Глава 3. Тетрадь Лены

Копирование и распространение
без разрешения автора запрещено!
Глава 3.     Тетрадь Лены
     Поезд отошел от нашей станции вечером. Отец купил мне плацкарт, нижнюю полку, одно место оказалось свободным. Через полчаса в наше купе приползла тетенька и стала ныть, что у нее разные места с сыночком, не хочет ли кто поменяться, сыночек стоял сзади, ему было лет шесть. Поскольку две другие полки были заняты дедом и бабкой, то я, ни слова не говоря, встала, показывая свою готовность в обмену.
     — Сюда, сюда, — засуетилась тетка, я пошла за ней.
     Она привела меня, и я, увидев, в какой компании мне придется провести ночь, попятилась, но было поздно, тетка ухватила свои пожитки, и не переставая благодарить меня, рванула на мое прежнее место.
     Я осторожно села на край полки и стала с тревогой рассматривать своих новых попутчиков. Это были трое солдат-дембелей, они уже успели расставить на столике заветные сосуды, и, похоже, слегка сняли пробу. Хитрозадая тетка просто не захотела сидеть рядом с ними.
     Мне они очень обрадовались.
     — Как зовут? — строго спросил чернявый
     — Лена
     — Куда едем, Лена? — также строго задал вопрос рыжий
     Я промолчала. Рыжий смотрел на мои колени. Я одернула платье.
     — Не по уставу молчишь, красавица — продолжал рыжий
     — Не приставай к человеку, — улыбнулся третий.
     — Прошу к нашему столу, — рыжий не мог угомониться
     — Я не хочу, спасибо
     — Брезгует пищей русского солдата, нехорошо, — рыжий придвинулся ближе.
     — Да отстаньте вы от ребенка, — третий продолжал улыбаться
     — Я не ребенок, — дернул же черт меня это сказать
     — Она не ребенок, — обрадовался рыжий
     — Меня зовут Толик, — сказал третий, — это Вася, он показал на чернявого
     — А я представлюсь даме самостоятельно, я — Коля, — рыжий показал на себя
     Слово "самостоятельно" далось ему с трудом, отчего я сделала вывод, что он гораздо сильнее опьянел, чем его сослуживцы.
     На боковых полках ехали две пожилые женщины, они с жадностью кинулись поглощать свою дорожную снедь, я всегда удивлялась, отчего люди, зайдя в поезд, первый делом начинают есть, и пришла к мысли, что это происходит не от голода, а от волнения, точнее, голод от волнения. Предстоящая дорога и все такое.
     Проводник стал собирать билеты и деньги за постель. Это несколько отвлекло моих попутчиков, Вася сходил за постелью и принес на всех.
     — Позвольте, я заправлю Вам колыбельку? — обратился ко мне рыжий.
     — Я сама
     Парни дружно пересели на соседнюю полку, и стали молча наблюдать, как я застилаю простынь. Нагибаясь, я ощущала на себе их жадные взгляды, но я была как-то спокойна, я чувствовала, что неплохо одета, нигде ничего не торчит, полный вагон людей, чего мне бояться? Тетки-соседки в обиду не дадут.
     Но мне тоже захотелось есть. В сумке томилась куриная ножка, но я стеснялась ее доставать.
     — Нужно поужинать, иначе будешь икать во сне, как Буратино.
     Я не поняла, кто это сказал, но рассмеялась.
     — Вот и поужинаю, — обрадовалась я.
     — С нами, с нами, — капризно проблеял рыжий
     — Да ложись ты, — толкнул рыжего Толик, рыжий упал на матрац, что-то обиженно промычал и почти сразу заснул.
     — Давай и правда, пожуй с нами, — предложил Толик, и я достала сумку.
     — Пойду, покурю, — сказал чернявый.
     И мы остались наедине с Толиком, если не считать посапывающего рыжего, да теток, увлеченных своим разговором. Я развернула сверток с куркой, Толик стал разрезать остатки своей колбасы.
     — Выпьем по граммулечке за знакомство, — предложил он
     — Я не пью, — прошептала я, не хотелось, чтоб слышали тетки
     — И я не пью, вот Колян — выпил, — он показал на рыжего — А мы по чуть-чуть.
     И он вдруг исчез, но мигом вернулся, оказывается, попросил у проводника еще один стакан.
