Номер на двоих

     Глава Первая.
     Она отправила в рот последний кусочек запеченной в тесте трески и запила его оставшимся на донышке пивом. А недоеденные картофельные ломтики (как это англичане их называют — чипсы, кажется?) не жаль и оставить. Джимми уже доел свою порцию и теперь его единственным желанием — как, впрочем, и ее — было поскорее добраться до постели и завалиться спать. Во время этого импровизированного ужина они то и дело подначивали друг друга — кто первым займет ванную, чтобы принять душ.
     Они прибыли в Англию сегодня утром. Летели всю ночь, плюс шестичасовая разница во времени. И ей, и сыну спать пришлось кое-как, скрючившись в креслах, и после завтрака на борту — есть совсем не хотелось — в восемь вечера по Гринвичу они вышли в аэропорту Гатвик. И вот они, наконец, в баре уютного отеля в Стратфорде-на-Эйвоне, номер в котором она заказала по телефону заранее. Однажды она уже летала в Англию и знала по собственному опыту, что лучше сразу перестроиться на новый режим сна, чтобы как можно быстрее приспособиться к разнице во времени, так что они втиснулись в свою взятую напрокат микролитражку и весь день добросовестно осматривали замки, церкви и живописные окрестные деревеньки. Похоже, Джимми смирился с ее сомнительной теорией перестройки — во всяком случае, нытья по этому поводу не было.
     Вообще, его поведение оказалось для нее приятным сюрпризом. Она думала, что после развода он предпочтет жить с отцом, но он провел с Джеймсом всего неделю (это было месяц назад), после чего заявил, что остается с ней. В порыве радости, она решила этой поездкой в Англию отблагодарить сына. Только когда уже было поздно что-то менять, ей пришло в голову, что тринадцатилетнему мальчишке путешествие по Англии вдвоем с мамочкой вряд ли покажется такой уж классной идеей. Но он, похоже, искренне обрадовался, и она решила, что насмешливые искорки в его глазах по поводу ее энтузиазма — всего лишь плод воображения.
     Когда они вернулись к машине, чтобы забрать свои вещи, она вновь подивилась тому, как он подрос за последние полгода. Худой как жердь, и уже на целую голову выше своей миниатюрной мамочки. Как вовремя подоспела эта его новая мужская сила — одной таскать тяжеленные чемоданы ей было бы явно не под силу. Ладно, теперь быстренько зарегистрироваться — и спать, спать…
     Вот теперь разница во времени сказалась вполне… она почти не понимала, что там бормочет портье, уши были словно заложены ватой. — Да, вы заказывали номер на двоих… остался последний… все гостиницы и мотели вокруг тоже заняты… разгар сезона…- Зачем повторять очевидные вещи? И почему он так странно поглядывает то на нее, то на сына? Действительно, они будут жить в общей комнате, но переодеваться они будут в ванной, а кровать у каждого своя. Они же, в конце концов, мать и сын!
     Она продолжала механически кивать… — Ладно… хорошо…- пока портье, наконец, не проводил их наверх, к номеру. Задержавшись у двери с бесхитростной табличкой «Туалет», он сообщил, что придется пользоваться им вместе с другими постояльцами, зато это совсем рядом, всего через две двери от их номера — очень удобно. Стоп, минутку — это что еще за новости!
     — Но я же специально просила номер с ванной! — Она уже представила себе, как по утрам придется дожидаться своей очереди, чтобы умыться. — Разумеется, миссис Макензи, у вас в номере есть душ и умывальник. — Казалось, его раздражала ее непонятливость. — Если вы хотели еще и отдельный туалет, надо было заказывать номер «en suite». У нас всего два номера с туалетом и ванной, и оба сейчас заняты. Это старинные здания… когда их строили, современной канализации еще не было.
     Ах да, конечно, у англичан это называется «en suite», теперь она вспомнила. Ну да ладно, хотя бы свой душ будет… Вот только взяла ли она с собой халат — вдруг ночью в туалет захочется? Она чуть не прыснула со смеху, представив себе каких-то странных полуодетых типов, шатающихся по полутемному коридору в поисках сортира.
     Портье остановился у двери с номером четыре. — Ну, вот ваш номер. Если что-то будет нужно, дайте мне знать. Завтрак по-английски — с восьми до девяти тридцати, — и он передал ей ключ.
     Она открыла дверь и отодвинулась в сторону, чтобы Джимми смог внести вещи. Затем прошла за ним и закрыла дверь. Джимми повернулся к ней. На его лице читалась целая гамма чувств… растерянность, смущение и… скрытая радость?
     — Мам?!..
     Оглядев комнату, она сразу поняла, отчего он так растерялся.
     Крохотная комнатка — едва хватит места, чтобы поставить чемоданы. И — двуспальная кровать в центре! Одна — и для нее, и для сына!
     В углу душевая кабинка размером с телефонную будку, а в противоположном углу, рядом с кроватью — крохотная раковина и зеркало над ней.
     Лиз Макензи присела на кровать — больше было просто некуда, за исключением разве что неуклюжего деревянного стула — и в совершенном отчаянии прикрыла голову руками. Так вот почему портье так странно на них посматривал! Что же делать? Подумать только — спать в одной постели с сыном-подростком!
     К счастью, она взяла с собой исключительно долгополые ночные рубашки, имея в виду, что им придется ночевать в общей комнате. И опять, только сейчас она вспомнила, как англичане называют такие номера. Ну конечно, надо было заказывать не номер на двоих, а двойной номер!
     А душевая! Она посмотрела на нее сквозь пальцы, мысленно взмолившись, чтобы каким-то чудом все переменилось. Но нет — мало того, что это не отдельная комнатка, еще и стенки сделаны из прозрачного пластика, и только примерно на высоте ее талии наклеена декоративная полоска в цветочек — сверху слишком низко, снизу слишком высоко, все прелести будут как на ладони… Черт, черт, черт!
