобрала булавку и зацепила ее за грубую кожу ног, — было, конечно, больно, но самое трудное — это шагать так, чтобы булавка не слетела. Как только она это сделала, к Барте тут же подбежал один их охранников, проверяя руки и интересуясь, чем она тут занималась. Та ничего не ответила, и охранник отстал от нее.
И вот в ночь переписи она, с трудом вскрыв булавкой замки, которыми сковывались ремни, встала около двери, ожидая медсестру. Все шло на редкость просто, и Барте даже показалось, что во всем это есть какой-то подвох.
Вдруг дверь ее палаты приоткрылась, и в комнату вкатился сначала столик на колесах с лекарствами на нем, затем показалась хрупкая девушка, везущая его. Она только хотела вскрикнуть, как Барта с шумом налетела на нее, зажав рукой рот и опустив на пол, заставила выпить все таблетки, которые та приготовила для нее…. Через некоторое время, связанная медсестра заснула с кляпом во рту. Барта забрала у нее ключи и, перерядившись в ее одежду на всякий случай, вышла из комнаты, закрыв дверь на ключ. Она уже имела представление, где находится главный кабинет. Журнал со списком больных и справка о переписи должны были быть там. Где же им еще быть? Она спустилась по лестнице и завернула за угол в тонком коридоре, чувствуя, как жужжат лампочки на потолке. Барта шла, шла и вдруг очутилась в тупике. Только не это. Но она не растерялась и пошла обратно, проклиная архитектора этого зловещего здания. И вот, спасение — кабинет главного врача прямо перед ней собственной персоны! Оглянувшись по сторонам, Барта принялась тянуть ручку двери, но та, как назло, оказалась запертой. Тогда женщина начала шарить в связке ключей в поисках подходящего. Наконец, последний ключ подошел, и Барта вошла в кабинет. Подбежав к столу, она принялась рыться в стопке разных бумаг и, найдя нужную, зачеркнула свое имя и написала дату «отбытия». Закончив с бумагами, Барта вышла, закрыв дверь; теперь оставалось только добраться до выхода так, чтобы никто ее не заметил, и пройти через охрану. Хотя, так как она была в халате медсестры, это не было большой проблемой. Вот только если ее помнит тот охранник, который схватил ее сегодня в парке, подбирающую булавку…
Наконец, Барта нашла спасительную дверь, и тут ее окликнул женский голос. Не поворачиваясь, беглянка натянула как можно больше чепчик на лицо и повернулась. Говорящая оказалась администратором.
— Ты куда?
Секунду подумав, Барта ответила…
— Так у меня же смена кончилась.
— Да? — администратор посмотрела на часы.
— Но ведь сейчас только два часа! А вторая смена кончается в два тридцать пять.
На этот раз, спасти Барту могли только ее навыки актрисы; в конце концов, это же ее профессия — быть другим человеком.
Она подошла к администратору, прочитав сперва надпись на значке, прикрепленном на груди, и сказала «как женщина женщине»…
— Понимаете, мне очень, очень нужно уйти. Пожалуйста, не выдавайте меня. Дело в том, что сейчас я звонила своему мужу домой, и никто не взял трубку. Я перезвонила, но опять никого нет. А недавно я начала его подозревать в измене… — Барта жалостливо посмотрела на нее.
— Ааа… — Администратор, казалось, подобрела, понимая и сочувствуя.
— Я уже закончила обход всех больных. Если я сейчас все выясню, я могу потом…
— А, ну ладно. Так и быть. Идите, я ничего никому не скажу. — Та улыбнулась, подмигнув «медсестре».
Поблагодарив ее, Барта обычной походкой вышла из здания, пройдя охрану без препятствий.
В то время все происходило как обычно. Гэли бесилась под тяжелую музыку, седлая Пейджа и одновременно говоря по телефону.
— Когда же ты прекратишь трепаться, когда мы трахаемся?! — в гневе прорычал он.
— Отстань, у меня нет столько времени, чтобы успевать все делать по отдельности. — Сказала Гэли, тяжело вздыхая и двигая бедрами.
— Ты что, уже родила пятого? — воскликнула она, разговаривая с давней подругой, с которой, кстати, познакомилась в тюрьме.
Пейдж почувствовал, что кончает.
— А сколько тебе надо?! — продолжала болтовню Гэли.
— Я кончаю, дура, заканчивай! — крикнул ей Пейдж.
Он произнес блаженный вздох, и подруга Гэли на том конце провода это услышала.
— Ты что, сейчас кувыркаешься?
— Да.
— Я тоже.