     — Итак по чуть-чуть, — он налил, действительно, совсем понемногу
     Я неуверенно взяла стакан, он слегка стукнул своим стаканом по моему и одним глотком выпил.
     — А ты?
     Я до это пила вино два или три раза. Боясь показаться невеждой в этом деле, я решительно глотнула из стакана и поперхнулась, закашлялась.
     — Что не пила прежде? — спросил он заботливо
     — Почти, — призналась я
     Жарким пламенем вино разлилось по моему желудку. Я откинулась на спинку полки и мне стало как-то по незнакомому хорошо. Мне казалось, что я уже давно знаю этого Толика, я молча слушала его рассказ про армейскую жизнь. Вернулся черненький, я почти забыла его имя, он сразу полез на верхнюю полку, Толик продолжал что-то говорить, он расспрашивал меня, где я живу, в каком классе учусь, куда еду. Выяснилось, что они вовсе не дембеля, им еще служить по году, а едут они в командировку и через месяц будут ехать обратно…
     Я слушала его то рассеянно, то внимательно, он налил еще по чуть-чуть, но это уже не чуть-чуть, прошептала я, но это еще и не уже, ответил он, я рассмеялась, у тебя есть парень, есть, соврала я, зачем ты врешь, нехорошо обманывать старших, а пусть старшие не подпаивают младших, отвечала я, а хочешь, я буду твоим парнем, он сидел уже совсем плотно ко мне.
     — Жарко, — я пыталась отодвинуться, но двигаться уже было некуда
     — Пойдем в тамбур, проветримся
     — Какой ты быстрый, — и стала отодвигать его ладонь, неведомо как оказавшуюся на моей коленке.
     — Пойдем, — потянул меня за руку
     — Только на минутку, — я вдруг заметила, что уже совсем стемнело.
     Соседки, в спасительную миссию которых я так свято надеялась в начале, оказывается уже тихо дрыхли, отвернувшись к стенке. Свернувшись калачиком, спал рыжий, спал черненький, мы прошли по вагону в дальний его конец, почти везде народ спал, от выставленных в проход ног нехорошо пахло, Толик открыл дверь, потом следующую, и мы оказались в грохочущем тамбуре.
     Он обнял меня сразу. У него были крепкие руки, он прижал меня, и стал целовать, целовать без перерыва, без передыха.
     Конечно, я целовалась раньше, но чтобы так — никогда.
     Он стал гладить мою грудь через платье, какая ты красивая, шептал он, он целовал меня в шею, я выгибалась назад, словно в каком-то сложном танце, его руки были везде, их, казалось, было не две, а десяток.
     — Бог мой, какая у тебя упругая грудь, — прошептал Толик
     Он стал расстегивать пуговки платья на груди.
     — Не надо, не надо, — шептала я.
     Главное, что я его почти не отталкивала, наверное, я была немного пьяна.
     Почувствовав его ладони у себя на бедрах, под платьем, я тесно сжала ноги и стала резко вырываться, наконец, мне удалось, уперевшись в его грудь руками, оттолкнуть его от себя и в эту минуту дверь тамбура открылась, и вошел рыжий
     — О, да тут весело, — громко рявкнул он.
     Чуть не плача от обиды, я пыталась одернуть платье, я схватила ручку двери, хотела открыть ее…
     — А я? — рыжий пытался обнять меня
     — Отстань от нее, — сказал Толик
     — А че? Я ни че, — мямлил рыжий
     Я, наконец, одолела эту проклятую ручку, отворила дверь и юркнула в вагон. Воздух в вагоне был еще более спертый, чем прежде, я плюхнулась на полку, отвернулась к стенке и не могла перевести дыхание. Через некоторое время они пришли. Рыжий сразу лег, а Толик уселся на край моей полки.
     — Ну, не злись, — услышала я его шепот. Я не реагировала.
     — Не злись, — повторил он тихо.
     Он стал шептать о том, как тяжело им, парням, в армии, как им хочется дружить с любимой девушкой, как я ему понравилась, что он не хотел меня обидеть, что нам нужно быть вместе, что он всегда будет ко мне хорошо относиться…
     — Спать хочу, отстань, — я оттолкнула его ладонь, которой он деликатно, поглаживал мою руку.
     — Может, мы уже никогда не увидимся, — ныл Толик.
     — Увидимся, я тоже через месяц еду обратно.