     Номер заказан на двое суток — эта мысль окончательно добила ее. И портье специально подчеркивал, что других свободных номеров нет! Нигде!
     Какое-то время они молчали, не смея проронить ни звука. Наконец, Джимми глубоко вздохнул и первым отважился заговорить…
     — Мам, я понимаю, это кошмар, но ты же не виновата! По-моему, надо просто вести себя естественно. — Ну да, естественно. Вот только как это сделать? Раздался звук сбрасываемых ботинок. Когда она посмотрела на него, Джимми уже стаскивал с себя рубашку. — Я первый в душ. Мне как-то неудобно, но ты же моя мама, так что все равно видела меня голым. Я ведь в таком виде и родился, правда?
     Он нервно хихикнул — шутка, мол, такая — и она признательно улыбнулась ему в ответ. Следом за рубашкой и майка полетела на кровать. Потом он прямо посмотрел в глаза матери и, едва заметно пожав голыми плечами, одним быстрым движением стянул с себя сразу и брюки, и трусы. Сделал шаг в сторону и теперь стоял перед ней совершенно голый, очевидно стесняясь своей наготы — так отчаянно смущаться умеют только подростки в период полового созревания.
     Вот он, прямо перед ее глазами… гладкая округлая плоть, изогнувшаяся книзу. Дюйма четыре длиной, сверху слегка опушен рыжеватыми волосами, как у всех Макензи. Из своего опыта с Джеймсом и… ну, скажем, еще с одним мужчиной — она знала, что член сейчас в полувозбужденном состоянии.
     Хорошо, что они тогда сделали обрезание… Господи, женщина — будто вскрикнул кто-то внутри — не смей так таращиться, он же твой сын!
     Густо покраснев, она перевела взгляд выше, на его лицо. Джимми не отвел глаз, и она опять заметила, как по его лицу — наряду со смущением и удивлением — тенью промелькнуло то самое трудноуловимое выражение… Он развернулся и направился к душевой. Закрывая за собой дверцу в кабинку, Джимми еще раз оглянулся и, конечно же, она снова попалась… уставилась на его худенькую мальчишескую задницу.
     Мысленно выругав себя, она отвернулась и решила разобрать чемоданы. Взгромоздив самый большой на кровать, вытащила ночную рубашку и туалетные принадлежности. Но ее существо продолжало отзываться на мужские флюиды, исходящие от тела сына… глаза непроизвольно возвращались к душевой кабинке. За прозрачными стенками — ее мальчик… ее мальчика… прекрасный член.
     Ну все, хватит! Надо отвлечься, заняться проблемой обустройства в этой чертовой комнате, подумать о планах на завтра, да о чем угодно! Господи, как он его намыливает, и мошонка снизу… Кажется, увеличивается? Он его моет или гладит? Черт, он опять заметил, что я подсматриваю! Она не сообразила, что если ей все видно под декоративной полоской на кабинке, то и он все видит — поверх полоски. Она поскорее обошла кровать, чтобы оказаться спиной к сыну. Промежность стала влажной, а соски так набухли, что было больно. Наконец, она услышала, как он выключил душ и открылась дверь кабинки.
     — Мам, дай мне полотенце, пожалуйста!
     Полотенце? Она недоуменно оглянулась на него и только теперь заметила, что в душевой нет полки для полотенец. Нервно обежав глазами комнату, она обнаружила их возле раковины, с другой стороны кровати. Пришлось снова обойти кровать и взять полотенце. Она повернулась, чтобы передать ему… Только спокойно. Только спокойно!
     Джимми стоял к ней лицом, неуверенно улыбаясь. Уже шагнув в его сторону, она не смогла удержаться, посмотрела… и совершенно непроизвольно облизнула вдруг пересохшие губы. Ответная реакция не заставила себя ждать… его мужское естество дрогнуло и прямо на глазах стало набухать. Ее взгляд тут же метнулся обратно, к лицу, но было слишком поздно. Со сдавленным мычанием он постарался прикрыть руками подымающийся член. Она протянула полотенце и, как только он взял его, сразу отвернулась. Ему пришлось на секунду отнять руку от уже почти полностью вставшего члена, чтобы взять полотенце, и уголком глаза она успела заметить не по возрасту внушительные размеры.
     Шесть дюймов? Да, не меньше. Не так велик, как у отца или… скажем, у некоторых других, но ведь ему всего тринадцать! Она застыла, слепо уставившись на дальнюю стену, пока он вытирался всего в нескольких футах от нее. Зрительный образ его торчащего органа накрепко впечатался в память во всех деталях и, казалось, так и горел перед глазами.
     Постепенно из сумятицы мыслей, заполнивших голову после ужина (ох, не стоило пить так много пива!), отчетливо выделилась одна… теперь моя очередь принимать душ. Ох и дура же ты, Лиз — надо было раздеться, пока он в душе, и обернуться полотенцем! И сказать ему, чтобы не смотрел, пока она моется… А теперь-то как?
     Сын прошел мимо, по пути (нечаянно?) коснувшись ее бедром и, одним быстрым движением бросив полотенце на кровать, плюхнулся на него животом, лицом к ней. — Теперь ты, мам. Вода очень быстро нагревается, так что осторожней. — Слегка постукивая пальцами, он глядел на нее снизу вверх, но она видела только его упругие ягодицы, бесстыдно белеющие на фоне загорелого тела.
