День был невероятно долгим. Сбросив свою усталость на скамейку пустого вагона электрички, я почувствовал, что сегодня могу первый раз расслабиться. За мутным окном какой- то пижонистый парень, накручивая на пальце цепочку с автомобильными ключами, другой рукой тащил по перрону невысокую толстушку в белом плаще. Та упиралась, пытаясь ему что- то объяснить.
Равнодушно скользнув по ним взглядом, я развернул купленную впопыхах на вокзале газету. Зашипели двери. Поезд тронулся. Усталые глаза читать уже не могли. Пробегая газетные страницы, останавливались только на картинках. На очередном развороте раскорячилась в немыслимой позе фотомодель, вероятно пытаясь обольстить своей по-детски недоразвитой, но уже обвисшей грудью чуть ли не полсвета.
Дальше рассматривать эту ерунду мне помешал чей- то насмешливый взгляд. Я поднял глаза. Напротив сидела та самая толстушка в белом плаще. Огромные оливковые глаза кокетливо мигнули на газету:
-Нравится?
-Очень.
Я повнимательнее присмотрелся к своей неожиданной попутчице. Плотненькая, толстоморденькая, она вообще- то была ничего.
-А у меня каблук отдельно гулять собрался, —
показала она покалеченную босоножку. Взяв ее, я отогнул ржавый гвоздь и с размаха ударил подошвой о скамейку, поставив на место скривленный каблук.
-Ничего, до дома дойдет, —
возвратил я босоножку хозяйке.
-Не, не дойдет. Далеко, —
опять мигнули большие оливковые глаза.
-Ну, если без комплексов, можно ко мне. Тут недалеко. А там сбацаем капремонт, —
сам себе удивляясь, я продолжал рассматривать попутчицу.
-Меня Мариной зовут, —
опять мигнули глаза.
-А я так и думал. Меня Николаем.
-Почему? –
глаза удивленно замерли.
-Почему Николаем? –
глаза мне определенно нравились.
-Нет, почему вы так и думали, что меня Мариной зовут? –
глаза уже начинали смеяться.
-А все красивые девушки – Марины.
Мы расхохотались.
-Кстати, следующая остановка моя, —
я попытался заметить в глазах хоть какую- то реакцию
-Ну и что же мы сидим? –
глаза даже не дрогнули.
-А тот на вокзале, он кто? –
уже перепрыгивая через лужи, пытаясь быть безразличным, спросил я.
А так, —
отмахнулась она, беря меня под руку.
Открыв дверь своей холостяцкой квартиры и включив свет, я попытался рассмотреть ее повнимательнее. Но она решительно прошла вперед и громко заговорила уже из кухни:
-Чая я не хочу. Если можно, помыться, а ты за это время починишь каблук.
Приколотив злосчастный каблук и проходя на кухню, я заглянул в приоткрытую дверь ванной комнаты. Если сказать что то, что я увидел, перевернуло меня, это значит ничего не сказать.
Шипел включенный душ. Она, запрокинув руки, стояла у зеркала спиною к двери и закалывала волосы. Два металлических крючка блестели на черном лифчике. Черный поясок обтягивал полные бедра. От него резинки шли к чулочкам. Вот именно к чулочкам! Я в своей жизни снимал с тут- то было. Она, позволяя раздевать себя, ласково, но настойчиво не давала это делать мне. Ох, какая это была мука.
Рубашка жгла тело. Я ее ненавидел. И все- таки, когда ее трусики упала, я был уже голый. Меня колотило.
Я развернул ее и, взяв рукой за шею, наклонил вперед. Она едва успела опереться руками о край умывальника. Лаская собой ее бедра, я больше ждать не мог. Она медленно раздвинула ножки и позволила войти в себя. Я ворвался в нее одним толчком. Она охнула и беспомощно задвигала руками. Я проникал в нее еще и еще. Я раздирал ее. Мне было мало. Прижав ладонями резинки чулочек, я почувствовал, что становлюсь еще больше внутри нее. Надавив сверху на спину, я со всей силы прижался к ней. Она пыталась освободиться. Ей было неудобно. И… она закричала. Нет, не горлом. Этот крик страсти рвался откуда- то изнутри. Изнемогая, я разрядился в нее мощно, полностью.
Очнулся я под душем. Ласковые руки гладили мою шею:
-Иди, ложись. Я сейчас приду.
Мне показалось, что она немножко стесняется. В миг разбросав кровать, я забрался под одеяло. Она вошла в комнату, от сосков до коленок обвернутая махровым полотенцем. Кокетливо потянувшись, сбросила его и юркнула ко мне. Сырые волосы щекотали мне лицо. От нее пахло шампунем. Маленькая ручка прокралась вниз по животу и овладела мной. За ручкой двинулись по моему телу губки и язычок, заставляя меня дрожать и извиваться. И вот губки коснулись меня. Я замер. Потом Язычок. Раз. Два. И больше уже он меня не отпускал. Я был в ее власти. Я принадлежал ей. Я стонал. Но маленький язычок был безжалостен. Он владел мной. Потом я почувствовал, что губки глубже захватывают меня. Я рвался и кричал, но ничего поделать не мог. И я весь выплеснулся наружу. Я тек у нее по раскрасневшимся щечкам. Я был у нее даже на длинных ресницах. Она пила меня. Она купалась во мне. Засыпая, я уже не мог даже пошевелиться.
Утром о Марине напомнила только шпилька, забытая на умывальнике. Опаздывая на электричку, я уже готовился сразиться со своими повседневными проблемами. День обещал быть невероятно долгим.
Сергей Маслобоев