     Странно, но он притих. Он сидел молча, и уже сквозь сон я услышала, как он залез на свою полку, как раз надо мной.
     Проводник разбудил меня в полшестого, солдатики крепко спали, никто из них не отреагировал на мой уход. Я вышла на перрон, солнце уже сияло вовсю, я вдохнула свежего воздуха, боже, как хорошо, словно и не было этой тревожной ночи.
     Навстречу мне, раскинув руки, бежали моя двоюродная сестра Ира и Роман, мой троюродный брат.
     — О, как ты выросла, Ленка!
     Я и, правда, выросла, особенно, за минувшую ночь.
     Тетрадь Миши
     Так на чем я закончил? Ах, вот, открылась дверь, и я оторопел.
     Может, кто видел фильм "Королева бензоколонки", там героиня весь фильм ходит в комбинезоне, видимо, авторы считали, что это очень сексуально.
     Так вот, на Жене был точно такой комбинезон. Она радостно улыбалась, а я, совершенно не ожидавший такого наряда, и не знал, что сказать.
     — Что на завтрак? — спросила она непринужденно.
     — Жареные омары в аргентинском соусе, — ответил я ей в тон.
     — Пожалуйста, парочку
     И мы сели за стол и стали уплетать то, что осталось от вчерашнего бурного ужина, я ел, смотрел на нее и думал, если я начну ее раздевать, то мыслимое ли дело, снять с нее этот производственный наряд.
     — Отчего ты так упаковалась? — не удержался я от вопроса
     — Девичье недомогание
     — Какое?
     — Девичье, точнее, женское
     — А какое еще бывает?
     Она расхохоталась. Мы вышли из-за стола, мы пошли на веранду, она уселась в шезлонг, и я, набравшись наглости, сел у ее ног, слегка обнял и попытался поцеловать, не тронь меня, я нечистая, так вчера же купались, ответил я простодушно, ты, кажется, совсем дурачок, рассмеялась она, я обиделся, я держал ее за руку, давай, я тебе все расскажу, прошептала она.
     И она рассказала.
     Про месячные, про поллюции, про зачатие, про оргазм, про сроки, про все. Удивлению моему не было предела, тот примитив, которым мы, пацаны, потчевали друг друга в школьном туалете, померк сразу и навсегда, но появились другие вопросы, и она на все ответила, я прошел полный курс и самым большим моим открытием было то, что они, девушки, тоже могут кончать, как и мы, парни, что они при этом могут рыдать, визжать и кусаться, и это нормально. Как хорошо, что она мне это сказала, иначе я бы навсегда стал бы импотентом, так как, даже будучи подготовленным ею, я все же был напуган, тем как она вела себя в минуты нашей первой высшей близости.
     Она была чудесной учительницей. Ты еще ни с кем, спросила она прямо. Ни с кем, ответил я тупо. Будешь хорошим мальчиком, я тебя кое-чему научу, прошептала она мне почти в ухо. Сердце мое бешено билось, я физически, как зверь, чувствовал, приближение любовного действа, ради нее я был готов на все, лишь бы свершилось, лишь бы она дала, лишь бы отведать этого неведомого, вся жизнь моя разделилась теперь на две неравные части, с одной стороны была она и надежда на любовь с нею, и эта часть моего бытия была огромна, и другая часть, куда отошло все прочее: друзья, школа, родители, футбол, другие девочки, все это стало вдруг таким малым и незначительным.
     Я превратился в ее пажа. Мы ходили в кино, пацаны смотрели на нас с завистью, я шел с ней домой, мы обнимались, целовались. Еще три дня, шепнула она, когда я, прижав ее к двери ее комнаты, осторожно скользнул ладонью по ее животу, туда вниз, к ее чудной впадинке, нет, нет, еще три дня, она отвела в сторону мою руку, отвела, я бы сказал бережно, совсем не так, как отталкивали меня мои одноклассницы, когда мы устраивали им групповой зажим в дальнем углу класса. Там хлестали по рукам иногда злобно, иногда нет, но всегда от души.
     Если приговоренный к казни мечтает о том, чтоб очередной день не кончался, то у меня было наоборот, я не мог дождаться, когда закончится каждый из этих трех дней, я не мог дождаться ночи, ибо она, ночь, проходила незаметно, день же был почти невыносим. И лишь разговоры с ней спасали меня от возможного сумаcшествия.