     Будто в гипнотическом трансе, она сбросила туфли и расстегнула блузку. Он что-то говорил — как прошел полет, как они провели день — и она даже что-то отвечала, одновременно снимая блузку и расстегивая брюки. И вдруг, перешагивая через лежащую на полу одежду, она осознала, что стоит перед своим тринадцатилетним сыном в одном нижнем белье. Кровь бросилась в лицо, она готова была провалиться от стыда сквозь землю или спрятаться под кровать, и удержала ее только одна мысль, крутившаяся в голове, как заезженная пластинка… Веди себя естественно. Что же делать? Отправить его в коридор, пока она моется — с полотенцем в качестве набедренной повязки? Да и вообще, ей нечего стыдиться своей фигуры!
     В самом деле, никто не даст ей тридцати двух. Почти черные волосы, короткая стрижка «под дюймовочку». Слегка курносый нос, небольшой рот — ее можно было бы принять за девчонку, если бы не вполне развитые формы. Она еще не сняла легкий кружевной лифчик, но он и так ничуть не скрывал темно-коричневые соски, набухшие от возбуждения. Груди были предметом ее особой гордости… размер 34С — просто выдающийся бюст при ее-то миниатюрной комплекции, и все же она обходилась без корсета. И никакой дряблости, несмотря на размер. Талия всего 21 дюйм, с изящным расширением до 33 в бедрах (34, если изредка побаловать себя десертом). Полупрозрачные белые трусики высокого кроя сзади казались просто узкой полоской, разделяющей ягодицы. Чтобы не нарушить элегантный абрис линии трусиков спереди, блестящие черные завитки лобковых волос приходилось подбривать. Темное пятно волос под тканью образовывало четкий треугольник, в острие которого курчаво-шелковистые завитки прилипли к влажным набухшим губам. Длинные, относительно ее роста, ноги… когда они стояли рядом, ее промежность оказывалась почти на той же высоте, что и у Джимми. Короче говоря, ее юный сын и представить себе не мог женщину прекрасней и желанней, чем собственная мать.
     Лучше всего, пожалуй, просто принять это как должное — белье все равно ничего не скрывает и — будем вести себя естественно. Уже расстегнув застежку лифчика спереди, она неожиданно заметила, что задница Джимми конвульсивно подергивается, ритмично вдавливая его бедра в подстеленное полотенце. Вдруг она почувствовала себя стриптизершей на сцене, которой приходится выступать в частном клубе перед каким-то извращенцем. И тут ее, как говорится, понесло…
     — Джимми! Какого черта ты там делаешь? Если мы оказались в такой ситуации, это вовсе не повод для того, чтобы шоркаться о полотенце! Да как ты смеешь — я ведь твоя мать, а не какая-нибудь дешевка из «Пентхауза»! Да-да, я говорю о тех самых журнальчиках, которые ты прячешь под кровать, когда не мастурбируешь! — Голова Джимми дернулась, будто она влепила ему пощечину. На глаза навернулись слезы. Она поняла, что явно перегнула палку… не стоило упоминать эти журналы. У нее же и в мыслях никогда не было говорить об этом! Это было его тайной, как у всякого мальчишки… Но, раз начав, она была уже не в силах остановиться. Похоже, в этом всплеске сконцентрировались все ее страхи, все накопившееся раздражение.
     — А ну, ложись на спину! — Она толкнула его в плечо, и перепуганный Джимми, не в силах устоять под таким напором, покорно перевернулся. — Так я и знала. Тебе что, совсем нельзя доверять? Нет, вы только посмотрите на него — ты что, совсем не можешь себя контролировать? Извращенец! — В самом деле, его налившийся кровью член торчал, как палка. Темно-красная от прилившей крови, подрагивающая от возбуждения головка, блестящая капелька спермы — все было ясно без слов. И все же, глядя снизу вверх на свою рассвирепевшую мать, на ее больше ничем не стесненные груди, раскачивающиеся прямо перед глазами, Джимми немного пришел в себя, а лицо вдруг вспыхнуло от негодования…
     — Ну да, мама, я виноват, что у меня встал… Я хотел помочь тебе, чтобы ты успокоилась — ну, когда нам дали эту идиотскую комнату — и вел себя, как будто все нормально. Но ты все смотрела и смотрела на мой член. Даже подглядывала, пока я был в душе. А теперь еще и перевернула меня — поближе, наверное, надо рассмотреть? Ну ладно, к черту — вот, пожалуйста! — он рывком выпятил таз вверх, прямо к ней, — только не думай, что если я немножко поглазел на самую красивую женщину в мире, то я уже извращенец! — Он опустил глаза и всхлипнул. — Прости меня за «Пентхаузы». Иногда я просто не могу удержаться, мне так хочется… ну, подрочить. Я больше не буду.
     Ей будто плеснули в лицо холодной водой. Опустившись на колени у кровати, она ласково погладила его волосы. — Джимми, прости меня, пожалуйста. Очень прошу тебя, прости. Ну конечно, ты просто не мог не возбудиться. А когда мужчина — она намеренно выделила слово «мужчина» — возбуждается, его пенис становится… это называется эрекция, хочет он того или нет. Ты ни в чем не виноват. — Она взяла его лицо в руки и нежно поцеловала куда-то в бровь. У Джимми перехватило дыхание… ее мягкие обнаженные груди коснулись его плеча. — Ты прав, дорогой мой мальчик, я действительно смотрела, я даже подглядывала за тобой. Я так удивилась — и я очень рада тому, что ты стал настоящим мужчиной. И спасибо за комплимент по поводу моей фигуры. На самом деле, вряд ли твоя старушка-мать может составить конкуренцию тем юным цыпочкам. Надо смотреть фактам в лицо.
     Джимми слегка приобнял мать за плечи, надеясь, что она не отстранится… — Правда, мам… если бы твоя фотка появилась в «Пентхаузе», они бы все в момент распродали, а все мужики Америки… в общем, они бы все возбудились.