Гэли с Линдой сидели на огромном кожаном диване в виде уголка и смотрели телевизор, покуривая травку. Гэли уже давно приставала к Линде, и наконец та согласилась переспать с ней. Линда решила обслужить ее, как мужчину, ибо она и была наполовину мужиком. Девушка наклонилась, расстегивая рубашку Гэли и лаская ее маленькую, но округлую и привлекательную грудь. Гэли только было начала стонать, предвкушая сладкое совокупление, как спокойствие нарушил звонок в дверь. Это не могли быть Бобби или Пейдж — они уехали на гастроли. Она приказала Линде оставаться на месте, а сама пошла открывать дверь.
На пороге стояла мать Падры, пришедшая, по-видимому, за ключами. Дело в том, что в этом респектабельном 25-этажном доме последние пять этажей были рассчитаны для миллионеров и звезд. То есть, покупая на одном из них квартиру обычно площадью более ста квадратных метров, владелец практически огораживает себя от соседей. На одном из таких этажей располагалось по 1-2 пяти-восьми комнатных квартиры с отдельным лифтом к подземному гаражу. А поскольку Барта и мать Падры были подругами детства, они часто покупали дома рядом, совмещенные квартиры, дачи. И теперь так получилось, что молодые жили отдельно, и на том же этаже располагалась квартира Барты и ее подруги. С ними же жили Мэги со своим сыном и Падра с Долорес.
Гэли удивилась, когда увидела рядом с матерью Падры свою мать…
Однако ее мало волновали судьбы родственников и вообще их жизнь, поэтому она решила ничего не расспрашивать. Она вернулась в комнату к Линде.
На следующее утро, Бобби с Линдой, чья комната находилась ближе к стене, огораживающей от соседней квартиры, где жили как раз все «психи», проснулись от раздирающего душу крика. Кричала убегающая от вернувшейся из клиники матери Долорес. Это означало одно… добро пожаловать домой, в ад.
Однако для Гэли не существовали люди, с которыми она не хотела общаться. Она продолжала спокойно работать на черном рынке, торгуя наркотиками, и иногда по просьбе Пейджа разрешала сестре переночевать у них, отлично понимая, как нелегко сейчас Долорес, находящейся под пристальным взором не только родной матери-психопатки, но и Мэги. Две женщины тоже не дружили, поэтому в их квартире крики о помощи не умолкали никогда. Барта спилась и окончательно подурнела… весь день она смотрела этот садистический канал, боготворя его владельца.
Если, например, она прилегла отдохнуть, все вокруг вынуждены были ходить на цыпочках, иначе хозяйка дома не оставит от них и мокрого места. Мать Падры видела в Барте свой идеал. Она всячески подражала ей, и это, конечно, было ужасно, особенно, для ее дочери.
Барта, будучи под большим впечатлением от больничных палат, выкинула практически всю мебель! Теперь одежда Мэги, Шурика и Долорес громоздкой кучей лежала на жестком стуле или висела на спинках купленных Бартой узких кроватях. Она также избавилась от любой видео — или аудио — техники, кроме телевизора в огромном общем холле, и от всех ковров с занавесками. Теперь обглоданная квартира выглядела, как если бы жильцы делали ремонт.
Позже, Барта помешалась на коммунистической политике, в частности ее привлекало пионерское общество. Она заставила всех в доме вырядиться в пионерские галстуки, шорты и футболки и маршировать с песнями по коридору! Опять-таки, в их же интересах было делать то, что требует эта ненормальная. Разве это ни есть признак душевного заболевания?
Однажды она заставила Долорес навести порядок у себя в комнате, в которую до этого никто, кроме нее и ее клиентов не смел зайти. Вся она была уставлена огромными темными шкафами, напротив которых располагалась просто колоссальных размеров кровать, — рабочее место Барты. Она хотела убрать из своей комнаты все шкафы тоже, но не знала, что в них лежит. Вот она и решила выяснить это, заставив дочь выгрести из гробов все нужное.
Открыв дверцы первого шкафа, Долорес увидела такое, что, пожалуй, нигде больше на свете не увидишь. Огрызки яблок двухлетней давности, вперемешку с грязной и шикарной одеждой, письмами с записками пятилетней давности, вперемешку со старыми пленками и целой горой использованных и новых различных размеров трусиков, с фантиками от конфет и прочим хламом обрушились на девочку. Выбравшись из пыльной дурно пахнущей кучи маминого барахла, Долорес приступила к делу. Прежде всего, надо было отделить мусор от вещей. Она
Рассвет в большом городе
Увеличить текст
Уменьшить текст