     И вот этот день настал. Я никогда его не забуду.
     Я проснулся с торчащим членом. Видимо, он знал, что его ждет.
     — Женя, ты сегодня идешь на море? — спросила ее мама.
     Какое море, подумал я, сегодня у нас совсем другие планы.
     — Иду, я уже хорошо себя чувствую, — ответила она.
     Я посмотрел на нее удивленно.
     — Миша, ты идешь с нами? — спросила меня ее мама.
     Я все смотрел на Женю. Она закивала мне головой. Ну, ну.
     — Иду, — буркнул я безрадостно
     Вода была классная. Мы плавали рядом, при каждом удобном случае я старался коснуться ее тела, мы бутузились в воде, я притягивал ее к себе, мои пальцы проскальзывали под резинку ее купальных трусиков, она вырывалась, бежала на берег, а я оставался в воде, и не потому, что мне хотелось еще поплавать, я просто не мог выйти, член стоял так, что не помещался в плавках.
     — Побежали в дюны, — вдруг предложила Женя.
     — Только недолго, скоро обедать, — ее мать, видимо, понимала, по какому пути идут наши отношения.
     Убежали мы недалеко. Терпежа не хватило. Я обнял ее и повалил в песок, ну что ты, ну что ты, смеялась она тихо, я торопливо расстегивал лифчик ее купальника, перед моими глазами открылись ее небольшие округлые груди, темные землянички сосков торчали наивно и доверчиво, и я лег рядом с ней, стал целовать эти соски, свободной рукой я непрерывно гладил ее живот, ладонь скользила вниз к коленям, снова вверх по гладким бедрам, тревожная задержка на тонкой ткани ее трусиков, пальцами я ощутил ее маленький холмик, и раздвоенную впадинку, я продолжал нежно и осторожно целовать сосок ее груди.
     Я с восторгом заметил, что она не отталкивает мою руку, я осмелел, я передвинул ладонь выше, но лишь с той целью, чтоб скользнуть пальцами под резинку ее трусиков, и здесь меня никто не остановил.
     — Не спеши, Мишенька, — вдруг дошел до меня ее голос
     Я не слушаю ее, мои пальцы находят курчавый островок, бог мой, можно я тут буду жить, еще чуть-чуть, и я касаюсь средним пальцем ее нежной щелочки, я, как сквозь сон, слышу тихий Женин стон, бог мой, а вот здесь, позволь мне умереть…
     Но я не умер. Словно кто-то наглый и смелый занял мое место. Я стал над ней на колени, нагнулся и стал стаскивать с нее трусики. Открылась совсем белая, не загоревшая кожа, я продолжал тянуть вниз, вот появились темные курчавые волосики, она неожиданно схватила мои руки, ты что, ты что, зашептала она.
     — Хочу тебя, — заявил я прямо
     — Не сейчас, — ответила она тихо, возвращая трусики на место.
     — Когда? Я не могу больше терпеть, — это была истинная правда.
     Каждый день я тайком освобождался от юношеского бремени, и, несмотря на это, несильная, тупая, специфическая боль в яичках не давала мне покоя.
     — Сегодня вечером, — сказала она шепотом, — ведь твои и мои идут к Котовым.
     И правда, как я не подумал, что у кого-то из Котовых сегодня день рождения, это наши знакомые, а Жене они, вообще, родня. И мои, и ее родители уйдут и вернутся не раньше двенадцати, это точно.
     Я поцеловал ее. Я почти успокоился. Я помог ей застегнуть лифчик, и мы вернулись к месту, где осталось ее семейство.
     — Поныряй со мной, — попросил ее братик.
     И мы побежали к воде, я брал его на плечи, он прыгал с меня, как с мостика, в воду, Женя плавала вокруг нас, малыш визжал от восторга, и нам было хорошо.
     Вечер пришел незаметно. К шести я стал волноваться, а вдруг они не уйдут? Кончики пальцев стали знакомо побаливать. Мать почему-то долго не начинала готовиться к выходу, обычно это серьезное событие — поход в гости, но, оказывается, ждали моего отца, и вот он пришел с работы, я напряженно вслушивался в происходящее в родительской комнате и, наконец, услышал.
     — Миша, мы идем к Котовым, тете Марине сегодня тридцать восемь.