     Лиз рассмеялась и слегка прижала Джимми к себе… — Ладно, ладно — ври, да не завирайся, а то нос вырастет… И вот еще что… на самом деле, я ничего не имею против твоих журналов с девочками. Наоборот… если бы ты не мастурбировал, я бы встревожилась. Просто, я так устала, так расстроилась — вот тебе и досталось ни за что ни про что. Это меня надо бы наказать, а не тебя, — закончила она примирительно.
     Подбородок Джимми упирался в ее плечо, так что она не видела, как изменилось выражение лица сына при этих словах. Голос его, однако, был по-прежнему смиренным и даже ласковым… — Так что, будем вести себя естественно? Даже если я не смогу сдержаться и буду иногда возбуждаться? Я постараюсь, чтобы этого не было.
     Она все еще чувствовала раскаяние за то, что наговорила ему. Чтобы как-то загладить свою вину, пришлось согласиться… — Конечно, дорогой. Будем только помнить, что мы мать и сын. А если у тебя возникнет эрекция, я постараюсь не замечать — просто буду считать это комплиментом моей фигуре. — Прозвучало, похоже, вполне разумно — и все же, даже когда она произносила эти слова, у нее уже зародились дурные предчувствия. Ох, не влипнуть бы…
     Она отпустила Джимми и выпрямилась. Итак, стыдливость побоку. Заставить его отвернуться или хотя бы не глазеть — нельзя, теперь уже нельзя. Он по-прежнему лежит лицом к ней, только повернулся на бок, и член из паха торчит…
     — Ладно, не будем затягивать с этим, — неискренне рассмеялась она и, бросив лифчик на кровать рядом с Джимми, наклонилась, чтобы снять трусики. С плохо скрываемой радостью, он глазел на подпрыгивающие груди, на появившийся из-под трусиков холмик Венеры.
     Она выпрямилась, немного расставив ноги. Еще и руки развела. Сын так и пожирал глазами губы ее вагины, полностью открытые из-за подбритых волос лобка. Они слегка приоткрылись, проглядывала красновато-розовая плоть. Внутри явственно поблескивала влага.
     
     — Ну что ж, вот она, вся тут — твоя старушка-мать, голышом. А теперь хватит глазеть, и разбери-ка вещи, пока я моюсь.
     Она грациозно развернулась и проследовала к душу. Мальчишка чуть не кончил прямо на кровать, любуясь ее подрагивающим при ходьбе роскошным задом.
     Следующие пятнадцать минут они оба, казалось, занимались каждый своим делом. Лиз Макензи мыла голову, деловито намыливала тело, но так и не посмела поднять глаз… не хотелось поймать на себе ощупывающий взгляд сына. Можно было не сомневаться, что он подглядывает за ней. Двигаясь в душевой, ей приходилось поочередно выставлять напоказ разные части тела — с единственной надеждой, что «эффект запретного плода» постепенно сойдет на нет, и тогда они, в самом деле, смогут вести себя естественно по отношению друг к другу.
     Джимми Макензи разбирал вещи, при этом умудряясь не сводить глаз с тела матери. Оказывается, мокрое женское тело, да еще намыленное, выглядит особенно соблазнительно! Упругие соски чуть не в дюйм длиной, поблескивающие набухшие губы… Она даже слегка раздвинула их, когда мыла — может быть, именно для того, чтобы он все как следует рассмотрел? Джимми подсознательно чувствовал, что мама не поднимет глаз, она не захочет подловить его на подглядывании. Не подрочить ли?.. Ох как хочется! Но он понимал — чисто интуитивно — что тогда она «сорвется с крючка», особенно если заметит. Пусть лучше чувствует себя виноватой, ведь она так мучает сына!
     Закончив мыться, она заметила, что Джимми надел трусы — наверное, в них он и будет спать — и несет ей полотенце.
     — Спасибо, милый. Как же я забыла! — и протянула руку.
     Но он подошел еще ближе и легонько толкнул ее в плечо, чтобы повернуть. От удивления она даже не успела ни возразить, ни возмутиться — он уже набросил ей на голову большое махровое полотенце и стал тщательно вытирать волосы. Первоначальный испуг — какое нахальство! — тут же перешел в чисто физическое удовольствие, чувственными покалываниями распространившееся с кожи головы на шею, спину и дальше волной по всему телу.
     — М-м-м! Господи, Джимми, как хорошо! Считай, что заработал пару лишних мороженых. Вот бы каждый день так!
     Вся усталось, напряжение целого дня как будто испарились, тело заполнила блаженная истома. Когда сын, закончив вытирать голову, принялся за спину, она не стала возражать. Его сильные руки принялись через полотенце массировать плечи, вызвав новый прилив чувственного наслаждения. Но когда он сдвинулся еще ниже, она вновь насторожилась — Джимми заметил, как напряглись и сжались ее матово белеющие ягодицы — поэтому он сразу перешел на икры, вытирая и одновременно массируя их. Она было расслабилась, но тут он, неожиданно ускорив темп, перебрался от колен к бедрам и, не дав ей времени опомниться, стал вытирать и — ласкать, ласкать, ласкать! — ее мягкие ягодицы. Поскольку она не отвергла услуг сына с самого начала, она не сумела сразу найтись, чтобы остановить его… И как это он догадался, что зад — ее основная эрогенная зона? Он подошел к делу очень основательно… тщательно вытер каждый дюйм, глубоко вдавливая пальцы в плоть, почти до боли. Даже провел полотенцем — скорее, пальцем, обернутым в полотенце — сначала вниз по щели между ягодицами, потом снова вверх. Ее тело отозвалось сладкой дрожью и целой бурей самых противоречивых ощущений и мыслей.