     — Привет ей от меня.
     Я был готов целовать следы мокасин тети Марины, я так был рад, что именно сегодня у нее день рождения…
     Дорогая тетя Марина, неужели ты так и не узнаешь, что благодаря тебе у меня с Женей все так хорошо получилось. Я твой вечный должник, тетя Марина.
     — Накормите Витю, уложите спать, сами никуда не ходите, не оставляйте его одного.
     Бог мой, конечно накормим (до отвала), конечно, уложим, да чтоб спал покрепче, как мы можем оставить его одного, это же Женин братец, родная кровинушка…
     И они ушли. Я был на удивление спокоен. Серьезно и деловито я стал готовить ужин. Я стал варить для Вsp;   Он смотрел на нас своими умными глазками и молчал. Несмотря на свои три года, он, видимо, что-то понял. Я медленно убрал руки. Женя одернула юбку.
     — Вы жених и невеста, — заявил он. Знал бы он, как близок он был к истине.
     — Ну все, спать, спать, — Женя стала толкать его в мою комнату.
     — Не пойду, я краснокожий, — завыл Витя.
     — Краснокожие уже давно спят.
     — Неправда, они ищут бледнолицых.
     И тут я придумал. Я сказал ему, что сейчас все краснокожие легли отдохнуть в своих пещерах, но никто из них и думает спать, они лежат и обдумывают, как дальше быть с бледнолицыми. И он тоже должен лечь и подумать.
     Это ему очень понравилось. Он улегся, а я сел рядом. Минут десять он рассказывал мне фильм про индейцев, затем притих. Я осторожно встал, я хотел выйти и чуть не упал от вопроса заданного мне в спину.
     — Ты любишь Женю?
     Я повернулся, подошел к нему. Он смотрел на меня внимательно.
     — Конечно, люблю.
     — Да, она хорошая, а меня ты любишь?
     — И тебя люблю.
     — А кого ты любишь больше?
     — Я вас обоих люблю.
     — Ты женишься на ней?
     — Не знаю.
     — Я хочу, чтоб ты женился на ней.
     — Почему?
     — Тогда ты поедешь с нами, и мы будем все время играть в прятки.
     С этим железным аргументом он и заснул.
     Я встал. Было девять часов вечера. За окнами ночь. Я подошел к зеркалу. На меня смотрел высокий, загорелый юноша в футболке и спортивных брюках. Темные волосы, черные брови, прямой нос, темные глаза, удлиненное лицо.
     Я провел рукой по подбородку, щетинка чувствовалась. Я первым в классе стал бриться. Я включил электробритву и заелозил ею по лицу. Я заметил, что руки мои дрожат. Спокойно, сказал я себе, спокойно. Ладони вспотели.
     Я осторожно вышел из комнаты. В зале, где стоял включенный телевизор, никого не было. Я выключил телевизор. Я посмотрел в сторону ее комнаты, глубоко вдохнул и подошел к двери. Я хотел войти сразу, но не решился и постучал. Мне не ответили, и я несильно толкнул дверь.
     — Ты зачем стучишь? — она лежала в постели, накрытая простыней по самую шею
     — А вдруг ты здесь не одна
     — А с кем?
     — С любовником
     В комнате был полумрак, горела лишь маленькая лампочка на письменном столе
     Я подошел к кровати, аккуратно сел на краешек.
     — Что Витек? — спросила она.
     — Заснул. Он хочет, чтоб мы поженились. Говорит, будет, с кем играть в прятки
     — Святое дело, — она вынула из-под простыни руку и стала поправлять косу.
     — Что это у тебя?, — спросил я и нагнулся к ней.
     Я прекрасно знал, что это.
     — Браслетик, разве ты не видел? — ответила она.
     — Дай посмотреть, — я поймал ее руку, она потянула ее к себе.
     Я еще сильнее наклонился, голова ее была совсем рядом, я почувствовал чудный запах ее тела, она все притягивала к себе свою руку, моя рука, увлекаемая ею, легла на ее плечо, совсем рядом были ее глаза, и я, волнуясь, словно впервые, поцеловал ее в щеку.
     Глаза Жени чудно блестели.
     — Ты меня любишь? — спросила она.
     — Люблю, — ответил я.
     А ты меня? И я тебя.
     Я поцеловал ее в губы именно во время этих ее сладких слов.