     Джимми осторожно потянул ее за руку, чтобы повернуть к себе лицом. Она поняла, что он сидит на корточках — и, конечно же, глаза так и прилипли к подбритым местам между ног. Нет, это уж чересчур… только не спереди! Полуобернувшись, она протянула руку за полотенцем… — Пожалуй, дальше я сама, милый, — и попыталась ласково улыбнуться. — Знаешь, естественность — это, конечно, прекрасно, но всему есть мера.
     Покраснев, он отдал полотенце. Теперь, под прикрытием ткани, она смогла повернуться к нему лицом и вытер12; Я привезла именно эту, другой нет. Ее я и надену.
     — Смотри-ка, на ней даже ценник сохранился… Всего 7.95? С каких это пор ты стала покупать вещи в дешевых магазинах? А, значит, нарочно купила, когда мы сюда собирались! Ты же обычно другие надеваешь на ночь, да? Так нечестно!
     Ей не хотелось ему отвечать. Конечно, она специально купила эти фланелевые рубашки, чтобы не ходить полуголой на глазах сына. Выбрала подешевле, поскольку больше не собиралась их надевать. А вообще-то она уже не первый год спит нагишом, с тех самых пор, как… но не рассказывать же ему об этом!
     — Ладно, Джимми. Мне надоело спорить, и я ужасно хочу спать -так и быть, буду спать в одном белье, как и ты. — Она прикрыла глаза рукой. Зря, наверное, она соглашается, но просто нет больше сил спорить с ним. — Передай мне бюстгальтер и трусы, и давай-ка в постель.
     Сын опять отвернулся к кровати, поэтому она не заметила ни заблестевших глаз, ни улыбки, промелькнувшей на его лице. Джимми снял с кровати чемодан, затем добросовестно разложил на покрывале самые интимные детали женского туалета. Взяв в каждую руку по такой детальке, критически осмотрел бюстгальтер…
     — Мам, тебе ведь это не нужно, а? Я видел, когда ты его сняла, на коже следы остаются. И вообще, на мне-то только трусы! Если по-честному, то…
     — Ох и достал ты меня, Джимми! Ладно, черт с тобой! — она готова была закричать, — только дай мне поспать! Хорошо, без лифчика. Но не думай, пожалуйста, что тебе удалось меня надуть… я прекрасно понимаю, что на самом деле ты хочешь поглазеть на мои прелести.
     Пока Джимми залезал под одеяло, она натянула свои полупрозрачные трусики. Обошла комнату, выключая везде свет, прекрасно сознавая, что ее сексуально озабоченный — да нет, конечно, нечего на него наговаривать — что ее взрослеющий сын, вдруг открывший для себя мир эротики, ловит глазами каждое покачивание ее грудей, каждый изгиб ее подрагивающего зада. Да, вот еще что…
     — Джимми, мы ни в коем случае не должны были спать в одной постели. Но раз уж так случилось, мы волей-неволей будем ворочаться во сне и, может быть, как-то касаться друг друга, тут уж ничего не поделаешь. Так вот… если я проснусь и замечу, что ты хотя бы одним пальцем трогаешь то, что не положено — эти две ночи будешь спать на полу. Все ясно?
     — Да, мам, — смиренно ответил он. И, после недолгой паузы… — Можно вопрос?
     — Конечно, милый, — с усталым вздохом ответила она.
     — Когда мужчины возбуждаются из-за женщин, у них бывает эрекция. Это от них не зависит. А у женщин бывает что-нибудь такое, когда они возбуждаются из-за мужчин? Это я не для того, чтобы всякие гадости… — нет, я правда хочу знать.
     Ну что ему ответить! Естественный вопрос, особенно учитывая события сегодняшнего вечера. Джеймс сошел со сцены, так что она теперь единственный родитель, и ей придется одной заниматься сексуальным образованием сына.
     — Да, Джимми, с женщинами тоже кое-что происходит, но не так заметно. Чаще всего у женщин увеличиваются соски. Это своего рода эрекция на груди. — При этих словах они оба захихикали. — Но главное, что показывает возбуждение женщины — это увлажнение вагины. Это называется секрецией, и если женщина очень возбуждена, эта жидкость может даже вытекать на внешние губы и дальше на бедра. — Уф-ф!.. Чего только не приходится… Она почувствовала ту самую секрецию на собственных бедрах.
     — Ага. Спасибо, мам.
     Он заворочался и повернулся на бок, собираясь спать. И это все? «Спасибо, мам?» Она тут наизнанку выворачивается, чтобы объяснить тринадцатилетнему подростку, как выглядит разгоряченная вагина, и это стоит всего лишь безразличного «Ага»? Ну что ж, дурацкое завершение дурацкого дня… Она закрыла усталые глаза и попыталась унять острые иголочки желания, щекочущие промежность.
     Номер на двоих. Продолжение
     Глава вторая.
     Лиз Макензи поворачивается к спящему рядом сыну. Тот лежит на животе, приоткрыв рот, лицо искажено гримасой. Одеяло сбилось на сторону, и ей хорошо видно, как прикрытые трусами бедра, подчиняясь торопливо-судорожному ритму, вдавливаются в матрац. Вот он рукой бессознательно тянется к животу, и его частое дыхание переходит почти в рычание…
     Она напугана. Она уже готова растолкать его, закричать, даже позвать на помощь или сделать еще какую-нибудь глупость. К счастью, она вовремя понимает, что происходит… впервые в жизни ей воочию довелось увидеть, как корчится объятое эротическими сновидениями мужское тело. В своих сексуальных фантазиях она часто пыталась представить нечто подобное… Лиз замирает в томительно-сладкой неге. Конвульсии, сотрясающие сына, становятся лихорадочными, затем его тело напрягается и — со стоном вжавшись в матрац, он бьется в нахлынувшей волне оргазма. Ей вдруг отчаянно, до боли захотелось повторить на себе все то, что только что проделал во сне сын — пальцами, подушкой, да чем угодно — лишь бы унять дикое возбуждение, захлестнувшее тело.