     Мой поцелуй почти заглушил ее слова. Сначала я целовал ее легко, едва касаясь губами ее губ, моя правая рука искала покоя и нашла его у нее на груди, я слегка сжал ее левую грудь сквозь простынь, я почувствовал ее сосок и то, что она без лифчика.
     Левой рукой я стал сдвигать простынь вниз, не надо, прошептала она, ложись рядом, что же ты, так и будешь сидеть, я стал ложиться, боишься замерзнуть, спросила она, нет, не боюсь, удивился я, не похоже, рассмеялась она.
     И я понял. Я вскочил и в два движения сдернул футболку и спортивные брюки.
     Я оставался в трусах. Снимать их при свете было как-то неловко.
     Я лег рядом с нею. Я снова стал целовать ее лицо, нос, губы. Она откинула край простыни, и я лег ближе, боясь коснуться ее кружевной комбинации.
     Я стал снова гладить ее груди, только теперь обе, я целовал ее шею, милый мой, прошептала она и обняла меня. Я провел ладонью вниз по ее долгому телу и чуть не задохнулся от восторга — кроме комбинации на ней не было ничего.
     Правой рукой я поймал край кружевной ткани и потянул ее кверху.
     — Подожди, порвешь, — она села и стала стаскивать комбинацию через голову.
     От вида ее голого тела я чуть не застонал.
     — И ты сними все, — тихо прошептала она.
     Я потянулся к выключателю.
     — Нет, нет, оставь, пусть будет, — сказала Женя.
     Я сдернул с себя трусы и прижался к ней.
     — Не спеши, миленький. О, какие мы большие, — изумилась она.
     Я не мог не спешить. Природа делала все за меня. Я лишь исполнял ее команды.
     Невыразимое ощущение ее голого (совершенно голого!) тела…
     Я крепко обнял ее, я лег на нее сверху, я оперся на левый локоть, чтоб не давить на нее своим телом, моя правая ладонь жадно скользила по ее груди, по животу, по бедрам.
     Я целовал ее почти безотрывно. Я заметил, что она стала дышать жарко и глубоко. Я стал гладить ладонью там, внизу, как назвать то, что я гладил?
     Великий и могучий, бедный и богатый русский язык, нет в тебе красивых и в то же время обыденных слов для описания любви. Либо слишком возвышенно, либо низменно и матерно, и то и другое неправда.
     Так что я гладил? Женя сама потом подсказала мне, не обижай мою киску, шепнула она, когда я сделал неловкое движение. Киска, под моими пальцами была ее киска, пусть будет так.
     Сейчас, вспоминая себя, нашу первую близость, я понимаю, что был неловок, как теленок, я не поцеловал ее в живот и там, ниже, хотя я хотел этого, я почти не целовал ее небольшие грудки, я стремился к одному, овладеть ею и побыстрее.
     Но я быстро почувствовал ее реакцию на мою ладонь, там внизу, на ее киске. Я ощутил увлажнение, и, замирая от восторга, легонько ввел палец в негу ее тела, к моему удивлению она задвигала бедрами так, что не было сомнения, ей было хорошо от моей бесстыдной ласки, она тихо застонала.
     И я не выдержал. Я навалился на нее, нажал коленом между ее колен, ее ноги послушно раздвинулись, я прижался совсем близко к ней, я стал направлять свой торчащий жезл туда, где был мой бесстыдный палец, на секунду они оказались рядом, какое-то совсем неуловимое движение и мой разведчик уступил место основным силам, я не сильно толкнул бедрами и чуть не взлетел от восторга. Я был в ней! Женя охнула в голос, глаза ее были закрыты, только теперь я услышал, что она шепчет мое имя.
     И я задвигался. Все было так классно. Все было, как надо.
     Ее голова двигалась по подушке в такт моим толчкам, она тихо постанывала.
     Бог мой, как это было чудесно!
     Только очень быстро. Вероятно, мы оба были так сильно возбуждены, что уже через минуту Женя стала вскрикивать, лицо ее исказилось жалобной гримасой, что с тобой, милая, спросил я, прекратив свои толчки, не останавливайся, зашептала она, не останавливайся, я ощутил, как она вцепилась ногтями мне в спину, я возобновил свой сладостный напор, я почувствовал, что сам вот-вот, и вдруг она, моя первая девушка, моя первая любовница, замотала головой, стала колотить меня пятками в бедра, и, выгнувшись мне навстречу, вцепилась зубами в мое плечо, не сильно, но, как потом выяснилось, до крови.
     Неожиданно слезы хлынули из ее глаз, она завыла, откинулась назад, словно умирая, я догнал ее, все ее тело мелко дрожало, я продолжал свое дело, но лишь пару секунд. Сладкая, дикая, невыносимая судорога оргазма пронзила меня.
     Я задвинул на всю глубину, которую позволяла наша с ней анатомия и там, в бездне ее лона, содрогаясь в конвульсиях, выплеснулся раз, другой, третий…
     И я упал на нее. Меня больше не было.
     Дыхание и жизнь возвращались постепенно. Мы целовали друг друга легкими чмоками, я снова лег на локти, чтоб не давить на нее, не плачь, шептал я ей, почему ты плачешь, тебе больно, да нет, это я так сильно кончила, чуть слышно прошептала она. Краем простыни я вытер ей лицо.
     Гордость распирала меня. Не существовало мерки, которой можно было бы измерить дистанцию, которую я только что преодолел.
     Там внизу, удовлетворенный завоеватель потихоньку покинул покоренную территорию, когда он выскользнул совсем, мы оба тихо рассмеялись.
     — Люблю тебя, — сказал я Жене.
     — И я тебя, — ответила она.
     Эти признания уже после близости имели какой-то особенный вкус.
     — Ляг рядом, — попросила она. Я лег.
     Она вдруг зашевелилась, приподнялась. Я смотрел на нее. Что-то ее тревожило
     — Ой, как много, нужно вытереть и застирать, — прошептала она.
     Действительно, было много.
     — Почему оно не осталось в тебе? — спросил я.
     — Природные излишества при размножении, — засмеялась она
     Мы помолчали. Я почувствовал, что засыпаю.
     — Вы женились?
     До сих пор не могу понять одного, почему я не чокнулся в ту минуту?
     Я резко повернул голову и увидел в Жениного братика, стоящего в полуоткрытых дверях. Конечно, это я забыл закрыть двери. Он стоял в проеме полуоткрытой двери и внимательно смотрел на нас. Когда он пришел и, главное, что он видел?
     — Сейчас же закрой дверь с той стороны.
     Я поразился твердости ее голоса. Мальчик закрыл дверь.
     — Быстро, за штору, — шепнула она мне.
     Я схватил трусы и пулей улетел к окну.
     — Теперь заходи, — в Женином голосе был все тот же металл.
     Он вошел.
     — А где Миша?
     — Вы же спите в одной комнате, там его и ищи.
     — Его там нет, я боюсь.
     — Наверное, он пошел в туалет, или встречает родителей. Пойдем, я тебя уложу
     — Хорошо, пойди со мной, я боюсь
     И они ушли.
     — Ну и что делать? — спросил я, когда она вернулась.
     — Ничего, утром я внушу ему, что это был сон. Если он вообще вспомнит.
     Мы немного посидели на ее кровати, обнявшись. Поцеловались. Началось возрождение страсти, нет, нет, на сегодня хватит, прошептала она, когда я начал было заваливать ее на спину.
     — Все, иди к себе, уже полдвенадцатого, скоро наши придут.
     В дверях мы еще поцеловались, теперь я вполне по-хозяйски гладил ее везде.
     — До завтра, люблю тебя.
     — И я тебя, до завтра.
     Завтра была суббота. Родители дрыхли после позднего возвращения.
     Я проснулся рано. Витек спал, раскинувшись, как богатырь. Я посмотрел на него с тревогой. Чего ждать от него через пару часов, когда он проснется?
     Я вышел в сад. Стояло прекрасное летнее утро. Я стал другим.
     Вчера одной тайной на свете стало для меня меньше.
     — Почему меня не разбудил?
     Я обернулся. Женя, улыбаясь, заплетала косу. Какая она красивая!
     Я подошел к ней. Мы обнялись. Не сговариваясь, мы пошли вниз, к зарослям сирени. Мы остановились, но лишь на мгновение. Целуя, я стал усаживать ее в траву, затем завалил на спину, заголил ее бедра…
     — Нет, нет, давай, я сверху, — прошептала она с тихим смехом
     Оказалось, что и так можно, прежде я считал, что есть только одно положение
     Она сама сдвинула кверху свой короткий халатик, под которым не оказалось ничего, она уселась на меня верхом, я стал гладить ее бедра, расстегнул застежку доверху, ее груди торчали крепкими грушками, я потрогал их.