     К счастью, он так и не проснулся, так что у нее есть время, чтобы прийти в себя. Нет, Лиз, ты не ханжа… хотя и поняла, что Джимми видел во сне именно ее — это, по сути, инцест — ты не возмущаешься, а скорее сочувствуешь ему. Бедняга, скоро он проснется, весь залитый спермой, этого не скроешь. Может быть, стоит притвориться, что ничего не заметила? Или встать пораньше, пока он еще не проснулся? Нет, пожалуй, из этого ничего не выйдет. Да, конечно, она его мать, но сейчас она в ситуации настолько интимной, что, похоже, выручить может только полная откровенность… Лиз расслабляется и закрывает глаза, чтобы немного поспать, пока не проснулся Джимми.
     Ей удалось задремать, но бессвязные мысли и отрывочные образы, мелькавшие в голове, ничуть не утихомирили сексуальный зуд в теле. Было всего шесть утра, когда она бедром почувствовала какое-то шевеление. Затем горестный стон и громкое шипение…
     — Черт!
     Джимми лег на спину, коснувшись ее боком. Она повернулась к нему, облокотившись на подушку. Теперь ее бедро прижималось к его боку, одна грудь легла на плечо сына. До нее вдруг дошло, что ее голые груди оказались прямо перед его глазами, но она решила не менять позы, чтобы не привлекать к этому внимания.
     — Доброе утро, сынок. Рано у них тут светает, да?
     Он пробормотал что-то в ответ. Она не сомневалась, что Джимми сейчас разрывается между двумя противоречивыми желаниями… отодвинуться, чтобы мама не почувствовала липкую влагу на его трусах или, наоборот, потеснее прижаться к ее соску, так жарко щекочущему плечо.
     — Джимми, я знаю, что с тобой случилось, — сообщила она, легонько дотронувшись до его трусов. Он дернулся, будто задел провод под током. — Уверяю тебя, тут нечего стыдиться. Это бывает со всеми мальчиками-подростками, особенно после нереализованного сексуального возбуждения, как вчера вечером.
     — Н-ну, мам… — он попытался было отодвинуться, прикрыв трусы руками. Затем вдруг сообразил, что теперь есть повод поуютнее устроиться рядом с мамой и, наоборот, подвинул голову ближе, щекой едва не коснувшись ее нижней груди. Теплое дыхание обдало верхнюю грудь, тотчас отозвавшуюся знакомым сладострастным покалыванием. Лиз вспыхнула, заметив взгляд Джимми на набухающем прямо на глазах соске.
     Она обреченно вздохнула, но не отодвинулась. — Послушай меня. Никто не пострадал, за исключением твоих трусов, а мне совсем не трудно простирнуть их для тебя… А теперь, молодой человек, я вам приказываю оставаться на месте!
     Отодвинувшись, она встала с постели, оставаясь по-прежнему полуголой. Раковина была рядом, поэтому она просто повернулась к ней, взяла тряпку для посуды и тщательно намочила ее теплой водой. За ночь ее «французистые» трусики окончательно потерялись где-то в щели между ягодицами, так что перед Джимми открылся просто потрясающий вид. И зачем только она надела именно эти — ведь она их надевала только если был шанс, что будет кому полюбоваться… Вернувшись к кровати, Лиз опустилась на колени и, склонившись над изумленным сыном, положила тряпку ему на живот и стала осторожно стягивать с него липнущие к телу трусы.
     — Мам!.. — но он не шевельнулся, лишь закрыл глаза.
     Она, наконец, сдернула с него трусы и бросила их в раковину. Затем снова взяла тряпку и принялась аккуратно и не торопясь вытирать его живот и гладкие, еще по-детски безволосые половые органы. Поначалу она просто намеревалась успокоить его нежной материнской заботой. Но, не успели пальцы коснуться его интимной плоти, как возобладала какая-то другая, скрытая часть ее существа. Усилием воли ей все же удалось подавить сильнейшее желание поцеловать мягкий пенис сына. Ее пальцы, чуть прикрытые тряпкой, так и льнули к нему… удержаться и не погладить, не приласкать его — это было уже выше ее сил.
     Оргазм случился всего минут тридцать назад, но это целая вечность для тринадцатилетнего подростка, которого ласкают умелые руки красивой полуобнаженной женщины. Джимми поднял голову и круглыми от изумления глазами смотрел, как мама взяла его член рукой и стала поочередно слегка сжимать и поглаживать его, одновременно другой рукой, через мягкую тряпку, охватив яички. Возбуждение проявилось мгновенно и очень зримо. Выражение лица Лиз не изменилось, хотя пульс, похоже, удвоился, когда она взялась за основание теперь уже твердого члена и мягко, но исключительно тщательно протерла его влажной тряпкой.
     — Ну вот, кажется, чисто. Подожди-ка, я возьму полотенце.
     Не сводя глаз с его паха, она бросила тряпку в раковину и нащупала полотенце. Затем вернулась к сыну и, обернув махровым полотенцем, принялась добросовестно — очень добросовестно! — вытирать его. Затем обернула полотенцем торчащий член, сжала его и, крепко потянув напоследок, завершила работу. Джимми едва не кончил, когда шершавая ткань прошлась по его вздыбленной плоти. Какое-то время в комнате слышалось только его постепенно затихающее дыхание. Оба, как загипнотизированные, не сводили глаз с подрагивающего члена.
     — Мам, ты… — выдавил он, переводя взгляд с ее голых грудей на тонкие трусики, — я, наверное, должен сказать «спасибо». Это было… Господи, как хорошо! Но как же мне быть-то теперь? Даже если я продержусь до вечера, это опять случится. Но я, мам, наверное, до вечера не продержусь.