     — Не смотри туда, — прошептала она, заметив, что я смотрю вниз, на ее киску.
     Она наклонилась и сама впилась в мои губы жадным, нетерпеливым поцелуем. Дальше произошло нечто вообще, с моей точки зрения, немыслимое. Я почувствовал, что она своей маленькой ручкой направляет в себя мой жезл!
     Мы соединились. Женя задвигалась на мне, я сжимал холмики ее грудей, она закрыла глаза, откинула голову, заохала, застонала.
     — Я не могу, ой, я не могу, — вдруг запричитала она жалобно.
     Она стала двигаться быстрее и резче, я слегка приподнимался ей навстречу
     И вдруг, словно судорога охватила ее тело. Непрерывное а-а-а, и она упала на меня, шепча, "мальчик мой, любовь моя, мальчик мой, любовь моя…"
     Все ее тело покрылось мелким потом. Она никак не могла восстановить дыхание
     Наконец, она приоткрыла глаза, я не выдержал и засмеялся.
     — Чего смеешься? — ее дыхание все еще было прерывистым.
     — У тебя взгляд, словно прилетела с другой планеты.
     — Какой?
     — Глазоньки не центруются.
     Она рассмеялась. Ее волосы свисали мне в лицо, она убрала их за спину.
     — Слушай, а ты? — она озабоченно наклонилась ко мне.
     Я, действительно, все еще находился в ней и был в полной готовности.
     И я взял ее за бедра, я стал двигать ее тело вверх-вниз, подожди, я устала, прошептала она, и я подождал, и был вознагражден тем, что через пять минут она повторила на мне свою неземную скачку, и теперь мы кончили практически одновременно, мы оба оказались на той планете, откуда возвращаются только с неотцентрованными, замутненными глазами.
     Женин братишка, действительно, ничего не вспомнил.
     И началась медовая неделя. Мы занимались любовью по три, четыре раза на день. Что только не служило нам ложем — моя кровать и пляжная дюна, крыша нашего сарая и стол в летней кухне, кресло в ложе кинотеатра и лавочка в полночном детском саду.
     Совсем неожиданно они переехали к Котовым. Свидания стали затруднены, тем более что Женя, объявила, что нам вот так, без предохранения, больше нельзя. Я мучился, но так и не смог раздобыть этих самых штучек. Я заходил в аптеку (почему это должно продаваться только в аптеке!), что тебе, спрашивали меня, аспирину, отвечал я. Этого аспирину я накупил десять пачек.
     Каждый раз по одной.
     Я приходил к дому Котовых, мы подолгу гуляли, до одури целовались в беседке детсада, я жил только одним — встречами с нею и сладостным ожиданием дня, который она назначила в ответ на мои требовательные, ну когда, ну когда же.
     Этих дней оказалось всего два. Они уже уезжали. Мы клялись друг другу в вечной любви, женись на мне, просила она, конечно, отвечал я, ну тебе же только пятнадцать, как ты на мне женишься, не знаю, отвечал я, но женюсь.
     Поезд уходил поздно вечером. Мы держались за руки, никого не стесняясь.
     — Ну, молодежь, прощайтесь, — ее мама подошла к нам.
     — До свидания, — сказал я.
     — До встречи, — ответила она.
     Вот так просто и обыденно.
     Полгода я не находил себе места. Я писал ей письма, на два она ответила, а затем замолчала. Приходили поздравительные от ее матери, где упоминался привет Мише от Жени, и это было ужасно, я понял, что кто-то другой занял ее сердечко.
     И я превратился в охотника. Первой мне попалась Лидка.
     Тетрадь Ани
     Какая я? Смотрю на себя в зеркало. Никакая. Самая обычная. Глаза неопределенного цвета. И не голубые, и не зеленые. Челка, волосы прямые и русые, совсем не вьются. Навивай, не навивай, все равно через день, как палки. Нос маленький, рот невыразительный. Зубы, я раздвигаю губы, ну, зубы, вроде, ничего, хотя у Лидки лучше. Шея, шею хотелось бы подлиннее…
     —