     Она постепенно приходила в себя, остывая после чувственного зноя, застилавшего глаза и вновь принимая роль заботливой матери.
     Вот черт! Лицо залило краской… и о чем только она думала! Вот если бы она вымыла его сразу, пока он еще не восстановился после… Да нет, все равно — у подростков период восстановления, наверное, равен нулю. И так каждый раз… что ни сделаешь, увязаешь все глубже и глубже. Вот вам, пожалуйста… он уже требует чуть ли не сексуальных контактов.
     — Извини, Джимми, я как-то не сообразила. Я просто не хотела, чтобы ты чувствовал себя в чем-то виноватым… Ладно, хоть это и звучит дико, но нам придется изменить правила приличия, так что мастурбация разрешается. Нет, не просто разрешается, а даже поощряется. Если хочешь — что ж, можешь «дрочить» хоть сейчас. Не стесняйся. Если ты вот так целый день будешь ходить, британские девочки просто уведут тебя у меня! — она попыталась улыбнуться, но лицо сына оставалось непроницаемым. Он был сейчас похож на гроссмейстера, обдумывающего комбинации на несколько ходов вперед.
     — Правда? Значит, можно? — Его лицо — уж очень быстро — вдруг снова стало невинным, на нем проявилось выражение этакой детской озадаченности. — Мам, а девочки тоже мистибируют? Ну я же вижу, ты тоже возбужденная, как и я.
     Ее руки инстинктивно метнулись к груди, чтобы укрыться от его взгляда. — Джимми! Да как тебе не стыдно! — но тут же стало очевидным, что налицо все признаки, о которых она сообщила ему накануне… соски по стойке «смирно», а трусы… м-да, их придется стирать вместе с его трусами, заляпанными спермой. Между ног — большое пятно обесцветившейся ткани, явно мокрое. Она в отчаянии опустила руки — к радости сына, уже было испугавшегося, что она снова наденет лифчик.
     Лиз тяжело вздохнула… — Да, Джимми, женщины тоже мАСТУРбируют. И — да, действительно, я испытала некоторое сексуальное возбуждение, пока мыла тебя. Но — вот уж чего никак нельзя, так это… скажем, делать разные вещи у тебя на глазах. Не забывай, я все-таки твоя мама, а тебе только тринадцать лет.
     — Но ты тоже не забывай, мам, я ведь твой сын! Ну как я могу — я, значит, буду дрочить, а ты просто смотреть, да? Ну мам, тебе ведь это надо не меньше, чем мне, правда? Ты-то во сне не кончала, и ты такая же возбужденная, как я. Я видел, видел!
     Он радостно улыбнулся… железная у меня логика, а? Когда мать не нашлась с ответом и лишь беспомощно посмотрела на него, Джимми правильно понял, что победа не за горами — надо только не спугнуть маму и постараться не пробудить в ней снова чувство ответственности за происходящее.
     Легонько надавив руками на плечи, он заставил ее лечь на спину рядом с собой. Никакого сопротивления. Тогда он приподнялся и, ухватившись обеими руками, стал стягивать ее трусики. Намокшая ткань прилипла к открывшейся его глазам промежности, он отчетливо почувствовал это, стягивая ее трусики — как и мама. Похоже, это явное доказательство запретного желания, тлеющего в ее теле, заставило Лиз окончательно смириться, и она даже приподняла бедра, а потом ноги, чтобы помочь сыну.
     Последняя часть ее туалета полетела в раковину, где уже лежали трусы Джимми.
     Он широко раздвинул мамины ноги, полностью выставив на обозрение вагину — как на любимых фотографиях красоток из «Пентхауза». Подбритые лобковые волосы ему тоже понравились — все прелести на виду, опять же в духе любимого журнала. Он уже знал, что маленький бугорок наверху, рядом с влажными губами называется клитором.
     Из ее горла вырвался подавленный всхлип.
     Приподняв безвольно-послушную руку мамы, Джимми положил ее на холмик лобка, а пальцы придавил своей ладонью так, чтобы они накрыли вагину. Другую руку он пристроил на ее груди.
     — Покажи мне, мам, — услышала она его горячий шепот, — покажи, как девочки это делают.
     Словно у робота, послушного команде оператора, ее руки приходят в движение. Джимми смотрит, не отрываясь… вот ладонь мягко поглаживает грудь, кончики пальцев охватывают сосок… Вокруг упруго торчащих сосков крохотные пупырышки, будто гусиная кожа. Мама все сильнее теребит, тискает, тянет эту маленькую, набухающую на глазах темную почку. С губ срывается стон, но она, будто в трансе, не может остановиться.
     В это время пальцы другой руки легкими касаниями прошлись по животу от пупка и вниз, к тазу и волосам на лобке, вокруг набухших губ, по нежной коже на внутренней стороне бедер… Казалось, этой дразнящей ласке не будет конца, но вот постепенно три средних пальца сосредоточились на губах, и один из них стал осторожно поглаживать самый кончик налившегося кровью бугорка — клитора! Остальные два пальца принялись сдавливать тонкую кожицу вокруг него, и теперь уже все внимание мамы направлено только сюда. Ну конечно — в разделе «Письма читателей «Пентхауза» то и дело о клиторах пишут. Если верить авторам, «телки» заводятся именно от этого. И вот — надо же! — с мамой это тоже срабатывает! Ее бедра начали подергиваться в едином ритме с движением пальцев.
     Пока что партия складывается на удивление удачно, и «гроссмейстер» решает попробовать развить успех. Глаза мамы теперь открыты, но она неотрывно смотрит в потолок, будто так ей легче поверить, что она одна в комнате.
     Она вдруг почувствовала, как сын мягко потянул за руку, снял ее с груди и положил на постель сбоку, между их телами. Чуть подождав, пока она расслабится, он подвинулся поближе, так что его твердый член уперся в тыльную сторону ее безвольно лежащей руки. Тут она ощутила на себе ладонь сына… он принялся нежно сжимать, ласкать зыбкую плоть ее груди — да нет же, нельзя, нет! — но та, другая ее рука уже слишком увлеклась игрой с возбужденным до предела клитором, и уже невозможно остановить… Когда Джимми потянул прочь и эту руку, прерывая почти рефлекторные сокращения, ему потребовалось изрядное усилие, чтобы оторвать ее — несмотря на стоны и немалое сопротивление. Он поместил ее на дальнюю от себя мамину грудь, и она тут же принялась повторять ласкающие движения его руки, перебирающей в пальцах ненасытный сосок.
     Теперь свободная рука Джимми переместилась на ее живот. Какая гладкая, какая нежная кожа — мамина кожа… Почувствовав прикосновение, мышцы живота непроизвольно отвечают острой сладострастной волной. — Н-н-нет! — выдохнула она со стоном, но ведь он всего лишь повторил то, что она проделывала раньше… Вот уже пальцы сына добрались до внутренней стороны бедер, поглаживая и лаская, вот уже совсем близко… Он не торопится теперь, он может себе это позволить — пальцы даже щекотно прошлись вдоль ануса… Наконец, три его пальца — хороший ученик! — занялись губами и клитором. Прижал бугорок средним пальцем, отпустил, ухватил сбоку двумя другими — и еще раз, еще, и вот уже ее бедра вздрагивают в ответном ритме… Но на этом исследование не завершилось. Предстоит еще ответить на главный Вопрос.
     Вопрос вопросов для подростка — это Где она, та самая дырка? Она же должна быть, но даже в порнофотках самым крупным планом не видно, как это мужикам удается вставить туда здоровенный член. Джимми должен это выяснить. Три пальца сдвигаются вниз по щели, надавили и — вот оно! — втягиваются во влажную тугую норку.
     — А-а-а! Джимми! НЕТ! Только не это! — задохнулась она, отчаянно замотав головой по подушке, но это не крик, всего лишь лихорадочный шепот. Она по-прежнему не сводит невидящих глаз с потолка.
     Он и не думает ее слушаться… ясно, что мама просто снимает с себя всякую ответсвенность за происходящее. Вместо этого Джимми убрал свою вторую руку с ее груди и воспользовался ей, чтобы обхватить свободной рукой мамы свой изнемогающий член. Она ухватилась за него с такой силой, что Джимми чуть не вскрикнул. Его пальцы начинают двигаться в истекающей желанием вагине, и мама отвечает встречными движениями руки, сжимающей член.
     Уже через несколько секунд Джимми понял, что тут же кончит, если она не остановится. Он отвел мамину руку вниз, к мошонке… — Мам, подожди-ка… Это так здорово, у меня никогда ничего такого не было, да еще с самой сексуальной бабой в мире — я пока что не хочу кончать.
     В полном восторге от происходящего, он наклоняется и чмокает ее в губы, продолжая двигать пальцами в распаленной вагине. Всхлипнув, она притягивает к себе голову сына и жадно целует истомившимися губами, стараясь языком приоткрыть его неумелый рот. Джимми быстро понял, что от него требуется, и вот уже их тела сплелись в едином судорожном порыве. Пальцы снова и снова, все глубже и глубже проникают в зев вагины, а тем временем умелые мамины пальцы нежно поглаживают, ласкают, легонько сдавливают яички и вздрагивающий член сына.
     Наконец, она уже не может сдержать неистовых движений бедер под его рукой. Издав какой-то странный горловой звук, она крепко обхватила напрягшийся до предела член и стала резко дергать его вверх-вниз. Слегка разведенные пальцы Джимми, в том же ритме, все глубже вдавливаются в вагину. Он уже чувствует бурлящий поток, вот-вот захлестнет — и мамины бедра подбрасывают его руку на целый фут от кровати, даже выше, вагина распахивается так широко, что он едва достает пальцами стенки. Мама стискивает зубы, чтобы не закричать…
     — А-а-а! М-ма-ма-а! — он не может удержать рвущийся крик, сперма мощным потоком вылетает из него и попадает на подбородок мамы — с такой силой, что даже разбрызгивается. Мышцы влагалища судорожно сжимаются, сдавливая его пальцы. Она ловит воздух раскрытым ртом, снова раскрывается — и новый мощный выброс спермы, теперь на грудь… Их тела продолжают корчиться в конвульсиях, и этому, кажется, не будет конца. Но постепенно наступает затишье — у мамы лишь подергиваются бедра, да пара капель на ее живот из члена сына.
     Он падает на спину, совершенно истощенный. Они лежат рядом и боятся посмотреть друг на друга. Дыхание потихоньку приходит в норму.
     — Джимми… — она останавливается на полуслове. Ей нечего сказать; да и как выразить сумятицу чувств, обуревающих ее? Через минуту — целая вечность для них обоих — рука Джимми легонько касается маминой руки. Ее пальцы благодарно сжимаются в ответ на его прикосновение. Он отвечает тем же… Они засыпают. В комнату незаметно входит новый день.
     
     Если кого-то действительно интересуют интимные отношения между мамой и сыном (необязательно описанные в рассказе) и вообще противоположный пол пишите мне на E-mail… incest@mailru.com
     Также меня очень интересуют женщины 30+…
     Посетите мой сайт, посвященный темам инцеста и женщинам от 30+
     www.alexincest.narod.ru здесь собраны большинство моих рассказов.
     С уважением,
     Алекс.
     P.S. Автор этого рассказа не Я, а…